Роман ВИКТЮК: В рабстве любить нельзя

В русском театре было две великие традиции. Станиславского, которая предполагала жизненность, полное вхождение в предлагаемые обстоятельства. И другая – Таирова и Мейерхольда, традиция театра символов. Театра как инструмента передачи законов мира посредством знака, жеста, музыки. Театра как упражнения души в прекрасном. Вне быта. После гибели Мейерхольда и разгона театра Таирова осталась великая актриса Алиса Коонен. Как реликвию она хранила перчатку Таирова. И нашла, кому передать ее, когда приняла в театральный институт талантливого львовского юношу.

Коонен не ошиблась. Роман Виктюк, которого она приметила при поступлении, возродит театр символа. В его спектаклях вне времени и пространства существуют не персонажи, а души, которые заключены в тела. Жестами, голосом, танцем и музыкой они пишут вечные истории, которые производят на зрителей ошеломляющее впечатление. Провокатор и мудрец, эстет и ребенок, Виктюк не похож ни на кого. Скопировать его невозможно, разве что спародировать, ибо его режиссерский почерк настолько ярок, что узнается сразу. Он даже в разговоре расставляет нужные ему акценты, подчеркивая важные ему слова. – Роман Григорьевич, в чем принципиальное отличие вашего театра от других?- В театре других миром правит человек. В моем театре правит Бог. Поэтому от словесного общения друг с другом не зависит ни-че-го. Надо уметь слышать коды. Там, наверху, есть струя, в которую попасть очень трудно. Но только это попадание в источник света может двинуть театр в неизвестность. Мы меняем декорации, костюмы, маски – хорошо. Все  это можно воровать друг у друга. Но украсть эту причастность к свету не-воз-мож-но. Это есть та изоляция от быта, та изоляция от зависти человеческого организма, от злости, та любовь, «что движет солнце и светила». – Люди, которые способны видеть свет, обречены на зависть. И на одиночество…- Если ты способен видеть свет, если ты помнишь поцелуй Бога, помнишь всю жизнь и это позволяет тебе оставаться ребенком, то твое одиночество обернется уединением. В нем не будет боли, потому что ты будешь чувствовать этот свет внутри тебя. Это правда. – Вы ставите спектакли о людях без света, которые убивают тех, в ком он есть. Две свежие премьеры – «И вдруг, минувшим летом» и «Крылья из пепла» – об этом. И тот спектакль, который  вы начинаете репетировать сейчас, он более об этом, чем о чем-либо еще.- Да, это будет история тирана и поэта. В пьесе «Мандельштам», которую написал замечательный драматург из Огайо Дон Нигро, который никогда не был в России, а перевел пьесу на русский язык Виктор Вебер, действуют кроме Осипа Эмильевича Пастернак, Сталин, жены поэтов. Сталин вел с Мандельштамом  проникновенные  разговоры. А потом убил. – Что заставляло поэта читать стихи, за которые он был обречен быть убитым?- Ни-че-го. Ему было все равно. Он ходил и читал. Ему кричали: «Молчи!» А он не слышал. Он был ребенок. Гений. Мандельштам – это неразгаданная фигура, уникальная. Там такая любовь была, в этом человеке…- Играть Мандельштама  будет замечательный актер Игорь Неведров. Как вы считаете, кто ближе его природе – Есенин, которого он роскошно играет в «Сергее и Айседоре», или Осип Эмильевич?- Когда он начинал репетировать Есенина, то совершенно не знал, что в нем он есть. А сегодня люди после спектакля говорят, что лучшего Есенина не видели.- То есть вы хотите сказать, что актер не знает, что сокрыто в нем?- Категорически да! Если он будет знать, это будет попугай! – А вы, Роман Григорьевич, сразу видите дар актера?- Конечно. Как только он входит. Вот сейчас в МДМ идет «Бал вампиров». Там мой ученик играет. Когда он пришел на вступительный экзамен, ему было 18 лет. И он так хотел учиться, что от волнения  все забыл. Я на него смотрю и говорю: «Ты хотя бы спеть можешь?» – «Могу, завтра». Я говорю: «Хорошо, приходи  завтра». Приходит. Сидит комиссия. Я говорю: «Я тебя беру. Ты будешь учиться». Он пошел к выходу, встал в проем между двумя дверьми и заплакал.- Не мог сдержаться?- Это не артист, который бы ответил: «Берете? Хорошо, до свиданья»  и побежал быстренько  по делам.- На ваших спектаклях актеры играют на таком разрыве аорты, что страшно за них.- Это не страшно, а радостно! Что хорошего, если холодный нос, холодная голова и ноги? Настоящий артист – он входит в вихрь и не понимает, куда его несет! Не мы же управляем судьбой, а она нами. И здесь так же. Настоящий артист ощущает дыхание другого пространства, которое над нами. Это никакого отношения не имеет к технике, к правильному произношению текста. – То есть настоящий артист – проводник божественной энергии?- Не проводник. А человек, который слышит эту энергию, и она его ведет. Он попадает в эту вихревую энергию.- А зритель – это та душа, которая жаждет прийти и прикоснуться к этому вихрю?- Этого я не знаю. Есть такие тупые, что им ни к кому прикасаться не надо. Им нужно прийти, поесть, лечь в постель. И даже не с кем-то, одному. Посмотрите, кто ходит по улице!- Недавно впервые посмотрела ваших знаменитых «Служанок». Спектакль несет страшные истины. «Служанки» – это то, что вы  хотели сказать о женщинах или о людях вообще?- Я думаю, что в рабстве и женщины, и мужчины равны. А эта пьеса – крик против рабства. В рабстве любить нельзя. Гениальный Жан Жане был прав.- Вы помните свои впечатления от премьеры «Служанок»?- Это было в театре Кости Райкина. Актеры  репетировали, не уходя из театра, целый день. Жены им привозили еду. Репетиции шли до глубокой ночи.  И вот настал день премьеры. Артисты дрожали. Я – нет. Я на них смотрел и думал: «Дети, какие вы дети!» Это был счастливый день. Потому что до этого дня  в России великого поэта мира Жана Жане не знали. И после нас ни одной его пьесы в России не было поставлено. И вот финал. Танцевальные номера. Последний номер. Медленно гаснет свет. И в зале ти-ши-на. Я вспомнил описание премьеры Чехова в Петербурге, когда в конце у Антона Павловича и актеров было ощущение провала. И мы стояли в этой тишине обескураженные. Но после невероятно длинной паузы зал встал, и зрители кричали невероятно. Артисты растерянно смотрели друг на друга, выходя на поклон. Официальный представитель МИДа Мария Захарова прошла к нам за кулисы, и то, что она говорила, я помню до сих пор.- Многие ваши спектакли существуют уже несколько десятилетий, в них заняты большие актрисы. Как вы думаете, почему так происходит?- Потому что эти спектакли помогают им прикоснуться к источнику. Татьяна Доронина, великая актриса, уже 34 года играет спектакль «Старая актриса на роль жены Достоевского» в своем театре. И она приходила ко мне и говорила, что без этого спектакля не смогла бы играть вообще. Он нужен ей! Ира Мирошниченко во МХАТе «Татуированную розу» Теннесси Уильямса играла 27 лет. В Театре Моссовета моя «Царская охота» по пьесе Леонида Зорина тоже шла 27 лет. – Вы столько ставили по чужим площадкам! Вам очень поздно дали свой театр. Театральная общественность вам как-то помогала?- Ни-ког-да. Каждый был занят своим. Зарабатывал деньги. Зачем им просить за меня? А мы с архитектором, магом архитектуры, который построил этот прекрасный Дом Света, обивали пороги. Нас никто не слышал. Мы репетировали в холоде, здесь везде текла вода,  крысы бегали по театру… Я остался один. Уже ничего не просил. И Бог привел к нам одного человека, американца. Он выбил нам транш на ремонт. И первые окна были сделаны благодаря ему. А потом его убили. Здесь, в Москве… – Но сейчас здесь прекрасно. У вас такой большой, полный света зал, с окнами в небо. И очень много книг в кабинете, особенно о музыке. Как у хорошего оперного режиссера…- Неправда, как у дирижера! – Достаточно ли, по-вашему, в спектакле воздействия музыки и жеста или все-таки нужны слова?- Нужны энергия, биение души и потусторонний свет. Тогда, может быть, и не нужны слова. А музыка – это то, что может поддержать или, напротив, показать бездарность артиста и режиссера.- Когда вы работаете над спектаклем, музыка приходит к вам сразу?- Одна музыкальная нота может дать толчок. Но-та. С чего начинается опера «Евгений Онегин»?  С ноты «ре». И дальше идет все остальное. Если бы Петр Ильич не услышал эту «ре», не было бы всего остального. – Как вы считаете, будущее человечества – это эра милосердия или одиночное существование в нелюбви?- Мы стоим над пропастью. Я придумал себе сладострастие в изысканности движений. В изысканности телесного поведения и голосовых связок. Изысканности, которая граничит с красотой. А пропасть зияет. Мы стоим над ней и изменить ничего не можем. Но энергия нашей красоты останется. Мы отправим ее в небо. И кто-то там, в будущем, надеюсь, прочтет эти коды.Досье «УГ»Роман Григорьевич Виктюк родился 28 октября 1936 года во Львове в семье учителей. Свои первые спектакли поставил в школе и в театральной студии Львовского Дворца пионеров. В 1956 году окончил актерский факультет ГИТИСа. Среди учителей Виктюка – выдающиеся режиссеры Юрий Завадский и Анатолий Эфрос.После окончания института возвращается в родной Львов и поступает в труппу ТЮЗа, но вскоре начинает сам ставить спектакли. Как режиссер работает в Киевском и Калининском (Тверском) ТЮЗе, Русском драматическом театре Литовской ССР, преподает в студии при Киевском театре имени И.Франко и в Государственном училище циркового и эстрадного искусства.С 1975 года Виктюк начинает ставить спектакли в московских театрах: в Театре Моссовета, МХАТе, студенческом театре МГУ. Создает ряд спектаклей для театров Швеции, Финляндии, США, Италии, Греции, Израиля, Югославии. Ставит несколько телеспектаклей на Центральном телевидении: «Игроки», «История кавалера де Грие и Манон Леско», «Девочка, где ты живешь?». В 1988 году в театре «Сатирикон» выходят знаменитые «Служанки» Жана Жане, в которых все женские роли играют мужчины. Этот спектакль ошеломил театральную Россию, с ним Виктюк объездил весь мир. В 1991 году спектаклем «М. Баттерфляй» режиссер открыл в Москве свою антрепризу «Театр Романа Виктюка». Спустя пять лет, в 1996 году, театр обрел статус государственного и получил собственное здание на Стромынке. Народный артист России и Украины, профессор Российской академии театрального искусства (РАТИ-ГИТИС). Режиссер более 200 спектаклей.