Рождение праздника

В преддверии молодого для нашей страны праздника в издательстве «Дрофа» вышла книга «День народного единства. Биография праздника», отрывки из которой опубликованы ниже.

4 ноября 2005 года Россия впервые отметила . «Почти четыре века назад, в тяжелейшие времена раскола и междоусобиц, многонациональный народ нашей страны объединился, чтобы сохранить независимость и государственность России. Ее великие граждане Кузьма Минин и Дмитрий Михайлович Пожарский возглавили народное ополчение, которое остановило Смуту и вернуло на нашу землю закон и порядок», – говорил о событиях, в честь которых был установлен этот праздник, В.В.Путин….Для современной России – это праздник, в который мы отдаем дань вековым традициям патриотизма и согласия народа. Необходимость гражданского единства в российском обществе не вызывает сомнения. Можно спорить лишь о способах достижения этой цели, а лучший арбитр в подобном споре – время. Появление праздника, который побуждает искать в нашем прошлом то, что сплачивает, а не разъединяет, – только первый шаг на этом пути…

Появление книги не случайно. На семинарах и встречах в «Дрофе» к создателям учебников неоднократно обращались учителя с просьбами дать материал о событиях Смуты, прежде всего о 1612 годе, чтобы стала ясна историческая составляющая нового праздника. Представленная книга – это попытка ответить на запросы наших читателей. В нее вошли очерки известных историков, повествующие о драматических событиях российской истории начала ХVII века. Авторы детально исследуют, как в годы Смуты зарождалось общенациональное сознание и формировалось освободительное движение.

Читатель найдет в книге самую полную на сегодняшний день биографию князя Дмитрия Пожарского, новые интерпретации источников о Кузьме Минине, рассказ о драматических событиях Смуты. Надеемся, что издание будет интересно всем любителям отечественной истории и поможет учителям в их работе.

День народного единства

4 ноября 2005 года Россия впервые отметила День народного единства. «Почти четыре века назад, в тяжелейшие времена раскола и междоусобиц, многонациональный народ нашей страны объединился, чтобы сохранить независимость и государственность России. Ее великие граждане Кузьма Минин и Дмитрий Михайлович Пожарский возглавили народное ополчение, которое остановило Смуту и вернуло на нашу землю закон и порядок», – говорил о событиях, в честь которых был установлен этот праздник, В.В.Путин.

…Для современной России День народного единства – это праздник, в который мы отдаем дань вековым традициям патриотизма и согласия народа. Необходимость гражданского единства в российском обществе не вызывает сомнения. Можно спорить лишь о способах достижения этой цели, а лучший арбитр в подобном споре – время. Появление праздника, который побуждает искать в нашем прошлом то, что сплачивает, а не разъединяет, – только первый шаг на этом пути…

Вячеслав Никонов

Уроки Смуты

Если история, по словам древних, должна выступать учителем жизни, то изучение Смуты и размышление о ее последующем влиянии на ход истории вызывает тягостные чувства. Слишком много печальных ассоциаций, удручающих сравнений. Впрочем, ныне взгляд на историю как учительницу жизни многими ставится под сомнение. С этим трудно согласиться. Здесь поневоле приходит на память один из афоризмов В.О.Ключевского: история рано или поздно «проучивает за невежество и пренебрежение» тех, кто не желает извлекать из нее уроки.

Об этом, к сожалению, вспоминают обыкновенно лишь тогда, когда уже поздно. Может быть, поэтому всплеск интереса к Смуте приходился на периоды потрясений, бедствий национального масштаба. Пристально вглядываясь в прошлое, люди пытались лучше понять настоящее. То, что было сделано жителями Московского государства в грозное лихолетье, всегда питало надежду: с верой и отвагой одолели первую Смуту – одолеем и нынешнюю!

В наше время тема Смуты вновь приобрела общественную злободневность. Однако, кажется, на этот раз интерес к ней не разошелся с задачами истории как науки. Невольная политизация темы не заслонила проблем чисто научных, включая такую важную, как уроки Смуты.

Во многом ответ на этот вопрос зависит от понимания того, чем была Смута для нашей истории. Речь идет сейчас не об оценке – крестьянская или гражданская война, схватка аристократических кланов или результат происков извне. Речь о месте этого явления в череде других, типичности или нетипичности Смуты. И здесь первое, что бросается в глаза, – ее безусловная уникальность, особость. Вроде бы все, что происходило в смутное лихолетье, случалось и прежде. Но чтобы все сразу и вместе, наслоившись и перемешавшись, – такое было внове!

Смута поразила современников масштабами разорения страны, количеством опустошенных, выжженных, разграбленных городов и деревень. «Пучина слез рыдания» – вот точное выражение существа мирочувствования современников, зафиксированное одним из безвестных книжников. И все же бедствия такого рода никогда не были в диковинку! Нов был разве только масштаб невзгод, сопоставимый с самыми горчайшими временами ордынских нашествий. Особость была в ином. Смута втянула в политическую борьбу тех, кто никогда ранее не помышлял об этом, породила, по сути, первое общенациональное общественное движение. «Государево дело», бывшее до того исключительно прерогативой царя и его советников, оказалось доступным для простых «мужиков», осмелившихся думать о спасении «преславного Московского государства». В борьбу за власть включились рядовые дворяне, и даже более того – выходцы из социальных низов…

Никогда раньше борьба не принимала такого ожесточенного характера. Стороны стремились не просто победить – уничтожить соперника. Казалось, слово «милосердие» навсегда было забыто: расправы, подчеркнуто позорные и мучительные казни («с раската» – крепостной стены – головой вниз) уже не поражали воображение современников своим бессердечием и массовостью. Все вошло в обычай, стало привычным, воспринималось как «справедливое воздаяние».

Сам царский трон превратился в предмет заурядного торга и посягательства со стороны людей низкого происхождения. …И как итог, как невиданная прежде новация – на смену наследственной монархии пришла монархия выборная, с исподволь точившим сердца сомнением: а точно ли в переменчивой воле «всенародного множества» выражена «Божественная воля»?..

Смута расколола не просто страну и общество. Вражда разделила семьи, разъединила тех, чья корпоративная и родовая солидарность позволяла некогда противиться в вопросах «местничества» даже воле самодержца. Что же тут удивляться слабости служебных креп, не способных поддержать общественный порядок?! Рушились принципы верной службы. Присяга превращалась в пустой набор ни к чему не обязывающих слов. То, что прежде было позорным вывихом, вызывало осуждение – измена, нарушение клятвы, насилие над слабыми, стало нормой поведения, свидетельством преуспевания. Смута в стране обернулась смутой в головах. Нравственная порча источила души. Итог известен. Разорванное гражданской войной общество остановилось в одном шаге от национальной катастрофы…

Смута кончилась. Но в памяти она осталась как апокалиптический знак, как напоминание о близости «последнего времени». В понимании современников русские люди «понаказались» Смутой…

Возвращение к досмутной старине – «тишине и покою» дорого стоило. Восстановление государственности и обретение стабильности мыслились как реставрация самодержавия и утверждение режима всеобщей несвободы. Правда, усвоив уроки Смуты, первые Романовы не позволяли себе деспотических «вывихов» Ивана Грозного. Однако самодержавие реставрировалось в прежнем объеме, будто и не было опытов с ограничением власти монарха договором и «крестоцелованием». А раз так, то верх взяли самодержавная логика, неприятие любой дискредитации власти… В подобной мифологизации Смуты не было ничего особенного. Как всякое судьбоносное событие, оно со временем начало служить интересам правящей династии. Торжествует «романовский» взгляд на Смуту, где всего понемногу – и правды, и полуправды, и лжи. Понятно, что при этом сетовать на короткую историческую память народа – значит вовсе не понимать логики истории. Это не память забывчива, а времена разные, каждое из которых старательно выуживает из прошлого то, что ему необходимо.

В продолжение долгих лет уроки Смуты – это преимущественно уроки «ценности» самодержавной власти и народной привязанности к ней, народного патриотизма и самопожертвования, опять же трактуемого в рамках монархизма… Смута продолжала «существовать» как некий миф, сотворенный господствовавшей идеологией и подчиненный вполне конкретным задачам, стоящим перед властью. Послереволюционные перипетии в трактовке Смуты еще более подтверждают это наблюдение. Историков, по крайней мере тех, кто сотрудничал с режимом, побуждали делать угодные господствующей идеологии выводы о прошлом. В итоге герои Смуты превращались в «контрреволюционеров», намеревающихся утвердить то господство торгового капитализма «в шапке Мономаха», то крепостников-помещиков, после чего, разумеется, публицисты и литераторы, засучив рукава, принимались за разоблачение этих махровых монархистов и угнетателей народа. В обстановке тотального отрицания прошлого неудивительно появление разного рода пролеткультовских призывов, воспринимаемых ныне как кощунство, а тогда – как проявление истинно революционной сознательности.

В нашу задачу не входит оценка включенных в книгу исследований – пусть об этом судит сам читатель. Обратим внимание на иное. Кажется, впервые за долгие годы разговор об уроках Смуты утратил свою конъюнктурность и политизированность. Понятно, что это утверждение следует принимать с определенной оговоркой. Меняющееся настоящее всегда активизирует те или иные смыслы прошлого. Именно поэтому слишком поверхностно обвинять историков в конъюнктуре – сегодня, мол, пишут одно, завтра – другое. Часто то, о чем пишут исследователи, – вызов времени, осмысление которого отчасти возможно посредством обращения к прошлому. Наше время побуждает взглянуть на Смуту под углом русских смут вообще: почему в истории России они имеют странное свойство возвращаться, каждый раз до основания сотрясая общество и государство, а иногда даже кардинально меняя вектор движения? Какие общие причины и механизмы, их порождающие, с удивительным упорством воспроизводит отечественная история? Как избежать смуты? Вот вопросы, ответы на которые, быть может, позволят хотя бы отчасти опровергнуть репутацию России как страны «невыученных уроков».

Наша первая Смута, как никакая другая, показала всю опасность социального эгоизма и небрежения элиты интересами всех остальных сословий и социальных групп… Попытка умерить разыгравшиеся социальные аппетиты посредством одной только силы обернулась полным провалом… Оказалось, что для преодоления социальной слепоты нужна не только сила, но и осознание того, что единство требует жертвенности, взаимных уступок, готовности договориться. К 1612 году в посадах и «служилых городах» такое понимание сложилось. Однако за это пришлось заплатить дорогой ценой – разорением страны.

Смута воочию показала всю ценность власти. Восстановление порядка, как оказалось, шло рука об руку с восстановлением государства – упразднением конкурентных властных центров, строительством органов управления в центре и на местах. Перехватив инициативу у «миров» и дворянских «служилых городов», Романовы выступили консолидирующим началом, направив всю силу и энергию общества на освобождение страны и прекращение междоусобной борьбы. Понятно, что в рамках традиционного сознания государственность отождествлялась с самодержавием. Начало возрождения мыслилось как избрание нового государя, отличного от всех остальных тем, что он государь бесспорный, Богоданный. В действительности признанная всеми «Богоданность» Романовых скорее следствие всеобщей усталости, острого желания обрести выстраданное спокойствие… Смута доказала еще раз значение законной власти вообще и в Московском государстве в особенности. Однако опять же – какой ценой!

События Смуты напомнили о том, что, казалось бы, навсегда осталось в прошлом, – о силе «земли» и живучести вечевых традиций «миров». Удивительно, но после долгого ордынского и самодержавного владычества, после репрессий Грозного, искоренявших любое проявление самодеятельности и инициативы, в низах должна была исчезнуть всякая мысль о соучастии в управлении страной. Но освободительное движение в городах, к которому примкнуло уездное дворянство, показало обратное. Страна была спасена движением «средних классов» (С.Ф.Платонов), сумевших объединиться, изыскать средства, создать правительство и войско, пресечь распри. Эта «вторичность» власти по отношению к «земле» и «мирам» означала необходимость постоянного взаимного диалога, который пусть не в полном объеме, неравно, продолжится в первой половине XVII века посредством Земских соборов…

Но у самодержавия окажется короткая память. Земские соборы канули в Лету. Вместо трудного и не всегда приятного диалога власть предпочла выстроить изощренную систему бюрократического управления, не приспособленную к определению «градуса» народного самочувствия. Это была куда более удобная дорога. К тому же с односторонним движением. Вот только она не спасала от новых «изданий» смут, будь то кровавые народные бунты или разрушительные крестьянские войны. Случилось так, что драматичные события начала XVII века мало чему научили и власть, и русское общество. Возможно, в этом и заключается главный урок первой российской Смуты – не забывать уроки прошлого ради настоящего и будущего.