Реквием по уходящей натуре. Смерть как пробуждение

Этой весной в издательстве «Эксмо» вышел роман Николая Железняка «Одинокие следы на заснеженном поле». Редкая по нынешним временам удача: от поступления рукописи до решения публиковать в «Эксмо» прошло три дня – ровно столько, сколько понадобится вам для чтения этой небольшой, в общем-то, книги.

«Одинокие следы…» – чтение медленное, хоть оторваться и невозможно. Читателю предложено неспешное продвижение сквозь пласты и напластования, сквозь время и пространство одной жизни, развернутой на фоне безвозвратно уходящей натуры.Фабула укладывается в простую схему: старик готовится отметить юбилей свадьбы со своей покойной женой, созывает гостей, но у каждого находятся причины для отказа, и лишь смерть старика становится поводом для всех званых сесть за один стол.Излюбленная толстовская тема – смерть как пробуждение. Смерть пронизана жизнью, жизнь – смертью.Смерть старика не ставит точку – это лишь момент квантового скачка, перехода из бытия в инобытие. Тело старика умирает, Дух переживает фазу окончательного пробуждения. Принцип непрерывности материи подкреплен автором принципом непрерывности сознания. Прошлое и настоящее прошиты крупными стежками внутреннего монолога, и все обширное пространство текста становится чередой мелькающих снов и видений.Николай Железняк предпринял попытку создать эпическое полотно на кратком промежутке пересечения границы жизни и смерти. Схвачены все образы и смыслы, читатель переживает абсолютную идентификацию с главным героем романа. В сознании повествователя зримые картины прошлого сталкиваются с сиюминутными ощущениями. Но эти ощущения уже имеют отголосок великой симфонии Смерти. Читатель втянут в мощный поток сознания героя романа и плывет в этом потоке.Обращение автора к «магнетическому стилю» Джеймса Джойса явно не случайно, только так можно воссоздать внутренний космос человека, вброшенного в жизнь, как в сон, а сны бесконечны в своей череде.Герой – советский интеллигент, ученый. Последний день – день осмысления прожитого. На весах высшего правосудия все крупицы дней. На одной чаше – логика и анализ, страх перед Концом и предощущение Начала, а заодно и удивление перед внезапно приходящими озарениями, например искривленное пространство Вселенной схоже с футбольным мячом. На другой чаше – с яркостью молнии вспыхивающие воспоминания, в них горечь и счастье стоят так близко, что кажется, будто одно состояние перетекает в другое.И вся эта торжественная внутренняя полифония то и дело натыкается на банальность внешнего кадра: люди, с которыми так или иначе сталкивается старик в свой последний день, не схватывают его состояния, погружены в плоскую повседневность, озабочены малым и преходящим.В романе происходит совмещение многих ассоциаций и самой тонкой нюансировки описываемых событий и состояний. Те, кому еще жить, не слышат, как прорастает сквозь старика и всю Вселенную Древо мира. Автор вместе со стариком понимают этот образ как множество отражений в двух смотрящих друг на друга зеркалах: так человек смотрит в космос, а космос смотрит в человека. Герой подобен капле воды, которая отражает все и является всем, оставаясь каплей. Жизнь одного человека простирается за пределы собственной судьбы, проистекает из всех корней и связей.Поразителен авторский язык, стремление вписать в конструкт романа каждую деталь уходящей, увы, натуры. Человечество вошло в эпоху симулякров, как в мертвую воду, наши дети живут в реальности, лишенной подлинного вкуса. И потому-то все мелочи подлинной жизни, все эти «каменные клуни, железом крытые», «скирды», «дырчатые круглые млынци», «шморшики, растущие по буграм в поле», «кукурузные бодылки», «шуршащий коврик спорыша» на страницах романа обретают кратковременную трехмерность, вкус, цвет и запах, перед тем как запечатлеться в памяти фотографическим снимком минувшего.Собственно, это роман-прощание, ностальгия по тому, к чему у человечества, видимо, нет возврата. «И не было большей радости, чем принадлежность к семье, расширявшейся до огромных размеров, принимая всех кровных и боковых» – что это, как не тоска по новозаветному времени, где Отец небесный и отец земной были всему опорой? И в этой связи появление такого текста кажется знаковым: все мы сейчас болезненно переживаем смерть одного мира и рождение другого, сложно гармонизированного и пугающего, как все новое.Николай Железняк – драматург и прозаик, уже прочно утвердившийся на российских сценических площадках и книжных полках. Роман «Одинокие следы на заснеженном поле» вырос из монопьесы, написанной еще в 2008 году. Хочется верить, что этот роман не останется незамеченным критиками, премиями, а главное – читателями.