С добром и покаянием надо спешить. Анатолий Алексин

В августе писателю Анатолию Алексину исполнилось 80 лет. Свой юбилей автор популярных повестей для детей и юношества «Поздний ребенок», «Безумная Евдокия», «Необычные похождения Севы Котлова», «Коля пишет Оле, Оля пишет Коле» встретил в Израиле, где живет с начала 90-х годов.

– Тема вашей эмиграции – одна из самых деликатных, и тем не менее многим до сих пор непонятно – что же побудило признанного мэтра нашей литературы начинать новую жизнь в столь преклонном возрасте?

– Главные причины отъезда в Израиль – мое неизлечимое заболевание и проблемы со здоровьем у жены Татьяны. К сожалению, с годами начинаешь понимать, что самые главные в нашем мире люди – врачи. Я очень благодарен израильским докторам за то, что они продлевают мою жизнь. Но я всегда говорил, что если мое тело находится в Израиле,то душа осталась в Москве, с этим городом я никогда не расстаюсь в своих мыслях. Убежден, писатель принадлежит той стране, на языке которой пишет.

– Но ваши книги изданы на 48 языках мира. Говорят, что Анатолия Алексина читают даже американские дети…

– В самый разгар «холодной войны» в США вышли девять моих повестей. И совсем недавно, находясь в Америке, я видел, как юные читатели спрашивали в своей библиотеке мои книги. Причем моя «Очень страшная история» входит в число наиболее любимых американскими подростками книг. Скажем так, интернациональный интерес к своим героям я объясняю тем, что в центре моего повествования находится семья. А все человечество, как известно, состоит из семей.

– Анатолий Георгиевич, если задуматься, то почти все описанные вами семьи вряд ли можно назвать счастливыми. Тогда как советская семья изначально должна была быть образцово-показательной ячейкой общества. За что же вам присуждали столь высокие государственные премии и награды?

– Во-первых, я не имею права оценивать свои произведения – этим правом обладают мои читатели. А во-вторых, идеологические претензии цензуры коснулись и моего творчества. Мне ставили в вину, что я изображаю конфликт поколений, в котором дети нередко оказывались справедливее и честнее своих родителей. Думаю, это происходило потому, что в юношеские годы мне пришлось столкнуться и с откровенной несправедливостью, и с предательством, и с душевной болью. Мой отец был репрессирован в 1937 году, и эту рану невольно я перенес на своих героев.

– Вы говорите о несправедливости, подлости… Но ведь это вам принадлежат слова, ставшие афоризмом: «Не воспринимайте чужой успех, как большое личное горе». На вашем пути встречалось много завистников?

– Я стараюсь не говорить плохих вещей о людях. Что же касается зависти, то один из моих героев сказал, что это самое низменное чувство, которое, к сожалению, неистребимо. Как говорил Мольер, завистники умрут, а зависть никогда. Но среди великих людей, с которыми я имел счастье встречаться, не было ни одного завистника. Напротив, каждого из них отличали редкая простота и скромность, умение восхищаться чужим талантом.

– Говорят, вы дружили с маршалом Жуковым…

– С Георгием Константиновичем я действительно общался, но когда он уже находился в опале. По моему наблюдению, всем великим людям присуще что-то детское, ребяческое… А вот в маршале Жукове абсолютно отсутствовал ребенок. Зато детского, озорного было предостаточно в Пабло Пикассо и Марке Шагале. Будучи в доме Пабло, я был крайне удивлен, увидев, что на полу небрежно валялись рисунки художника, по которым так просто расхаживали его друзья. Когда я спросил у Пабло: «Почему по вашим рисункам ходят?», он ответил: «Они ничего не стоят, поскольку не подписаны». Аналогичная реакция была на одном из Московских кинофестивалей у Феллини, утверждающего, что его фильм «Интервью» далеко не шедевр. Помню его слова, сказанные председателю жюри кинофестиваля: «Вы опять по традиции присудите мне Гран-при, тогда как мой фильм – не очень!» А потом Феллини добавил: «Мы так хорошо с Джульеттой провели время в Москве, была замечательная погода, так что мне вполне достаточно сюрпризов. Тем более за «Восемь с половиной недель» я уже получил награду на Московском кинофестивале».

Одна из самых незабываемых встреч – с Юрием Гагариным в Гурзуфе. Прогуливаясь по парку, Юрий Алексеевич все время читал стихи Лермонтова, поэзию которого считал космической. «В своих строках «Спит земля в сиянье голубом», «Тебе же, вольный сын эфира» Лермонтов предвидел то, что увидели космонавты через 140 лет», – говорил мне Гагарин. И, слушая космонавта, я подумал: «А ведь и впрямь характер человека проявляется по тому, как он улыбается». Вот он был настоящим ребенком.

– Анатолий Георгиевич, ни для кого не секрет, что в свое время вы были «правой рукой» влиятельного Сергея Михалкова, который, как гласит молва, последним узнал о вашем отъезде. Каково это – быть вершителем судеб творческих людей?

– Я никогда не участвовал в писательских разборках, поэтому и говорить об этом не хочу. Но мне очень не нравится термин «совковая литература». Всякий раз мне хочется спросить: «А какая это литература – поэзия Твардовского, сказки Чуковского, рассказы Виктора Астафьева? Но тогда и пушкинскую литературу можно назвать николаевской?»

– Незадолго до своей смерти Расул Гамзатов при вручении ему ордена Андрея Первозванного объяснялся в любви к русской литературе, богаче и сильнее которой, по его словам, нет ничего на свете. А что думает об этом живущий за рубежом Анатолий Алексин?

– А ведь если бы не Расул Гамзатов, мы бы с вами сегодня не беседовали. Мой большой друг Расул в прямом смысле спас меня от верной гибели. В 1959 году я должен был вылететь из Минеральных Вод в Москву на парад 7 ноября. И вдруг в аэропорту встречаю прилетевшего вместе со своей, тогда беременной, женой Патемат Расула Гамзатова. С собой у них было море вещей, вплоть до большого ковра. И, разумеется, я вызвался быть их провожатым до ближайшего такси. Короче говоря, таким образом я опоздал на свой самолет, который разбился вдребезги. С того времени Расул меня все время спрашивает: «Толя, ты – живой? Но в таком случае – давай выпьем». Расул вне всякого сомнения обожал великую русскую литературу еще и потому, что сам жил и творил согласно ее традициям.

Я очень дружил с поэтессой Юлией Друниной, которая была моей соседкой. Именно к ней, хрупкой женщине, я шел за мужеством и стойкостью. Признаюсь, что самоубийство Юлии окончательно повлияло на мое решение остаться в Израиле. Юлю убила наша перестройка – ведь она так любила Россию! Конечно, многое в стране необходимо было менять, но не так, как это сделал Горбачев.

– Анатолий Георгиевич, как вам живется в Израиле, с кем дружите, над чем работаете?

– Я живу в хорошем элитном доме вместе со многими творческими людьми из России. В ноябре собираюсь приехать опять в Москву. Мне грех жаловаться на жизнь, ибо только за последний месяц в Москве вышло пять моих книг, которые чудо как хорошо оформлены. Несколько крупных российских издательств предложили мне очень интересную работу – создание бестселлера, главный герой которого составил бы конкуренцию Гарри Поттеру. Забегая вперед, скажу, что моя героиня – добрая славная девочка, обладающая даром тонко подмечать и показывать недостатки взрослых, передавать их голоса. Свой талант она использует, помогая несправедливо обиженным. Моя героиня говорит: «Все люди смешные. Они похожи друг на друга и совсем не похожи. Каждый по-своему ходит, по-своему спит и по-своему смеется. Не знаю почему, но мне интересно, не чем они похожи, а чем отличаются. Я хочу это запомнить». Этот роман называется «Меня зовут Смешилка», он завершен, и к концу осени его увидят российские читатели.

– Джоан Роулинг покорила мир с помощью магической силы,которой обладает ее герой, ваша девочка – тоже уникум. Означает ли это, что борьба со злом в нашем мире немыслима без применения чуда?

– В литературе нет четких критериев: что есть нормально, а что – аномально. Например, «идиот» Достоевского, как нам известно, на самом деле был воплощением идеального человека. Или, скажем, плеяда «маленьких людей», ставших героями Пушкина и Гоголя. Мой учитель Константин Паустовский говорил, что отсутствие характера – это тоже характер. Хотя высшим достижением художественного гения считается создание нарицательных образов. И в этом, конечно, равных Гоголю нет во всей мировой литературе. Ведь именно хлестаковы пообещали через 20 лет построить коммунизм.

– В Израиле вы написали книгу на злобу дня – «Террор на пороге», хотя постоянно утверждали, что в политике не разбираетесь. Тогда каким образом появился на свет этот труд?

– Я убежден, что сегодня главная опасность для мира заключается в терроре. Началось сражение не со странами, а между истинной цивилизацией и мракобесием. Очень жестокий, суровый наш мир, поэтому сегодня, как никогда, необходимы светлые, добрые книги, героями которых должны быть дети.

– О чем бы вы хотели сказать своим читателям?

– Каждый юбилей – тем более такой – прежде всего повод для осмысления прожитой жизни. Главное, что я понял, пройдя свой сложный путь, – то, что с добром и покаянием надо спешить, ибо самый большой грех – это неблагодарность. Я до сих пор не могу себе простить обиду, которую незаслуженно нанес режиссеру Константину Ершову, поставившему фильм по моей повести «Поздний ребенок». По отзывам очень достойных людей, среди которых был и Анатолий Эфрос, получился замечательный фильм, но я этого сразу не понял. А когда осознал свою ошибку, уже было поздно – Костя неожиданно умер. С тех пор я дал себе слово – никогда не спешить с резкими оценками. Может, поэтому многие считают меня человеком, скажем так, очень осторожным, даже бесхарактерным. Хотя такие позорные явления, как фашизм во всех его проявлениях или национализм, я решительно осуждаю. После одного моего такого выступления моя жена произнесла, на мой взгляд, парадоксальную фразу: «Оказывается, Толя, у тебя есть характер, которого раньше я не замечала».