Рассказ Такая простая задача

– Значит, так, хлопцы, задача наша простая, – Винник оглядел подчиненных. – Фрицев надо на станции пошерстить. Отвлечь на себя. А по мозгам им в другом месте дадут. Ясно?
– Да уж чего яснее, – забубнил, как обычно, Корольков. – Мы, стало быть, вместо подсадной утки. Им, значит, ордена на грудь, а нам памятник деревянный…
– Все, Корольков, замолчь. Это я тебе как командир говорю. Понял?!
Увидев сдвинутые к переносице брови Винника, Корольков поспешил скрыться в люке.
– Николаич, у тебя все в порядке?
– О чем речь, командир?
Антонов понимал: спросил его Винник так, для порядка. Ведь в нем, в Федоре, командир был уверен, как в самом себе. Из всего экипажа только с ним советовался, верил в мудрость старшины Антонова. Да и воевали вместе не первый месяц, приноровились друг к другу.
– Ну, тогда – по местам!
Сказал Винник свое обычное, а Федору показалось, что слышит он эти слова впервые: столько было в них непривычной тревоги…
По правде говоря, и ему, Федору, стало немного жутковато, когда командир задачу поставил. Все-таки почти вся война позади. До Берлина рукой подать, а тут такое дело… Нет, Антонову не было страшно, но было обидно, что в конце войны где-то за тысячу километров от дома придется голову сложить. Федор гнал от себя эту обиду, душевную боль. Но она вновь возвращалась к нему. Вот и теперь…
“Ни под Ржевом, ни под Ленинградом такого не было. Может, потому, что на своей земле дрались, – мучился старшина. – А, может, от усталости это? Как только границу перешли, каждый раз сниться стала родная Кострома. А прежде все Берлин снился. Побежденный. Но хоть и рядом уже победа, да не в руках. Побиться за нее еще надо”.
– …”Береза”, я “Ольха”. “Береза”, слышишь меня? – кипел в наушниках голос ротного. – Винник, черт! Да ответь же!
– Слышу, командир, связь барахлит.
– Давай, вперед!
– Понял… Николаич, жми к мосту.
Воздух стал непрозрачным от гари и пыли. Рядом рвались снаряды. Федор чувствовал, что бьют прицельно. По ним. И главное, непонятно откуда. Так было не раз. Антонов знал: если не этот снаряд, то следующий – их.
Рвануло совсем рядом. Что-то рухнуло на броню.
– Николаич! – послышался голос Винника.
И в этот момент мощный удар сотряс танк. На какое-то мгновение Федор “отключился”, но только на мгновение: в наушниках настойчиво бился голос командира:
– Старшина! Ты меня слышишь?!
– Слышу, командир.
– Как машина?
Федор надавил на педаль и с удивлением обнаружил, что машина жива.
– Порядок.
– Ну тогда двигай, милый. Двигай!
Двигатель работал с надрывом, словно выбивался из сил. А до моста оставался всего какой-то десяток метров. Фашисты вновь открыли бешеный огонь по танку. Экипаж отвечал скупо, наугад, больше для острастки. В сплошном пыльно-дымном мареве засечь огневые точки врага было невозможно. А если и углядишь – попробуй, попади, когда на полном ходу качает так, что в прицеле калейдоскопом – то небо, то трава, то стальная хребтина мостовых ферм.
Наконец танк заколотил гусеницами по железной спине моста. И вновь удар…
Федор услышал стон.
-Петя, Петр!..
Корольков не отзывался, тихо стонал. Остальные молчали. Схватив Королькова, Федор подтащил его к люку. Но едва откинул крышку, как над ней просвистела очередь.
– Гады!
Федор с трудом пробрался к нижнему люку, еще больших трудов стоило ему выбраться самому и вытащить Королькова. Но тот был уже мертв.
А фашисты били, не переставая, короткими перебежками подбирались к нему. В пыльном мареве Федор уже отчетливо видел их фигуры…
И вдруг откуда-то из-за спины ударила очередь, фашисты залегли. Эта очередь спасла Федора. Он вскочил и побежал. По нему открыли огонь. Но было поздно. Федор прыгнул в окоп. И перед ним возникла конопатая, рыжая, улыбающаяся физиономия пехотинца:
– Жив, танкист?
-Жив.
– Ну тогда помогай, – боец кивнул на ППШ, лежащий на бруствере. Федор схватил автомат и с остервенением стал поливать свинцом вновь поднявшихся в атаку фашистов.
– Эй, танкист, не молоти. Патроны побереги, – крикнул рыжий. Он стрелял прицельно, короткими очередями. Но Федор не мог остановиться:
– Нате, сволочи, ешьте! За Петьку Королькова, за Винника…
Гитлеровцы вновь залегли. Стрельба поутихла, через минуту совсем прекратилась. В ушах – неестественная, звенящая тишина.
– Замолчали, – вновь заговорил пехотинец. – Видать, думают, как нас половчее укокошить. Как думаешь, танкист?..
Федор молча кивнул.
Пыль осела. Ветер разогнал дым. И старшина увидел картину, которую не мог забыть потом всю жизнь. Среди дымящихся развалин, пожарищ металась светловолосая женщина с девчушкой на руках.
– Эх, черт возьми! – крикнул Федор. – Куда, мамаша? Куда?!
Боец вцепился в плечо Антонова:
– Тут их много на станции, и мамаш, и детишков… Э-э-эх, была, не была!
Рыжий пулей выскочил из окопа. Вновь заговорил вражий пулемет. Федор вскинул ППШ, ударил в ответ. Он видел, что солдат упал, но тут же вскочил и, прихрамывая, побежал дальше. Женщина шарахнулась было в сторону, но, угадав в пехотинце спасенье, бросилась к нему. Боец подхватил из ее рук ребенка, вместе с мамашей исчез в развалинах.
Федор вспомнил, как в сорок четвертом под станцией Мга их экипаж спас маленькую, едва живую девчушку. А мать ее спасать было поздно. Она, прошитая очередью из вражьего “шмайсера”, лежала в луже крови. Вспомнил, как шли сквозь дымящиеся пепелища деревень, как жаждой мести вскипала кровь. С этой ненавистью Антонов ходил в бой и мечтал, что дойдет до вражьей земли. И тогда уж отплатит. Сполна! За все! Но увидел эту чужую женщину с девчушкой на руках и вдруг подумал: не в ответе они за двуногое зверье. Точно так же, как его землякам в родной Костроме, людям, живущим здесь, в центре Европы, вот этой женщине – польке ли, немке – тоже хочется спокойно жить под безоблачным небом, растить детей… Ради такой жизни он – старшина Антонов и Винник, Корольков и незнакомый рыжий пехотинец, и множество таких, как они, пришли сюда от российских пределов. Такая у них здесь, на этой чужой земле простая задача.
Вскоре старшина Антонов будет штурмовать Берлин. Распишется на рейхстаге. За себя и за Винника, Королькова, за многих других, не доживших… Но больше всего запомнит тот бой, давший силы дойти до конца, до Победы.
Все это будет позже. А пока Федор сидел в окопе и ждал новой атаки врага.
Два десятка гитлеровцев уже добрались до его танка. По всему было видно – готовятся к атаке.
Страха не было. Всплыли в памяти слова: “Задача наша простая, фрицев надо на станции пошерстить… А по мозгам им в другом месте дадут”. В тот миг для Федора в них был спрессован весь, без остатка, смысл его солдатской жизни. Он с беспощадной ясностью понимал: коль задача отвлечь – подмоги не жди. Но столь же ясно знал, что делать, – бить. До последнего патрона.
Тот из гитлеровцев, что был впереди, обернулся, что-то крикнул остальным. Фашисты не поднимались, словно мышиный выводок, поползли. Федор не торопился. И только когда понял, что вот теперь будет наверняка, приник щекой к прикладу, дал очередь. Короткую, как учил рыжий его спаситель. Потом еще и еще.
Гитлеровцы вдруг, попятились, потом вскочили, побежали. Сердце билось от радости в такт автоматным очередям. Автомат в руках старшины замолчал. Кончились патроны. А над траншеей уже мелькали солдатские сапоги. Пехотинцы что-то кричали. Их голоса сливались в разноголосый гул, и Федору казалось, что они зовут его с собой в атаку. Он выскочил из окопа и, размахивая автоматом, бросился за ними, рвался вперед, и ему казалось, готов был вот так бежать до самого Берлина…

Юрий БУРЫЛИН