Встречаясь с “русскими” в Израиле, особенно остро ощущаешь правоту Фридриха Ницше: фактов нет, есть только интерпретации. Одни наши вчерашние соотечественники понимают, что отступать некуда – позади Москва, Донецк и Днепропетровск, а потому раз и навсегда принимают решение одобрять в своем новом доме решительно все – манеру громко разговаривать в общественных местах, носить сползающие брюки или даже прилюдно справлять малую нужду: все это древняя мудрость и раскрепощенность – не то что мы, закомплексованные совки! Другие же наши соотечественники, решившиеся любой ценой сохранить прежние критерии, доходят до ненависти ко всему непривычному, квалифицируя и простую непринужденность в кавказском духе как неотесанность и хамство.
Материал для подтверждения собственной правоты обе стороны находят с особенной легкостью еще и благодаря тому, что израильтяне, прибывшие из Европы (“ашкеназы”), разительно отличаются и образованием, и манерами, и уровнем жизни – от израильтян, прибывших из Азии и Африки (“сефардов”). Различие ощущается даже во внуках: русскому глазу и уху сефарды больше всего напоминают о Кавказе – все черноусые, громкоголосые, правда, абсолютно беззлобные: он, пробираясь к прилавку, навалился на тебя животом – и ты наваливайся, он у тебя над ухом что-то кричит через весь магазин – и ты кричи. Назвать это хамством или непринужденностью дело совершенно произвольное: те, кто решился одобрять в Израиле абсолютно все, при малейшей попытке выказать хоть какое-то неудовольствие спешат объявить, что с хамством они сталкивались только в России – с настоящим, злобным хамством, а здесь это всего лишь дружелюбие. Надо ли добавлять, что у их радикальных оппонентов, напротив, Россия порой начинает превращаться в царство воспитанности и интеллигентности.
Учителя, как известно, тоже люди, и этим все сказано. “Они раскрепощены, не зажаты”, – умиляется один по поводу своих учеников. “Они абсолютно распущенны”, – содрогается другой. “Подумаешь, вышел из класса сделать “пи-пи” – нам бы неплохо избавиться от многих комплексов”. – “Чтобы сделаться похожими на животных – те давно раскрепостились”. “Подумаешь, опоздал на полчаса – зато в ответ на выговор подошел и обнял учительницу. Главное – они все делают беззлобно”. – “Беззлобно вытирают о нас ноги”. – “Зато и учитель ничего не обязан сверх инструкции – никакого подтягивания отстающих, никаких дополнительных занятий. Сколько бы учеников ни осталось без багрута (аттестата) – это проблемы их родителей: пусть берут репетитора. Хотя бы того же учителя за сто шекелей (25$) в час”. – “Зато, когда папа – член родительского комитета – потребовал уволить учителя, выгнавшего из класса окончательно раскрепостившегося разгильдяя, учителя уволили”.
Словом, все как у людей – как у гоголевских дам: что для одной белое, как снег, для другой красное, как брусника. Исключая совсем уж элементарные факты. Нагрузка в девятилетке “для всех” – двадцать шесть часов в неделю, в школе для старшеклассников (“тихоне”) – двадцать. Зарплата, по израильским меркам, невысокая, меньше полутора тысяч долларов в месяц – хотя этого вполне хватает на квартиру, еду, одежду. Впрочем, об этом минимуме в Израиле вопрос не стоит при любой работе: минимальная плата там – четыре доллара в час. И я знаю учителя, который пошел за эти четыре доллара паковать в картонные ящики пластмассовые ложечки – только бы выбраться из школы, где все совершается без малейшей злобы. Другой перед дверью в это царство беззлобности закрывает глаза и несколько раз повторяет себе: “Сейчас я заработаю шестьдесят шекелей, шестьдесят шекелей, шестьдесят шекелей”, – и входит в класс.
В чистеньком городе, где серый бетон утопает в цветочных коврах, мне удалось долго и откровенно поговорить с интеллигентной учительницей из Кишинева Аней Крупник, приехавшей в Израиль с восьмилетним сыном и пятнадцатилетней дочерью, как положено, отличницей. Дочь была поражена, до чего легко учиться на исторической родине: по физике, математике требования просто детские – только уровень разговорного английского несопоставимо выше российского. Пятерок в Израиле нет, система оценок там стобалльная, и “девяносто” считается чрезвычайно высокой отметкой. Так она и пошла: сначала в тихон – десятый-двенадцатый классы, где нагрузка резко увеличивается. (Математика на уровне технического вуза, итоговая оценка складывается из школьной и “государственной”, выставляемой за анонимную письменную работу; если оценки слишком уж различаются, директор получает нагоняй). Затем автоматически перешла в университет – и так далее. Как положено в интеллигентной семье.
Однако с сыном все было далеко не так, как положено. В здешних школах, рассказывает не одна Аня, до шестого класса просто “играют”, до девятого слегка учатся, а затем происходит резкий скачок: сначала не всех берут в тихон, а из пробившихся меньше трети получают багрут, и это власть нисколько не волнует: кто хочет, пусть берет репетиторов, другие могут попытаться сдать на багрут через год, два, три после окончания школы, а остальные пускай живут и так, есть масса всяких профессиональных курсов. Однако Аня в предвидении того, что шекелей на репетиторов у нее и в будущем не хватит (в первые годы она овладевала навыками мытья лестниц и ухода за престарелыми), начала вникать в учебные проблемы сынишки с первых же шагов.
Из школы, где с самого начала что-то требуют, задают домашнее задание, оценивают по результату, мальчуган попал в такой рай, где что ни сделай – за все молодец. Впрочем, рай ли это – снова вернуться в детский сад? В котором из-за плохого знания языка он мало что понимал, и никто на это не обращал внимания: ты и так хорош. Мама и сама была не очень тверда в языке и считала излишним заменять собою школу. Она отправилась к директору – и получила ушат холодной воды: “Учительница в класс пришла? Пришла. Урок дала? Дала. А если ваш ребенок его не усвоил – это его проблемы. И вообще, цель начальной школы не образование, а социализация”. – “Как, разве можно социализироваться, бездельничая?” – “А разве можно социализироваться, испытывая страх, унижение? Будьте мамой, не заставляйте, ребенок от учебы должен испытывать удовольствие. Главное, чтобы он был хорошим человеком, любил семью, любил будущих детей…” – “Но он же ничего не читает! Только смотрит телевизор и играет в компьютерные игры…” – “Молодец! А то есть такие, что только смотрят телевизор. А почему он должен читать? Вы, русские, из всего устраиваете проблемы – ну не читает, ну не знает математики… Так будет, может быть, владельцем кафе и станет зарабатывать в десять раз больше профессора, будет банковским служащим, администратором в гостинице, профессиональным военным – все же как-то находят свое место”.
Кажется, сквозь речь директора проскальзывал и такой подтекст: если человек любит свою семью, чувствует ответственность перед ней, он будет и хорошим работником – неважно, где… А школа действительно уделяет много внимания отношениям ребенка с его семьей: то они на уроке пишут родителям письма с излияниями любви и выражением претензий (Анин сын написал что-то скомканное – “как это можно, при всех?!”), мальчишки не смущаются открыто броситься к маме, обнять, поцеловать; могут целый год заниматься исследованием “корней” своей семьи, восстанавливают свое генеалогическое древо, потом устраивают выставку таких “деревьев”…
“Все это чудесно, но… – забеспокоился во мне советский консерватор. – А как же трудовое воспитание? Нас учили, что основа этики – труд, а они, как вы говорите, на уроках бьют баклуши?..” – “Сама теперь не знаю, так ли важен труд на уроках – ведь я вижу результат: практически все вырастают хорошими работниками. И даже в подростковом возрасте уже начинают подрабатывать. Свои развлечения, перемены мест учебы оплачивают сами. Семью заводят, только когда сами могут ее содержать, и очень ответственны перед семьей. А то, что нет приоритета образования… В евреях нам это непривычно, но избыток образованных людей может обществу и мешать – кто будет заниматься рутинными делами? А образование они вообще-то уважают, когда узнают, что многие учителя из России имеют ученые степени, восхищаются. Только к себе это не применяют – ну как мы восхищаемся парашютистами, но сами же прыгать не собираемся”.
С одной стороны, вроде бы и разумно: не всем же становиться образованными – был бы человек хороший. Но “русские”, почему-то не желающие видеть своих детей простыми и славными работниками прилавка и автобуса, решили, как в эпоху Минина и Пожарского, спасать себя сами. Один учитель физики из Москвы, если не ошибаюсь – Яков Мазганов, выдвинул идею “мофета” – вечерней школы развития, постепенно развившуюся в целую сеть вечерних школ усиленной подготовки к старшим классам. Школ недорогих – всего двести пятьдесят шекелей в месяц при четырехчасовых занятиях дважды в неделю. Школ при этом не узко утилитарных – в ответ на вопрос “А мне надо это знать?” – учитель подчеркивает самоценность знания (разумеется, это лучше получается у тех, кто и сам искренне считает науку и культуру не просто средством достижения житейского успеха, а самостоятельной, высокой и прекрасной целью). На вопрос же “На сколько лет рассчитан ваш курс?” ответ дается тоже нестандартный: “На всю жизнь. Ты должен развиваться всю жизнь”. В мофетах стараются развивать не только ум, но и душу, там в почете не только физика с математикой, но и художественная культура. Имеются там, к примеру, программы “Едем в Англию”, “Едем в Италию”, включающие изучение истории, культуры, разговорного языка соответствующей страны. Пока дети в школах развития в основном “русские”, но уже и коренные израильтяне, “сабры”, начинают к ним не без ревности приглядываться.
Аня Крупник сейчас и сама преподает в такой школе, и результаты, можно сказать, блестящие – в том числе и по количеству получаемых багрутов: без аттестата остается уже один из двадцати, а не двое из трех. И государственная школа, оказавшаяся по соседству с мофетом, сделала резкий рывок: хотя район “плохой”, в школе много сильных учеников, в нее начали тянуться уже и из более респектабельных районов.
Вот так. Тем не менее не могу не привести скептический комментарий: “Ну да, ну да, “русские” идут и утирают нос этим прагматичным евреям… Школы развития действительно могут очень много дать – только не израильской науке и культуре, а самим “русским” да “марокканцам”. А ашкеназическая элита и без нас прекрасно понимает самоценность и образования, и культуры. Израильтяне, работающие в университетах, в научных учреждениях, с детства купаются в европейской культуре – знают по пять языков, все музеи Европы и Америки, все архитектурные шедевры ими осмотрены не по одному разу, концерты классической музыки собирают полные залы – а цены не копеечные! Не надо обольщаться: школы развития не Израиль поднимают на новую ступень, а только “русских” в Израиле”.
Но если даже скептики кругом правы, создатели школ развития все равно молодцы. Я думаю, ими может гордиться и российское образование. Гордиться и даже что-то перенимать.
Александр МЕЛИХОВ
Тель-Авив
Комментарии