Рустам РАХМАТУЛЛИН: Великие города всегда метафизичны

Писатель и краевед Рустам Рахматуллин работает в жанре, который сам изобрел и которому сам же дал название – метафизическое краеведение. «Что-что?» – скептически щурятся историки и географы, подозревая автора в расчетливой зауми, призванной скрыть дилетантство. Подозрения напрасные. Рахматуллин не дилетант. Изучением Москвы как многослойного феномена, вместившего в себя все, созданное ходом истории и рожденное волею случая, рукотворное и ниспосланное свыше, он занимается с 1992 года. Насчет же зауми – это кому как. Десятитысячный (с допечаткой) тираж его сочинения «Две Москвы, или Метафизика столицы» бойко разошелся, а сам автор получил национальную литературную премию «Большая книга».Рахматуллин смотрит на Москву как на проявление Высшего замысла, осуществляемого на протяжении многих веков, и рассказывает, как в уникальных архитектурных памятниках, в городской географии и топонимике запечатлелись и Киевская Русь, и Смутное время, и война 1812 года… Эту книгу можно назвать мистическим путеводителем по столице.

– «Две Москвы» вы начали сочинять в 1994 году и сочиняли, страшно сказать, почти пятнадцать лет. Чтобы так долго работать над одной книгой, нужна сильная мотивация.- Она была. Хотелось, чтобы читатель увидел и почувствовал Москву по-новому. Но книга писалась фрагментами, текст за текстом, между другими делами. Образ жизни все-таки не стал писательским.- У вас было предощущение большого успеха?- Нет.- Все случилось нежданно? «Наутро он проснулся знаменитым»?- Знаменитым?- Ну да. Десятки рецензий, престижная премия, паломничество интервьюеров…- Чаще обращаются за комментариями, когда речь идет об охране исторических памятников. О книге расспрашивают реже.- Она сразу была задумана как цельное произведение?- Нет. Сначала были небольшие эссе о Москве. Года через два понял, что может получиться книга, и дальше работал уже с этим прицелом. Книга была вчерне закончена в 2002 году.- А издана в 2008-м. Почему вы так долго не отдавали ее в печать? Что-то еще дорабатывали, уточняли?- Дорабатывал, пока она «отлеживалась» и ждала издателя.- Никто не хотел издавать?- Да, не спешили.- Говорили, что книга сложная, что не всякий читатель ее осилит?- Нет, ничего такого не говорили. Просто те издательства, куда я обращался, существуют на гранты. Одно из них долго ждало гранта на мою книгу.- Как бы там ни было, «Две Москвы» легким чтивом не назовешь. Язык книги не то чтобы академичен, но все же достаточно сух и слегка «состарен». К тому же, чтобы понять, о чем речь, надо хотя бы чуть-чуть знать историю Москвы, ее географию и топонимику. Как вы себе представляли будущего читателя?- Сперва я ориентировался на свой дружеский круг. Потом увидел весьма большую аудиторию – я ведь вожу экскурсии, читаю лекции студентам. Главы из книги полосами печатались в некоторых центральных газетах.- То есть при обилии исторических сведений, усложненности языка книга предполагала изначальное доверие к читателю?- Я действительно доверяю читателю и уважаю его. Усложненность, о которой вы говорите, в моем случае знак доверия и уважения. Мне кажется, книга вполне поддается пониманию, и вполне массовому.- Старинная Москва – уходящая натура. Это было трудно – писать уходящую натуру?- Трудно писать отвлеченку, когда за окном работает бульдозер. В этом смысле моя газетная публицистика и телекомментарии, наверное, дают право на отвлеченную книгу. Впрочем, насколько отвлеченную? К примеру, рассказ о палатах Пожарского (доме Ростопчина) – одна из моих любимых глав. Я чувствую, что книжный текст о памятнике архитектуры может дать ему дополнительную степень защиты. Хотя такой задачи – открыто публицистической – не ставил. Но обновление взгляда на памятник, по-моему, важно. Если дом попадает в текст, особенно в литературный (о качестве текста не мне судить), то, наверное, этот дом как-то по-новому защищен.- Ладно, давайте о главном. Метафизика Москвы – в чем она?- Москва обладает, скажем так, способностями, необъяснимыми с точки зрения только научного знания. Существование этого города определяется Высшим промыслом.- А Петербургу такая метафизика не присуща?- Присуща другая. В Москве человек – сотворец, а в Петербурге – свободный творец. Это трудно доказать, но можно просто почувствовать. Тут еще ведь важна ландшафтная подоснова. Есть города многохолмные, нагорные, что, по-моему, заведомо располагает к сакральной организации. Есть города плоскостные – тот же Петербург. Это мир горизонтальный, такой город устраивается иначе. Количество воды тоже имеет значение, как и деление суши этой водой на какое-то количество частей.- Только великие города обладают метафизикой?- Великие города всегда метафизичны. С уверенностью можно сказать это о Риме, Иерусалиме, Константинополе.- А провинция имеет свою метафизику?- Некоторые малые русские города – Малоярославец, Торжок, Изборск, Переславль-Залесский – приоткрыли мне свою метафизику. Знаю авторов, которым открываются другие города и пространства. В провинции есть и потенциально столичные города. Например, Севастополь. Я совершенно уверен, что это потенциальная столица с целым комплексом римских, иерусалимских и константинопольских ассоциаций. А к настоящим провинциальным городам нужно подходить с их собственной меркой. Конечно, поначалу я невольно подхожу с московской. Начинаю искать основное и дополнительное пространство, Кремль и Арбат, холм и противохолм, земщину и опричнину. Но чаще всего ключ к восприятию города лежит в самом городе и не подходит к воротам Москвы. Наконец, есть города, словно бы продолжающие Москву, выносящие ее с собой. Положим, никоновский Новый Иерусалим – он весь в московской проблематике. Он часть метафизики Москвы. Именно так (как отнесенную часть Москвы) его и нужно изучать.- Метафизика присуща только старым городам?- Наверное, нет. Но в старом городе метафизика дает знать о себе и сегодня. О метафизике рабочих поселков или больших городов, относительно недавно созданных с нуля, ничего сказать не могу, просто не знаю. Но местные жители, если они глубоко вчитаются в окружающее их пространство, могут, наверное, эту метафизику обнаружить.- Вы уверены, что москвичи, подобно вам, ощущают свой город метафизически?- Трудно об этом судить. Но книга апеллирует к такому ощущению. Она ведь построена на авторской интуиции. И в расчете на встречную интуицию – читательскую.- Титулованные москвоведы не обнаружили в вашей книге передержек, ошибок, неточностей, допущенных невольно или в угоду замыслу?- Серьезных замечаний не поступало. Но я понимаю, о чем вы говорите. Нет, я не подгонял исторические факты под концепцию книги. Наоборот, если что-то выпирает из готовой вроде бы концепции, значит, недодумано, недосказано. Если досказать, подчас получается еще интереснее. Эта книга – она ведь не вместо науки. Она на базе науки. В ее основе многолетнее изучение Москвы традиционным для краеведа способом. И это изучение не прерывается. Совершенно не хотелось искать какие-то сенсации, кого-то опровергать, с кем-то полемизировать.- Но там ведь причудливая смесь истории, культурологии, мифологии – всего того, что ученые мужи обычно оспаривают, опровергают или как минимум подвергают сомнению.- Если ты занимаешься метафизикой города, то не должен опровергать народную метафизику.- Что такое народная метафизика?- Легенды, предания, интуиция древних. Среди них есть такие, которые традиционный историк с его научным инструментарием способен легко разрушить. А исследователю городской метафизики это не нужно. Наоборот, он должен с этим работать, искать в этом смысл. В каждом предании видеть правду культуры, а в некоторых – еще и правду веры. Может быть, даже правду вековых заблуждений. То есть прибавлять смысл к смыслу. Не делить и вычитать, а умножать и складывать. С этой точки зрения книга «Две Москвы» не строго историческая. Она краеведческая. А краеведение, как и страноведение, например русистика, – это синтез наук: истории, географии, культурологи, искусствоведения, филологии и многого другого.- Еще раз: ваш метод метафизического исследования Москвы – в какой мере он применим к изучению других городов? Это, вы считаете, универсальный метод?- Нет, это уж точно не катехизис. Но есть вещи действительно универсальные. Скажем, к сакральному русскому городу можно и нужно применять категории сакральной топографии Иерусалима, Константинополя, отчасти Рима. Мы вправе искать в древнем русском городе Храмовую гору, Елеон. Уже хотя бы потому, что шествия Вербного воскресенья совершались не только в Москве – есть сведения, что в этот день каждый город становился Иерусалимом. Или, допустим, традиционное сопоставление какой-либо пары государей – отца и сына, брата и брата – с Давидом и Соломоном как строителями. Это вещи универсальные. То же может касаться и Рима, хотя и в меньшей степени, поскольку римская идея Москвы сравнительно поздняя и редко получала топографическое выражение. Тем не менее Капитолий, Форум, Палатин, Авентин и прочее – не только римские названия, но и градоведческие категории. Наконец, есть категории сугубо московские. Например, опричность. Она не сводится к опричнине времен Ивана Грозного. Опричность в моем понимании – это второе пространство в дополнение к первому. Скажем, Петербург – это удавшийся опричный проект, то есть проект исторжения государева двора из Кремля.- Вслед за книгой «Две Москвы» вышла и другая ваша работа – «Облюбование Москвы». Тоже метафизика?- Это метафизика и одновременно социология столицы в аспекте любовной мифологии. Влюбляются везде, венчаются во всех церквях, но где-то возникает пространство, в котором миф частного человека складывается и становится всеобщим достоянием, а где-то нет. Москва облюбована примерно настолько же, насколько и вестернизирована. Если Замоскворечье непригодно для вестерна, то оно непригодно и для любовной мифологии. Книга не про то, где любится, а где – нет. Любится всюду. Каждый дом – это причина или следствие любви. Но любовный миф небезразличен к месту действия. Он всегда выбирает себе особое пространство.- Какое из современных столичных сооружений, на ваш взгляд, наиболее ярко и полно символизирует нынешнюю Москву?- Наверное, церетелиевский монумент Петру. Это полный апофеоз новомосковского стиля.- В сегодняшней Москве есть своя метафизика?- Думаю, есть.- Центр «Москва-сити» метафизичен?- Да. Это несомненное продолжение метафизики Пресни.- А в чем ее метафизика?- Пресня – еще один холм. По отношению к Кремлю опричный, дополнительный. Жестикуляция Пресни по адресу Кремля может быть чисто политической – 1905 год, августовский путч, события октября 1993-го. Может быть архитектурной – Белый дом как таковой. Теперь у Пресни появилась новая архитектурная жестикуляция. Москва-сити выглядит как высотный вызов Кремлю. Вызов духовный – и при этом духовно пустой.- Старая Москва сопротивляется своему новому облику, отторгает его?- Еще как!- Вы говорите о сопротивлении все в том же, метафизическом смысле?- Прежде всего в человеческом. Людям стало невмоготу видеть, как идут под снос старинные постройки. Отсюда коллективные петиции, митинги, пикеты. Кто-то защищает место своего долголетнего обитания. Кто-то независимо от личных интересов начинает участвовать в общественных движениях по охране облика старой Москвы.- Одно из таких движений – «Архнадзор» – было создано при вашем активном участии. Расскажите коротко о нем и о вашей в нем роли.- Это добровольное некоммерческое объединение граждан, ратующих за сохранение культурно-исторических памятников, ландшафтов и видов Москвы. «Архнадзор» занимается изучением московской старины, проводит общественный мониторинг состояния и использования объектов столичной истории и архитектуры, содействует их постановке на государственную охрану. Я являюсь координатором этого движения.- У вас есть любимые места в Москве?- Их очень много. Это и район между Мясницкой и Солянкой, и улица-шедевр Пречистенка, и бесподобное усадебное пространство вокруг Волхонки, и Поварская, и Никитская, и Новая Басманная, и Большая Алексеевская (ныне Солженицына), и Андроников монастырь…- Вы можете предсказать будущее Москвы с точки зрения метафизики этого города?- Глобальные прогнозы едва ли возможны. Могу лишь поделиться наблюдением: Кремль всегда одерживает победу над противостоящим ему холмом. Если не выстраивается иерархия холмов на условии верховенства Кремля, если какой-то противохолм пытается стать альтернативой Кремлю, он всегда проигрывает. Исключений из этого правила пока не было. Думаю, и не будет. Кремль непобедим.