Размышляя на карантине

Продолжение. Начало в №35-44

А вот и недавний пример – письмо в «Учительскую газету»: «У нас две недели назад в школе был пробник по итоговому сочинению. Учителя решили провести его внутри школы, чтобы посмотреть, на что мы способны. Моя одноклассница не согласилась с формулировкой темы сочинения и написала, что у нее другая позиция, она не совпадает с идеей, высказанной в заголовке. Этой девочке учителя поставили незачет только из-за этого, ошибок у нее не было. Так что на настоящем сочинении нам всем придется написать, что мы согласны с заявленной темой, даже если это не так».

Поскольку речь идет об итоговом сочинении, то тут явная накладка составителей – в формулировке темы сочинения не может что-то утверждаться или что-то отрицаться. Сочинение типа «В жизни всегда есть место подвигам» – перевернутая страница истории. Только то же самое, но с вопросительным знаком.

А теперь вот что. В 11‑м классе подготовка к ЕГЭ по русскому языку проводится еженедельно. В сборниках ФИПИ по 20 и 30 вариантов. Двух сборников хватает на год. О том, что от десятков вариантов почти одного и того же можно опупеть, я сейчас не говорю.

Мои ученики не обращаются к репетиторам при подготовке к ЕГЭ по русскому языку. А если еще и раз в неделю с репетитором?

Я, естественно, пропускаю варианты, где тексты для сочинения, на мой взгляд, сомнительны. Ну а мониторинг, а уж тем более экзамен? Как бы я ни сопротивлялся на своих занятиях, дамоклов меч итоговых баллов все равно над нами висит – слишком большой может быть расплата за то, что их не хватит, тем более для поступления на бюджет.

Согласитесь, что все это уже не просто обучение, а воспитание, сколько бы наши ученики ни иронизировали, говоря о Молчалине из «Горя от ума» с его «в мои лета не должно сметь свое суждение иметь». И глубоко не правы те, кто говорит, что школа должна ограничиться только тем, чтобы дать определенные знания. Хочет того она или нет, каждым шагом, каждым днем своей работы она все равно формирует человека как личность. О том, что у нас и об успехах школы судят по рейтингу, который прежде всего складывается из баллов за успехи в знаниях.

Вот и Лев Николаевич Толстой считал, что «знание – орудие, а не цель». И ссылался при этом на «Гулистан» Саади: «Кто приобретает знания, но не пользуется ими, подобен тому, кто пашет, но не сеет».

Некрасов писал о тех, кто сеет «разумное, доброе, вечное». А что можно сказать о тех, кто сеет неразумное, недоброе и безграмотное? И еще вот о чем не могу не сказать. За сочинительную часть ЕГЭ по русскому языку дают больше всего баллов. Но чего стоят баллы, если они получены за то, что истинными знаниями не является?

До сих пор мы говорили о том, что пишут ученики наши. Но существует и не менее важное: как их учат писать на экзамене.

Начнем с конкретного примера. Вот текст одного из вариантов экзамена. Приведу только абзац из него. Автор – Сергей Михалков.

«Как-то побывал я в тех местах, где дед Мазай спасал несчастных зайцев. Ребята, с которыми я разговаривал в одной из деревень, рассуждали о космических кораблях, о полетах на Луну, о событиях в мире. Но когда я заговорил с ними о Некрасове, напомнил строки, где поэт описывал их родные места, ребята замялись, и никто не смог прочитать наизусть из «Деда Мазая…» ни одного четверостишия. Я сгоряча подумал: а не была бы богаче их душа, если бы наряду с тем, что они знают о науке, о политике и технике, они знали бы еще и стихи – много стихов! – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Фета, Тютчева, Блока и других замечательных русских поэтов?»

Это написано по-человечески свободно, живо, эмоционально. А вот во что превратился этот текст в «информации о тексте», то есть в шпаргалке для учителей, которые будут после экзамена сверять по ней написанное учеником: «Основные проблемы: 1) проблема чтения в детстве / какова роль чтения в период становления личности человека / как меняется человек под влиянием книги. Позиция автора: 2) чтение в детстве имеет огромное значение, так как общение с книгой формирует личность человека и обогащает ее; вовремя прочитанная книга может определить психологию, мировоззрение, нравственные принципы человека». И так далее по другим пунктам.

Так и должен писать эталонный школьник, за время подготовки к ЕГЭ начитавшийся не одного десятка таких вот «информаций о тексте». Вместо живого, непосредственного, взволнованного слова – квазинаучная тягомотина. Не сегодня все это началось, и не мы это изобрели. Вот что писал в своей книге «Сумерки просвещения» о дореволюционной гимназии Василий Розанов: «Ужасно странен язык… он как-то сделан, придуман, точно это язык для письменных испытаний, специфически выработавшийся педагогический «воляпюк» (заглянем в словарь: воляпюк – набор непонятных слов, пустых, бессодержательных фраз. – Л.А.).

Его образец следовало бы опубликовать: это обезьяна, научившаяся по-русски: как в зоологическом саду есть слоны, танцующие французскую кадриль. Русский язык в колоритности и живости своей, в своем народно-бытовом аромате забыт вовсе». Свое название этому псевдоязыку дал Корней Чуковский в книге «Живой как жизнь» – «канцелярит». С болью и горечью писал он о том, что «существует эстетика, предпочитающая бесцветные, малокровные, стерилизованные, сухие слова прекрасным, образным общенародным словам». И дело здесь не в одних словах. «Шаблонные люди чаще всего говорят по инерции, совершенно не переживая тех чувств, о которых они говорят. За порчей языка слишком часто – порча душ».

Ну и еще один критерий оценки сочинительной части: «аргументация собственного мнения о проблеме». Тут нужно привести два аргумента, «один из которых взят из художественной или публицистической литературы», а другой – «опираясь на знания, жизненный опыт». Предпочтительно получить два аргумента из художественной литературы. Но не больше двух. Третий аргумент не проверяется.

По словам Юрия Лотмана, «художественный текст не имеет одного решения». Но здесь из текста нужно взять то и только то, что работает как точный аргумент. К тому же художественный текст должен быть прочитан как художественный текст. Мы сталкиваемся с вопиющей безграмотностью составителей заданий.

В одном из вариантов как задание для сочинения был предложен отрывок из рассказа Чехова. Точнее, по А.П.Чехову. Речь в нем шла о Юлии Сергеевне, которую мучил самый главный тогда для нее вопрос: можно ли выйти замуж без любви?

«Разве без любви нельзя в семейной жизни?» Приведены все ее доводы «за» и «против». В конце концов она решает проблему просто: «Юлия Сергеевна достала из комода карты и решила, что если хорошо стасовать карты и потом снять и если под низом будет красная масть, то надо согласиться на предложение Лаптева, если же выпадет черная, то нет». Нужно ли объяснять, что обо всем этом размышляет не Чехов, а героиня его рассказа и что само повествование пронизано иронией?

Но опять же, увы, ученики писали о том, можно или все-таки нельзя выходить замуж (жениться) без любви. Им же обязательно нужно ответить на первый вопрос: написать о проблеме, поставленной в тексте. За него дают один балл. А за аргументацию – целых три. И большинство школьников считают, что нельзя. А через несколько часов по Интернету получим ответ, который должны были дать ученики. Понятно, почему через несколько часов – когда школьники уже уйдут домой, а то ведь учителя подскажут им, что нужно написать. И там было написано, что проблема, поставленная автором, – можно или нельзя выходить замуж или жениться без любви. А авторская позиция в том, что никак нельзя, только по любви.

Так задания на экзаменах по русскому языку разрушали то, что грамотный учитель литературы делал на своих уроках. Последние два года этих заданий больше нет. Но миллионы выпускников через них прошли. Мучиться им не пришлось. Сразу же в Интернете появился огромный банк аргументов для ЕГЭ по русскому языку.

У меня есть три книги, по четыреста страниц каждая, где тысячи аргументов по прочитанным и непрочитанным книгам (потом стали выходить совмещенные аргументы для ЕГЭ по русскому языку и для итогового сочинения). Не буду их цитировать. Большинство из них находятся за пределами культуры, литературы и русского языка. Повторяю: ЕГЭ по литературе сдают 5‑7% выпускников. Но все они и все остальные уже прошли отличную школу сочинения на экзамене по русскому языку – школу смыслов и школу великого и могучего в школьном преломлении.

Так мы подошли к ЕГЭ по литературе. Его делала та же команда, которая приобрела уже небольшой опыт с предварительными сотнями тем. Теперь от предельной безразмерности контролирующих материалов бросились на прямо противоположный фланг – к оторванным от целого мелочам, фактам, терминам. Полной новацией по отношению к дореволюционной гимназии, советской школе и даже началу постсоветской школы стали тесты. Для ЕГЭ по литературе они были первородным грехом экзамена, ибо сразу же определили, что именно прежде всего интересует проверяющих.

Две главные задачи – узнать, что прочитано и что не прочитано из программных произведений и насколько выпускники могут самостоятельно прочесть и понять художественный текст, – оказались за бортом экзамена. Потом обнаружится, что поступившие на филфак с хорошими и даже отличными результатами экзамена вообще не читали основных произведений, которые изучают в нашей школе. Между тем официально декларировалось, что цель нового экзамена – проверить, насколько подготовлены выпускники школы к дальнейшему среднему и высшему филологическому образованию.

Когда все это придумали, обнаружилось, что у нас нет специалистов по тестированию. Послали учиться наших в США. Меня потом поэт Наум Коржавин, приезжая каждое лето из Америки, где он тогда жил, домой в Россию, спрашивал: «Ну почему, почему вы в американской школе берете только все самое худшее?» А в «Российской газете» я прочел о выступлении на совещании в газете Натальи Солженицыной, которая двадцать лет жила в Америке и у которой дети там учились. Она говорила о том же самом.

Но получилось, что то, во что мы входили, в самой Америке уже становилось тем, из чего страна и ее образование выходили.

Мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг настоял на том, чтобы сопоставить результаты ученического тестирования и на этой основе опубликовать рейтинг 13000 учителей. Правительство штата спешно отменило закон, запрещающий использовать результаты тестов при оценке качества работы учителей. Общественность восстала. Но Блумберг настоял на своем. Все окончилось скандальным конфузом. В одном месте уволили победителя конкурса «Учитель года», в другом обнаружили, что лучшие учителя по итогам тестирования показали худшие результаты.

Профессор Дайян, чья статья «Образование в заложниках власти» в русском переводе была опубликована во втором номере журнала «Вопросы образования» за 2013 год, написал в ней: «Пытаться измерить профессионализм с помощью разрядов и рейтингов – значит совершенно не понимать, насколько сложна совокупность качеств, которая делает человека профессионалом».

Не кажется ли вам, что наш нарком просвещения В.П.Потемкин понял все это еще на 67 лет раньше?
А осенью 2014 года в Высшей школе экономики выступил почетный профессор педагогики Университета Аризоны Дэвид Берлинер.

В 2006 году команда исследователей под руководством профессора проанализировала подшивки ведущих американских газет за 25 лет, сайт Белого дома. И обнаружилось, что в США в начале XXI века произошли изменения в мышлении, инициированные на самом верху. Общество стало беспокоиться только о тестировании, баллах и результатах.

Американская школа, по словам Дэвида Берлинера, изменилась. Повсюду царило желание показать себя лучше, чем есть на самом деле. Педагоги увеличивали фактическое время на тест, старались натаскивать учеников на тест, забывали об истинной цели образования. Учителя буквально сошли с ума, зная, как много зависит от результатов тестов. А в то же время погоня за результатами тестов отразилась на результатах образования.

Я надеюсь, что все хорошо понимают, что в данном случае дело не просто в самих по себе тестах. Я десять лет – с 1963 по 1973 год – проработал в Московском городском институте усовершенствования учителей; пять лет методистом, пять лет – заведующим кабинетом русского языка и литературы.

Одна из главных проблем, которая меня интересовала, – специфика методики анализа знаний по литературе. Я написал большое методическое письмо, аж на 69 страницах, «Преподавание литературы и проверка знаний учащихся». Оно было издано тиражом в 10000 экземпляров и доведено до каждого словесника Москвы. Я разработал поэлементную методику анализа ученических сочинений. Не говоря уже о том, что сам посетил около тысячи уроков.

В своих справках мы давали объективную картину положения дел с преподаванием литературы. Одну из моих справок, опубликованную в журнале «Литература в школе», наш журнал, издающийся в США, «Советский Союз» перевел на английский и опубликовал на своих страницах.

Через несколько лет она под названием «Современная литература глазами старшеклассников» была включена в коллективную монографию «Что читают дети мира». Книгу мне прислали. Я тогда прочитал 1139 сочинений на тему «Какое произведение современной советской или зарубежной литературы мне больше всего понравилось и почему».

Но вот Леонид Ильич Брежнев выдвинул новый девиз: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город». Только два года назад я прочел, что это была идея В.Гришина, первого секретаря московского горкома, члена политбюро. Сразу же была полностью прекращена публикация в средствах массовой информации любых материалов о московских проблемах. Развернулось патриотическое движение «Образцовому городу – образцовую школу».

Вскоре мне вернули очередную справку: убрать все негативные факты и цифры, мы ведь идем к образцовой школе. Я подал заявление об уходе. Мне сказали тогда, что горком партии, Моссовет, городской отдел народного образования дали добро на представление меня к званию заслуженного учителя. Заявления я не забрал, а звание это получил через 18 лет.

Стремление показать результаты своего труда само по себе абсолютно нормально. Посмотрите, как тяжело переживают карантин деятели искусства и спортсмены. Как сказал один известный актер, театр без зрителя – это как секс по телефону. Но когда стремление показать становится важнее, чем желание сделать, – это крайне опасно. В медицине и образовании особенно.

А тогда тестомания у нас захватила все и вся. И я не знал, смеяться мне или плакать, когда в течение нескольких лет в материалах по итогам учебного года в Москве я читал, что наш округ знает литературу на 2,3% лучше, чем соседний округ, но на 1,6% хуже, чем другой соседний, – измеряли при помощи тестов. И я не мог поверить директору школы, что при переаттестации педагогику директора сдавали по тестовой системе.

Лев АЙЗЕРМАН

Продолжение следует