На чтение: ≈ 15 мин.Нельзя стать писателем случайно. Это Божий дар. Сотни знакомых, привычных слов выстраиваются каким-то особенным образом, и вдруг рождаются “Война и мир”, “Степь”, “Жизнь Арсеньева”, “Мастер и Маргарита”. Поэтому каждая встреча с писателем как откровение.
Имя Руслана Киреева не нуждается в представлении. Замечательный прозаик, книги которого нередко становились предметом долгих и шумных дискуссий, развертываемых на страницах литературных изданий. Мы беседовали в редакции “Нового мира”, где Руслан Киреев работает заведующим отделом прозы. Меня галантно разместили в кресле за огромным старым столом, во главе которого когда-то восседал легендарный Александр Твардовский. Сам Руслан Тимофеевич скромно устроился рядом на стуле…
В дальнем углу комнаты тихонько (до поры до времени) занималась своими делами милая улыбчивая женщина. “Ольга Новикова – мой замзав!” – представил ее Киреев.
Начало
– Руслан Тимофеевич, а кем вы хотели стать в детстве?
– Сколько себя помню, мечтал либо писать книги, либо работать в цирке. Мой отец был цирковой акробат. К сожалению, он погиб еще до того, как я родился, но вот интерес ко всему яркому, необычному, видимо, передался мне генетически. Цирк люблю до сих пор. А сочинять начал задолго до того, как научился писать. Хотелось как-то выразить свои чувства, впечатления от знакомства с окружающим миром. С тех пор и пишу. Сначала стихи, потом прозу.
– Печататься рано начали?
– В 16 лет. Поначалу в местной прессе (я родом из Крыма, из Симферополя). С 1959 года стал печататься в Москве, в журналах “Смена”, “Юность”, “Крокодил”. В 1962 году вышла моя первая книжечка стихов. И в Литературный институт я поступил, уже будучи автором книги.
– В каком году это было?
– В том же, 62-м. Это было тяжелое время для института. В 1963 году Хрущев одним указом закрыл и сельхозакадемию, и Литинститут. Он считал, что на писателя учиться не нужно. Прекратился прием. Четвертый курс ушел на практику, пятый – на защиту диплома, и нас осталось тридцать оболтусов на весь институт. Умирающее учебное заведение с умирающим ректором. Тогдашний ректор И.Н.Серегин был болен раком крови и знал, что обречен. Сухой, желтый человек в очках, никогда не улыбался. Я написал о нем воспоминания в сборник “Пятьдесят лет Литературному институту”. Очень порядочный, по-моему, был человек. И только с приходом нового ректора В.Ф.Пименова институт стал потихоньку возрождаться.
– У кого вы учились?
– Сначала я поступил на поэтический семинар к Н.Н.Сидоренко. Вместе со мной на одном семинаре, на одном курсе учился Николай Рубцов. Я, правда, закончил институт на пару лет раньше, потому что Рубцова периодически выгоняли.
– За что?
– За пьянку. За непосещаемость. Я потом описал его в одном из своих романов, в “Апологии”. На втором курсе я перешел на семинар прозы.
– А почему?
– А потому, что, услышав стихи Рубцова и некоторых других своих сокурсников, я понял, что писать так, как они, я не умею. А проза, мне казалось, вроде получается. В 65-м году Твардовский напечатал в “Новом мире” мой первый рассказ “Мать и дочь”. Мне тогда было 23 года. А к окончанию института я уже написал роман. Огромный! Он вышел в “Советском писателе”. Роман был плохой, как я сейчас это вижу. Я еще много плохих вещей написал, которые никогда не стал бы переиздавать. Но есть произведения… За них мне не стыдно.
“Там жили поэты”
– Расскажите о своих однокурсниках. О Рубцове.
– Ну что еще можно рассказать о Рубцове? Вышла книга воспоминаний о нем, вышли его письма. О Рубцове все сказано. Потом мы никогда не были с ним друзьями. Ну учились вместе, собирались компанией у памятника, читали стихи, пили винишко, пели песни. В деревню на картошку всем курсом ездили. Там я впервые услышал его стихи.
– Сергей Довлатов в своем “Заповеднике” сказал: “Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые, но кто поверит, что его знакомый – гений?” В то время чувствовалось, что Рубцов – это РУБЦОВ?
– Впервые он раскрылся для меня как поэт, когда я, катаясь на велосипеде в Никольском, купил его первую книжечку стихов. Раскрыл ее и, не отрываясь, залпом прочел. Когда он в деревне сам читал свои стихи (а он их пел речитативом), то на слух я как-то не сумел их воспринять. А первым, кто отдал должное Рубцову, был Борис Слуцкий. Однажды он пришел к нам на семинар и заставил всех прочесть по одному стихотворению. И только Рубцову все говорил: “Читай еще. Еще! Еще!”. А потом сказал: “Здесь нет случайных людей, но я предсказываю будущее Николаю Рубцову”. На семинаре прозы со мной тоже талантливые яркие ребята учились. Эдуард Образцов, к примеру. Но они, к сожалению, не реализовались.
– Почему?
– Может, потому, что были слишком талантливы. Считали, что если есть талант, то зачем так уж сильно работать? Все, мол, будет само собой. Образцов как-то за три недели написал замечательную повесть, ее сразу напечатали. Был успех. Потом еще несколько повестей написал и пропал. Где он сейчас, даже и не знаю. Сгинул. Может, если б он был менее талантлив, то… Самый близкий мой друг был. Описан у меня во многих сочинениях.
“Кузница творческих кадров” сегодня
– Руслан Тимофеевич, в 60-е годы вы были студентом, сейчас сами учите молодых в том же Литинституте. Сильно вуз изменился с тех пор?
– Конечно, сильно! Другое время – другой институт. Вообще в этой жизни многое изменилось, и не только в литературном мире. Порой наше поколение ощущает себя сегодня каким-то ископаемым, дай Бог, полезным. Лично мне в этой новой жизни очень непросто. Кажется, что наше время уже закончилось. Ну и замечательно! Пусть живут другие. Нет сегодня в литературе такого плавного продолжения: старики, средний возраст, молодежь. Видимо, я консерватор. Хотя в свое время меня считали чуть не главным модернистом в стране.
– А что собой представляет Литинститут сегодня?
– Я думаю, что все-таки это некий центр культурной жизни. Многие предрекали институту гибель, а он до сих пор существует. Обрел второе дыхание. Есть театр при институте, есть аспирантура, есть курсы для иностранцев. Многие выпускники активно печатаются в литературных журналах. Сегодня Литинститут готовит не просто писателей, а, я бы сказал, литературных работников с таким комплексом профессиональных навыков, которые помогут им выжить в дальнейшем. Очень многие выпускники занимаются журналистикой, например.
– А правда, что сейчас в институт поступает гораздо больше девушек, чем юношей?
– Да, это так. У меня на семинаре сейчас одни девочки.
– Как-то на вопрос: “Почему среди абитуриентов больше девочек?”, вы ответили: “Ну а какой нормальный мужик сегодня пойдет учиться в Литинститут?”
– Да, я так сказал. С долей иронии, конечно. Сейчас, занимаясь серьезной литературой, больших денег не заработаешь. Гонорары очень маленькие. Это раньше можно было написать роман, издать его и благополучно жить на эти деньги в течение пяти лет. Сегодня так не получится. А мужчина должен кормить семью. Хорошие деньги платят за детективы, но не каждый может и хочет этим заниматься. Когда Шостаковича спросили, не завидует ли он безумной популярности Исаака Дунаевского, тот ответил: “У нас с ним разная специальность”. Многие сейчас уходят в коммерцию, в бизнес, в журналистику. Жить как-то надо.
– Существуют ли какие-то основные принципы, которыми вы руководствуетесь, обучая “племя младое, незнакомое”?
– Искренность, наверное. Это единственное. Входя в аудиторию, я не набрасываю на плечи какую-то преподавательскую мантию. Я всегда допускаю мысль, что могу быть не прав. Мне не стыдно признаться студенту в том, что прав оказался он. Это никак не ущемляет моего самолюбия.
– Руслан – стопроцентный демократ! – вдруг раздалось из дальнего угла комнаты, – извините, но я не могу удержаться, чтобы не сказать, что Руслан Тимофеевич уважает мнение любого человека, вне зависимости от того, начальник это или подчиненный.
С этими словами Ольга Новикова органично влилась в нашу беседу и очень скоро превратила ее в своеобразное интервью на три голоса.
“Иду на вы”
– Герой вашего романа “Победитель” говорит: “Справедливость торжествует всегда, только не надо тихо ждать в своем углу, уповая на Господа Бога, надо смело шагать ей навстречу”. Вам часто приходилось шагать навстречу справедливости?
– Вообще я человек неконфликтный. Есть ведь разные формы борьбы за несправедливость. Есть активная, донкихотская (“Дон Кихот” – моя любимейшая книга), но мне Бог не дал такого темперамента. А есть иной способ. Просто не делать того, что делать не должно. Мне лично, в силу моего созерцательного образа жизни, ближе второе. И потом, у писателя есть такой действенный метод борьбы, как Слово. Помимо прозы, я написал массу критических статей. И когда несправедливо обижали меня или моих товарищей, я писал, и лез в драку, и получал за это.
– Часто получали?
– Очень часто. Меня много били. За прозу, за статьи, за мои высказывания. Я открывал в “Литературной газете” дискуссии, например, на тему “Нужно ли писателю судить своих героев?”. Я считал, что нет. Жизнь многовариантна, и писатель должен это показывать, а не вершить нравственный суд. Я написал статью на эту тему “Вариантов множество”. “Литературка” побоялась напечатать ее просто так, и мне дали “конвойного”, Ю. Антропова с ответной статьей “А выбор один”. Дискуссия длилась полгода и закончилась тем, что тогдашний 1-й секретарь московского Союза писателей Ф. Кузнецов припечатал меня “неидейным”.
– Это какой был год?
– Начало 80-х. А еще раньше мой роман “Победитель” пролежал “на полке” семь лет, прежде чем был издан. А повесть “Лестница” дожидалась выхода в свет тринадцать лет. Я тогда обошел с нею все журналы. Нигде не брали.
– Почему?
– Ну кто же в советские годы будет печатать повесть о притонах, о проститутках? Тем более о малолетних проститутках? О том, как тринадцатилетняя девочка становится женщиной? Это был 1966 год. В стране проституции не было. Ю. Бондарев, возглавлявший тогда СП, заявил, что повесть не будет издана в ближайшие сто лет. Вот так. А сейчас это читается как абсолютно невинная вещь.
– А вы сами как относитесь к критике?
– Я всегда (!) читаю критику, мне интересно. Обидно, конечно, когда перевирают, передергивают, но – интересно.
– По-моему, тоже нужно читать критику! – подключается Ольга Ильинична. – Правда, читают все по-разному. Некоторые получают после подобного чтения некую болезненную энергию и стремятся что-то кому-то доказать. А для Руслана чтение критических статей, мне кажется, это как обратная связь.
– И даже больше. Вот сижу я в своем Бибиреве, что-то делаю… И вдруг вижу, что кто-то мои книги прочел, что кто-то о них задумался (и не важно, с каким знаком “+” или “-“). Для меня это значит, что я еще жив.
Ольга РЕШНЯК
Окончание следует
Выбор читателей
Комментарии