Ребенок начинается с радости

В детском саду № 46, где я встретилась с Ириной Валдиной, по коридору плыл капустный аромат. А по стенам музыкального зала вились, переплетаясь, остролистые цветы. Был тихий час. Молчало пианино. И мы негромко говорили о том, что творчество – это потребность человека делать хорошее.

Увы, свое раннее детство мы помним слабо. Оно больше походит на мозаику из ярких отрывков, нежели на подробное повествование. Но, видно, совсем не случайно те отрывки, что нам запоминаются, носят нестареющую отчетливость. Они – маячки на пути, по которому отправлялись в плавание наши чувства. По ним можно угадать, с чего начинается каждый из нас. Впрочем, какой бы ни затеялся сейчас разговор о разных отправных точках детства, есть один человек, твердо убежденный в том, что ребенок начинается с радости. С улыбки. С любопытного взгляда и счастливой способности воспроизводить эту радость в песне, танце, стихе.

Здания детских садов на окраинах Петербурга невзрачны. Неприметно серы. Не составляет труда их перепутать с какой угодно другой организацией. И только внутри каждый по-своему умиляет то теплым запахом каши на завтрак, то смешными аппликациями на дверях, то разноголосым, бойким детским визгом.

– Сколько раз я, замученная утренниками и мизерной зарплатой, обещала, что уйду в бухгалтеры и буду жить иной, спокойной жизнью! – Ирина всплескивает руками. – Но проходило время, и я ставила на весы «бухгалтера» и «музыкального работника». Последнее перевешивало. Потому что ни одна профессия по творческим возможностям не сравнится с моей. Я, как неутомимый лицедей, выступаю в разных ипостасях: драматурга, режиссера-постановщика, костюмера, бутафора, художника-оформителя, певца и музыканта. Но не это основополагающее. Важно то, что я вижу, как дети смеются, как им хорошо. У них ведь так мало поводов для радости.

Я развожу руками:

– Почему?

– Потому что сегодня и они, и их родители – заложники какой-то неотвратимой гонки. Мало кто водит детей в театр, в музей, на концерт, мало кто ходит с ними просто гулять по парку, никто не поет им песен, не рассказывает сказок. Духовное обогащение в семье, к сожалению, стало пережитком. Родители постоянно на работе, ребенок постоянно в детском саду. Они встречаются на праздниках, и когда идут наши маленькие спектакли, я чувствую спиной напряженную тишину. И каждый раз думаю – провал. А оказывается, папы и мамы так увлекаются действием, так любуются своими малышами, что забывают хлопать. Мне кажется, функция музыкального работника в саду – скрашивать жизнь ребенка. Давать выход его бурлящим внутри чувствам. Извлекать то, что жаждет своего развития. Тем более что обучаем мы в игре, не довлея, не требуя. Мне не важно научить его правильно петь, моя задача – заронить интерес, сделать так, чтобы самому захотелось попробовать. Из этого вытекает, что материал для детей должен быть интригующим. То, что я для них отбираю, прежде всего должно нравиться мне самой. Не будет симпатии к песне, танцу, ребенок эмоционально не откликнется. Что, кстати, раньше и происходило. Была единая программа, единый репертуар, и, кривись не кривись, песни должны были разучиваться только те, что проверены «цензурой». Разумеется, не все из них отличались высокой художественностью. Сегодня гораздо легче. Нет обязательности, прессинга. Много программ и возможностей для творчества. Можно наконец пользоваться своим репертуаром. У меня тоже есть собственный композиторский «сундучок», – смеясь, Ирина показывает, какой он огромный. – Пятнадцать песен! Не считая сценариев, которые написала за 23 года работы.

Сейчас Ирина и представить себе не может, что музыка и она – две непересекающиеся прямые, а в детстве первой пробой на пути к творчеству было… фигурное катание. Самой маленькой в группе, ей бесконечно везло: пока дети постарше учились падать, она наслаждалась лихой свободой передвижения на коньках. Когда настал для нее черед первых тренерских подножек, Ирина поняла, что лед – занятие для людей целеустремленных, и ушла из фигурного катания.

– Я благодарна родителям, что они не оставили благой затеи определить ребенка еще куда-то, помимо школы. И мама, и папа понимали, чтобы не оставалось времени на «уличное самообразование», его надо занять. Мне купили пианино. Восемь лет музыкальной школы я вспоминаю с чувством глубочайшей благодарности. И не только потому, что они научили ответственности, добросовестности, уважению к своему и чужому времени. Музыкальная школа подарила мир классики. Перед педагогами не стояла задача воспитать музыканта, но они воспитывали человека, умеющего оценить красоту, глубину, силу музыки. Мы слушали огромное количество произведений, ходили в филармонию. У нас была великолепный педагог по музыкальной литературе. Через столько лет понимаю, насколько меня обогатила любовь к классике. В сегодняшнем мире современной музыки я спасаюсь щемящей тоской Чайковского, русской пронзительностью Глинки, вселенской мощью Бетховена, философией Баха.

После окончания музыкальной и общеобразовательной школ никто не ожидал, что Ирина, в чьей семье не было ни одного педагога, отправится поступать в ленинградское музыкально-педагогическое училище № 3. А она поступила. И закончила почти с отличием. И вместо того чтобы оправдать робкие надежды окружающих на поступление в Ленинградский институт культуры, поехала в районный отдел образования за распределением. Единственное, в чем в то время предоставлялась свобода, так это в выборе места будущей работы: детсад или школа. Практику Ирине довелось проходить в школе, и по крохотному, но убедительному опыту она знала, что с подростковым возрастом ей сталкиваться еще рано. Ирина выбрала детский сад. Ей достался безликий номер «46», который оказался действительно только номером: строители не успевали к сроку сдать здание, и вместо детсада стояла кирпичная коробка без окон и дверей. Начинать свою трудовую деятельность пришлось в чужом действующем саду. И первый же блин получился комком слез в горле.

– В то время в детских садах обязательной была публичная читка сценария. Собиралась комиссия из воспитателей, методиста и заведующей и оценивала написанный музыкальным работником сценарий. Мне выпало сочинять его к дню Великой Октябрьской революции. Разумеется, в девятнадцать лет я не нашла ничего более разумного, чем взять сценарий из готового сборника. Мне заметили, что праздник получился скучный, без новых идей. А заведующая, проходя по залу, посетовала: «Вы так громко играете. Нельзя ли потише?» Потом, конечно, все нормализовалось, отношения смягчились, но как только открылся «мой» сад, я без сожаления покинула предыдущий.

С «ее» сада и началась долгая, трудная, но такая заманчивая сказка под названием «педагогическая деятельность». Группы в 30 человек, спектакли для крошек и для подготовишек, кладовая костюмов, сшитых своими руками. Отсюда и пошла ее уверенность в том, что творчество для ребенка – лучшее лекарство от скуки, обиды и страха. И лучшая профилактика против родительской черствости – видеть, как малыш поет тебе песню.

– А как они любят петь! – Иринины глаза зажигаются светом. – Особенно шуточные песенки. Где можно посмеяться, поозорничать, голосом и жестом выразить отношение. Дети обожают песни о маме, о бабушке, о животных. И вот ведь история, некоторые из них я не могу с ребятами разучивать.

– Почему? – удивляюсь я.

– Плачут. Дети плачут над душевной песней. Они настолько восприимчивы к хорошему, что реагируют слезами. У меня самой дыхание перехватывает от их потребности искренне сопереживать. Я, безусловно, окажусь не первой, кто повторит, что дети – благодарный материал. Они все разные, но каждый по-своему светел и чуток. Надо только верно угадать, в каком темпе ребенка развивать. И, конечно, многое зависит от того, что предлагает педагог, какой репертуар. Чем он качественнее, тем больше шансов заложить в ребенке стремление к духовному и личностному росту.

Ирина прикасается к клавишам, и легко, звонко рассыпаются добрые мелодии детства. Под аккомпанемент ее голоса мне думается, как все же хорошо, когда детей, обделенных родительской и государственной заботой, еще встречают в саду красивые, внимательные педагоги. Они, как утверждает Ирина, поколение 70-80-х, с особой закалкой хорошей работы. Ни прагматизма, ни деловитости в них еще нет, а есть желание дарить детям радость.

– Самая большая награда для меня и повод для размышления – слова бывших воспитанников. – Ирина медленно проводит рукой по клавишам. – Они признаются, что хотели бы вернуться в детский сад. Да, да, именно, вернуться в детский сад! Потому что здесь их ждал праздник. Потому что они сами этот праздник творили. Увы, школа заставляет стремительно взрослеть. И очень жаль, что вся радость общения с музыкой в ней зачастую сводится к элементарным пятничным дискотекам. Если наши дети разучатся петь, водить хороводы, играть в музыкальные игры, уйдет та духовность, что всегда ценилась в русском народе. Уйдут сердечность и любовь. Но есть ли смысл терять все это?

– удивляюсь я.