Родиться в праздник очень удобно. Петр ДРАНГА

Его выступления забыть невозможно. Он врывается на сцену и первыми же звуками очаровывает зал. Невысокий, хрупкий, с большим аккордеоном в руках. Петр Дранга необычен во всем – начиная от греческой фамилии и заканчивая не самым традиционным инструментом, с которым он так легко перемещается по сцене и по зрительному залу.

Рожденный Восьмого марта

– Петр, каково это – родиться 8 Марта? Небось, все мальчишки смеялись!

– Ничего подобного! Знаете, как здорово быть рожденным в праздник? У всех хорошее настроение, все поздравляют. Мои самые сильные детские воспоминания – это когда я в этот день цветы дарил дамам, а дамы в ответ мне что-нибудь дарили. Еще все шутили, что я родился, как подарок маме. Нет, нет, родиться в праздник очень удобно! В школу ходить не надо. Потом в этот день как-то по-особенному чувствуется весна, пахнет таящим снегом. И даже если еще холодно, в воздухе все равно ощущается весна. Меня это всегда приводило в неописуемый восторг, мне нравилось в этот день находиться на улице. А еще я люблю в этот день выступать. Сидит полный зал женщин, ты им говоришь теплые слова. А кто-нибудь из артистов или ведущий возьми да крикни: «У Пети сегодня день рождения!» И весь зал начинает поздравлять… Так приятно становится. Как в детстве.

– У вас музыкальная семья, родители – аккордеонисты, папа ныне народный артист, профессор, был первым вашим учителем. Вы сами рассказывали, что отец был строг к вам…

– Он не то что меня постоянно ругал, скорее, приучал к труду. Музыкант не может останавливаться на достигнутом, он должен все время совершенствоваться. Поэтому хвалить его особенно не стоит. То, что хорошо вчера, сегодня уже плохо. Музыкальные педагоги дают понять, чего бы ты ни добился сегодня, ты не имеешь права дать себе отдыхать. Мне нравилось заниматься музыкой, но только лет в 12 я понял, что по-настоящему люблю ее.

– В музыкальную школу родители привели или сами попросились?

– Родители. А куда еще? У меня мама была ученицей папы, оба музыканты, куда они могли меня отвести? Только в музыкальную школу.

– Сейчас папа вас больше хвалит или до сих пор готов заметить вашу любую оплошность?

– Сейчас я сам для себя являюсь контролером. Если я что-то делаю не так, ленюсь или иду не в ту сторону, то сам это замечаю. Только я сам могу себя остановить и перенаправить. В таком возрасте, в каком я нахожусь, в 23 года, если у человека мозги не работают, никто его уже работать не заставит. За всю жизнь я позволил себе всего одну вольность. В 15 лет решил жить один. Я уже тогда понял, что если я сам себя не буду контролировать, то покачусь под горку.

– Откуда у вас такая жажда самостоятельности? У вас благополучная семья, две старшие сестры. Наверняка вас холили и лелеяли дома.

– Вот от этого-то и хотелось сбежать. Хотелось самому во всем разобраться, понять, что я и кто.

– Кем же вы работали?

– Кем я только не работал! В 13 лет убирал в кинотеатре «Орбита», а потом стал заниматься рыбками. Мы с друзьями увлекались разведением рыбок. Сначала у нас были банки, потом появились аквариумы. Кого только у меня не было! Илистые прыгуны, змеи и даже гекконтоки. Мы фанатели от всего этого. Этот-то фанатизм и привел меня на работу. Я пришел в один магазин с огромными, хорошо выращенными рыбами. У меня их купили и предложили работу. Это был аквариумный салон, и я стал заниматься оформлением аквариумов. Все это время я усиленно занимался музыкой, готовился к конкурсам. А потом вдруг раз и ушел в подвал, мы создали первый панк-рок коллектив, потом второй, третий. Нам все это страшно нравилось. При этом я никогда не был тихим. Постоянно дрался. Помню, ударил одного парня, потому что он вместо медиатора взял что-то другое и порвал струну. Я его раз предупредил, что он испортит инструмент, он меня не услышал, второй раз. Ну и получил по заслугам. Но потом вся моя энергия ушла в работу, и я уже ни на какие драки не отвлекался.

– И отправились на Северный Кавказ на заработки… Как вам пришла в голову эта идея?

– Это была очередная попытка доказать себе, что я могу быть самостоятельным. Понимаете, я – рыбка и по гороскопу, и по принципу жизни. Я плыву по течению, пребываю в некотором состоянии полета, и когда совершаю какие-то поступки, то слушаюсь только свою интуицию. Когда я что-то делаю, то чувствую себя в состоянии эйфории, я уверен в своих поступках, никогда не пугаю себя, не думаю, что у меня что-то не получится, что будет что-то плохо. Тогда я купил билет, сел в поезд и вышел на какой-то станции под Туапсе. Помню, сижу на берегу, всходит огромное красное солнце. Все это было до того красиво, что я сидел, сидел, и бултых в море. Просто так, от радости, потому что чувствовал, что меня ждет что-то хорошее. Хотя хорошее началось не сразу. Первый же парнишка, с которым я познакомился, украл у меня деньги.

– Да уж, вы не производите впечатления пробивного человека. Скорее вас обидят, чем обидите вы.

– Это ощущение обманчивое. Когда я стал работать на Кавказе, стало ясно, что если сам за себя не постоишь, никто за тебя не постоит. И все у меня получалось хорошо. Я же тогда этого парня, что меня ограбил, нашел и деньги отобрал. Он, правда, пытался доказать, что это не он, пришлось с ним поговорить, помню, одежду его в воду выкинул.

Удивительная коллекция

– Сколько у вас сейчас аккордеонов?

– Пять. Это все те аккордеоны, на которых я играл раньше и играю сейчас. Раньше у меня был один, с ним я путешествовал на Северный Кавказ. Но потом я начал работать и смог позволить себе купить другой инструмент, чтобы во время выступлений их менять. Если постоянно работать с одним инструментом, то через какое-то время его нужно ремонтировать, делать профилактику. А сделать это можно только в одном месте, в Италии, потому что он там сделан на заказ. Этот аккордеон как Бэнтли среди машин. Очень дорогой, но он стоит этих денег.

– Вы кого-нибудь допускаете до своих инструментов?

– Никогда. Только если при мне и очень осторожно. У меня один раз был случай, когда был испорчен инструмент. Причем виноват в этом был я. Это было как раз на мой день рождения. Вечером я шел в клуб, где мне нужно было выступить. У меня было замечательное настроение, вдруг я поскользнулся и упал прямо на аккордеон. На месте посмотрел на инструмент и ужаснулся – дека была расколота надвое. Страшнее этого может быть только разбитый вдребезги аккордеон. Как ни странно после этого у меня дела пошли в гору, стало много концертов, выступлений.

– Вы играете просто так, для друзей, или только по работе?

– По-разному, зависит от настроения. Недавно я ездил отдыхать и так соскучился по инструменту, что навалял полуторачасовой концерт для отдыхающих. Всем очень понравилось. А бывает иногда, не заставишь. Просят-просят, а я ни в какую, не хочу, устал. А раньше в компаниях я всегда был заводилой, постоянно что-то пел под гитару. Петлюру пели, Ляписа Трубецкого, про войну, про любовь. Не скажу, что музыка вставала на пути к дружбе, но развеселой жизни у меня не было лет с восьми. Да и не хочется ничего такого. Неправильно говорят, что у музыкантов нет детства. Наоборот, в нас детство продлено до бесконечности.

Ложки в стороны!

– Вы можете вспомнить самый сложный или важный для вас концерт. Вы же даже в Грановитой палате перед президентом выступали…

– Самый знаковый концерт, когда я понял, что буду бороться, был в кабаке. Я готовился к нему двое суток, составлял программу, что-то выдумывал, вышел, а в зале около стойки сидел всего один человек. Тогда я понял, что буду бороться, что «Москва не сразу строилась», что я все переживу. Это была своеобразная закалка. Вообще кабаки – хорошая школа. Если люди побросают ложки и начнут тебя слушать, значит, ты хорошо играешь. Если нет, значит, плохо.

– Из-за вас «ложки бросали»?

– Да, было такое.

– Идея двигаться с аккордеоном по сцене, по залу в ресторане родилось?

– Нет, на больших выступлениях. Это пошло от панк-рока. Когда мы устраивали концерты, репетировали, я себя все время представлял в движении. Поэтому с аккордеоном на сцене я двигаюсь.

– Вы человек тщеславный? Что для вас все эти выступления?

– С детства я знал, что живу для того, чтобы приносить людям радость, чтобы сказать им все, что у меня есть в душе. Сколько успею, столько скажу. У меня и сейчас такая цель – дарить добро людям. И чем больше у меня зрителей, тем больше добра я сделаю. Каких-то более определенных позиций я не строю. Во мне нет тщеславия, я просто верю во все хорошее.

«Трава у дома не снится…»

– В длительных поездках вы скучаете по дому?

– У меня нет ощущения, что у меня есть где-то дом. Хочется, конечно, иногда прилечь, побыть одному, порефлексировать, подумать о чем-то, помечтать. Но я это могу сделать в поезде, в самолете. У меня нет привязанности к одному месту. Я постоянно куда-то еду. Я привык к тому, что мир очень большой. Этот большой мир и есть человеческое обиталище. Фраза, что на своей кровати лучше выспаться, мне не подходит. Я высыпаюсь абсолютно везде, где захочу.

– А где находится знаменитая квартира, где вам старушки били стекла?

– Какое-то время жил на квартире своей бабушки. В этом доме в основном жили пожилые люди. Я там построил студию, в которой работать мог только после 11 вечера, когда возвращался с концертов. А после 11 у нас по закону шуметь нельзя. Я только начну, а мне кирпич в стекло. С участковым познакомился. Он ко мне часто приходил, я ему включал свои последние композиции. До арестов не дошло, но было всякое. Уже после первых выступлений на телевидении, бабушки меня полюбили. Я для них устраивал концерты – все открывали окна и слушали.

– Артист, как моряк дальнего плавания, семьей обзаводится с трудом. И все же мысли о семье мелькают?

– Никаких пока мыслей. Знаю одно: если ты достоин семьи, то она у тебя будет. Конечно, хочется когда-нибудь детей и семью, но не сейчас. Сейчас хочется работать. Пока семье будет плохо с папой, который все время где-то пропадает. Чуть попозже можно будет об этом подумать.