Рыцарь педагогики. Что такое бутерброд Бим-Бада?

Завтра, 28 декабря, исполняется 70 лет Борису Михайловичу Бим-Баду, академику РАО, доктору педагогических наук, профессору и нашему давнему автору и другу. С юбилеем!

«Судьбы мира – в руках воспитателя, а не политика или полководца», – непоколебимо убежден Бим-Бад. Это его символ веры, пронесенный сквозь десятилетия взлетов, свершений – и падений, катастроф, сопровождавших почти пятьдесят лет его педагогической деятельности.В чем исток этого неистощимого педагогического идеализма? Конечно, сформировать его помогло раннее знакомство молодого аспиранта сектора дидактики Академии педагогических наук с закрытыми тогда еще в спецхране Ленинки гуманитарными классиками ХХ века.Среди них были и педологи – «герои человековедения», как называет их Бим-Бад. Еще раньше молодой ученый горячо и на всю жизнь увлекся педагогической антропологией Ушинского, а позднее, под влиянием знаменитого философа Эвальда Васильевича Ильенкова, – классической философией человека (Канта, Фихте, Гегеля).«Так что природа человека окончательно заняла пространство моих раздумий, разысканий, наблюдений. И при первой же возможности возродить к жизни педологию под именем педагогической антропологии я это и сделал». Его тогдашняя статья (журнал «Советская педагогика», 1988, №11) в защиту репрессированной науки взорвала педагогическую аудиторию. Докторскую диссертацию Бим-Бад защищал уже по педантропологии.И все же источник его неистовой веры в человека, в возможности ребенка глубже, чем блестящая образованность. Дело тут прежде всего в неиссякаемом жизнелюбии и человеколюбии, в таланте сердца, а не только ума.И этот дар – в полном соответствии с положением педантропологии – родом из детства.Родился в год начала войны, в декабре 41-го. Семья – пять человек и две собаки – жила в одной комнатенке коммунальной квартиры в старом доме рядом с Красной площадью. Жили нищенски, но дружно и весело. «Знаете, что такое бутерброд Бим-Бада? Это когда кусочек черного хлеба окунаешь в воду, а потом тоненько посыпаешь сахаром, если он есть, конечно. Считай, весь рацион на целый день.Кроме бутерброда, отец был автором множества серьезных изобретений – дома хранилась уйма его авторских свидетельств».Жизнь семьи была пронизана весельем, радостью, поэзией, музыкой и – огромной любовью. «Пушкин появился в моей самой первой, еще дограмотной жизни благодаря решению папы приобщить меня к искусству декламации, – вспоминает Борис Михайлович. – Разучили «Буря мглою небо кроет…» к семейному концерту на моем пятилетнем юбилее. Первое публичное выступление, холодок в сердце, вдохновение, народное признание… А когда шести с половиной лет я пошел в школу, Пушкин, родной и уместный, сопровождал меня уже как своего усердного читателя. Папа продолжал руководить моим чтением – он был без ума от мамы, считал ее необыкновенной, и изнывающий страстью Пушкин задевал самые громкие струны папиной души. Он требовал от чтеца искренности, и проникнуться музыкой пушкинского стиха я смог именно через руководимую им декламацию. А в восемь лет на детском конкурсе у мамы на работе за чтение лермонтовского «На смерть поэта» выиграл первый приз – томик «Пушкин и театр». И чтение его статей о театре было для меня оглушительным открытием – они были непонятными, изобиловавшими новыми именами, жутко умные и ученые. Не читать их пришлось, а изучать по прекрасным комментариям. Боже мой! Так Пушкин, оказывается, про все на свете думал, а сколько же он знал! И какой же он правильный!Папа оставил мне необъятнейшее из наследств: оставшаяся моя жизнь прошла так, что ее вехами и перевалами стали все новые открытия в творчестве Александра Сергеевича. Он был и остается самым знаемым мною поэтом на земле и самым незнаемым, сюрпризным, нежданным. Нет сферы моих интересов, в которой Пушкин не сотворил бы несколько ценнейших для меня открытий, будь то психология, этика, политика или история!»Мама (химик по профессии, но как дочь «врага народа» могла работать только в артелях) на всю жизнь заворожила сына Есениным – часами читала его во время прогулок на улице, а не в помещениях, ибо поэт был официально запрещен.Из этого семейного поэтического корня развился глубокий артистизм Бориса Михайловича, поражающий его собеседников и слушателей. Вот свидетельство одного из его студентов: «Речь Б.Б. насыщена огромным запасом слов, собранных со всего мира, начиная с древнейших времен зарождения человечества и заканчивая современностью. Она пронизана широкими пластами всемирной культуры, изобилует поэзией, множеством цитат и метафор, в которых заложена суть человеческого бытия. Борис Михайлович обладает великим даром лаконично и доходчиво представить исследуемую проблему, речь его легка и выразительна, она заставляет слушателей переживать и плыть вместе с автором по течению его мысли, сострадать и радоваться, завораживает и заставляет поверить в магию слова».Поэзии и музыке он служит столь же истово, как педагогике. Сам пишет стихи (является членом московского отделения Союза писателей), с первых лет работы в академии собирал коллег на лекции о Шопене, Моцарте…Считает, что и школа должна быть прежде всего школой чувств. «Главное содержание образования – чувства, а не мысль. Мысль вторична. И чем больше между ними разрыв, тем опаснее. Мысль может оправдать любое, даже самое злое чувство – «и струится поток доказательств несравненной моей правоты», как писала Ахматова. Когда человек не знает, что ум с сердцем не в ладу, когда ему ничего не известно о душевной жизни, а все знание человека сводится к его физиологии и анатомии. Ильенков утверждал: школа должна учить мыслить. Несомненно. Но недостаточно. Вот сейчас придумали метапредметы, призванные учить общим умственным операциям в изучении разных предметов. Но это мало что даст, ибо эти предметы по-прежнему далеки от ребенка, от его душевной жизни. Я бы добавил к Ильенкову: школа должна быть упражнением в чувствах. Здесь я иду за Платоном: человеку нужно научиться любить достойного и презирать недостойного».Бим-Бад продолжает перечислять беды школы, а я с горечью замечаю, что чувство такое, будто и не было прошедших двадцати лет и того короткого периода, когда он с командой соратников оказался у руля управления школьным делом. Имею в виду работу легендарного временного научно-исследовательского коллектива «Школа» под руководством Э.Д.Днепрова, который в кратчайшие сроки создал принципиально новую концепцию школы, в том числе новый закон «Об образовании».«Да, это было прекрасное время, время надежд, – вспоминает Бим-Бад. – Но, к прискорбию, они в основном оказались иллюзиями. Почти ничего из наработанного нами не воплотилось в реальность – разве что сама идея негосударственной школы. Причина – слабое финансирование образования, оставшееся еще с советских времен. И – сама инерция нереформирования школы, которую мы тогда недооценили. Во-первых, школа консервативна. Потому что консервативны родители, ждущие от школы лишь воспроизведения того, чему и как их самих учили в детстве! И тут их интересы совпадают с интересами бюрократии, которые суть интересы тотального контроля. Бесконечный поток школьных «реформ» с 90-х годов – это один и тот же вектор усиления контроля за каждым действием учителя, за всем происходящим в школе. Отсюда – безумный вал отчетности, заведомо ложной, формальной. Ну и, конечно, сказалась неготовность к переменам массового учителя. Начать строительство нового здания образования можно только сверху, с крыши. И центральное звено – педагогическое образование. Но чтобы его запустить, нужна колоссальная исследовательская работа по адаптации лучшего мирового опыта к нашим национальным условиям. В стране было и есть очень много ярких педагогов, но все они остаются по сути маргиналами, а новаторский опыт отдельных школ – на периферии массовой практики».У самого Бим-Бада за спиной яркая новаторская попытка создания очага свободного образования, свободной высшей школы: учреждения первого в России негосударственного вуза – Российского открытого университета. В первые три года в нем за символическую плату (3 рубля в год) учились более 100000 студентов. Затем он стал университетом Российской академии образования, но вскоре из-за множества введенных государственных нормативов и ограничений его своеобразие было сведено на нет, а вскоре и самого ректора сместили.Бим-Бад сосредоточился на научной работе, продолжает свои эксперименты в школах, и вот уже третье десятилетие длится его тихий, никому не заметный подвиг – практически ежедневное шефство над слепоглухим ученым Александром Суворовым, с помощью Бим-Бада защитившим кандидатскую и докторскую диссертацию, а теперь читающим свои лекции и ведущим исследования.Борису Михайловичу семьдесят лет, но он по-прежнему входит в десятку самых авторитетных специалистов в области образования (рейтинг российских элит по версии журнала «Русский репортер»). Уверена, и в будущем он не сдаст позиций. Так держать!