Рыцарь Люда

Когда человек умирает, всегда возникает скандал. Пусть маленький, для своих, но всегда возникает. Человек не любит смерть, ему легче ее заштриховать, запить или перекричать. Умерла поэтесса и критик Людмила Вязмитинова. Умерла от ковида. Недавно вот и Мамонов умер, и много еще кто. Такая третья мировая, только не государства на государство, а невидимые полупылинки, четвертьпылинки, сто в минус третьей степени пылинки пошли огромной армией на человечество.

А мы еще гадаем: кто кого случайно заразил, точно ли он заразил?

Люда была рыцарем. Так странно говорить про женщину, но это именно так. Рыцарем современной актуальной литературы. Она ей служила. На нее обижались, ее не замечали, ее слушали, ее не жалели, ее уважали.

А еще она была постоянно хмурой. Какое-то удивительное качество: добрый, в сущности, человек, хорошо чувствовавший шутку, игру, Людмила Вязмитинова чаще всего хмурилась.

Где-то я прочитал, как она сказала, когда только началась ковидная история, что лучше умереть, чем жить в страхе. Ну разве это не слова рыцаря? Не белой и красной розы, не рыцаря прекрасной дамы или прекрасного принца, а слова рыцаря-воина. Мы как-то забыли, что рыцарь – это не тот, кто влюблен, а тот, кто сражается.

А еще (это я опять читаю быстрые сетевые некрологи, а они, эти некрологи, даже не бабочки, а уже гербарий, сухие трупики бабочек) один человек написал, что Людмила Вязмитинова была для них бабушкой. Рыцарь-бабушка, это ведь надо же! Так из случайных слов начинает вылепливаться, пролезать летучее существо. Рыцарь-бабушка-бабочка. Только это бабочка наоборот: сейчас она опять закуклится и выйдет с другой стороны жизни (через черную дыру смертного сна) юной алфавитной гусеницей. А ведь гусеница – это же ведь и правда дитя.

«Главный мотив текстов (тут я пропущу имя автора, про которого Люда писала) – построение своего Дома в той части огромного мира, в которой ей приходится жить и которая диктует ей формы бытования. Это и природа, как «исходная», так и «рукотворная», и соотнесенность с главным субъектом, обозначаемым «ты». Все это приносит как радость, так и боль, и во всем этом надо жить изо дня в день как на бытовом уровне, так и на глубинном, метафизическом, где идет неспешная работа построения себя».

Теперь вы поняли, почему я пропустил имя автора, про которого вела речь Люда. Потому что тут она говорила о себе. Она знала, какой главный мотив любого текста, отчего он, собственно, и зачем.

Да, мне кажется, ей нравились больше всего именно «болевые» стихи. Где самооглядка и самоирония вдруг неожиданно срываются в крик. Но в крик тоже осмысленный. Не «а-а-а-а». Нет. Люде была важна жесткая серьезность происходящего. Если мы уж стоим на этом краю, давайте обсудим этот край. А иначе зачем мы здесь? Зачем нам была дана эта поэтическая цветочная опухоль в голове?

Трудно, пишет она, согласиться с определением одного уважаемого критика, что творчество (тут я снова пропущу имя автора) – это «очищение возвышенным криком». «Возвышенно здесь другое, основное – стремление души к очищению. Криком не возвышаются, кричат во время пытки, которую необходимо выдержать».

Как хорошо сказано! Видимо, Люда знала многое про муку и очищение. И многое сумела проговорить.

Хмурая бабочка Люда, бабушка Людмила Геннадьевна, рыцарь Людмила Вязмитинова, прощай.

Дмитрий ВОДЕННИКОВ, поэт, эссеист