Рассказ Окоп на двоих

– Перекурим, – ефрейтор Дегтярь опустился на дно окопа и с удовольствием вытянул ноги. – Сказал, перекурим, – пробасил он, недовольный тем, что рядовой Кислов не прекращал работать, а усердно колупал сухую, твердую землю.
– Ладно, – Кислов отбросил лопату и сел напротив.
…Когда командир батареи назначил его вместе с Дегтярем оборудовать запасной НП, Кислов расстроился. Не любил он Дегтяря. Звал его про себя “кулаком”. Как-то попросил у него катушку ниток, а отдать забыл. Так Дегтярь на всю казарму шум устроил. Мол, и в мелочах должен быть порядок. Да, меньше всего хотел Кислов попадать под его начало.
“Он еще и зануда”, – подумал Кислов. Ему страшно не хотелось подниматься и вновь браться за лопату.
– Ладно, курнули, и будя. Слышь? Хватит нежиться, – голос Дегтяря звучал требовательно. Да и в самом деле: работы непочатый край. Кислов открыл глаза, ожидая увидеть недовольное, сердитое лицо ефрейтора. Но тот лишь снисходительно улыбался.
Работали молча. Кислов видел, что безнадежно отстает от Дегтяря. “Вот бульдозер”, – с раздражением думал он. Уступать не хотелось. Хотелось доказать, что может работать не хуже. Но как докажешь, когда лопата выскальзывает из рук, а натруженная спина гудит. Передохнуть бы… Но Дегтярь приложился к фляге и опять за работу. Кислов свою-то осушил давно.
– Ты вот что, передохни малость, – Кислову показалось, что ослышался. Но Дегтярь повторил:
– Слышь, чего говорю, передохни…
-Вот еще!
Это вырвалось само собой. И в ту же секунду Кислов пожалел о сказанном. Сейчас Дегтярь пробубнит “ну-ну”, отвернется и тогда…
Но он не отвернулся:
– Ладно, нечего передо мной характер показывать.
Едва Кислов опустился на землю, как почувствовал, что засыпает. Подумал: “Только бы Деггярь не приснился”.
Приснился учитель математики Сергей Петрович. Он, как радист на ключе, выстукивал мелом на доске тангенсы и котангенсы, приговаривая глухим, с хрипотцой голосом: “Это вам, зайчики, на засыпку”.
Проснулся Кислов от мысли, что НП не будет готов к сроку и тогда… Комбат слов на ветер не бросает. А увольнение требовалось как воздух. Уже вторую неделю не было писем от Ирины. И теперь он, казалось, все отдал бы за телефонный звонок.
Кислов поднялся, ища взглядом Дегтяря. Тот сидел на пеньке, подставив теплому еще сентябрьскому солнцу свою широкую спину, и спокойно подшивал подворотничок. Кислов огляделся и не поверил своим глазам: НП был готов.
– Ну и здоров ты дрыхнуть, – услышал он голос ефрейтора, – два часа без передыху.
Кислов почувствовал, что краснеет, но тут же выкрутился:
– Голова раскалывается. Наверное, температура. Анальгинчику бы…
Дегтярь не спеша оделся, аккуратно расчесал свою не шибко густую шевелюру и, окинув сослуживца сочувствующим взглядом, сказал:
– Ты вот что… Если сможешь, масксеть листвой укрой. А то слишком зеленая она. И жди меня. Я в деревню слетаю. Одна нога здесь, другая там.
Кислов хотел возразить, но Дегтярь не дал ему сказать:
– Да ты не дрейфь. Наши здесь раньше ночи не появятся. Ты, главное, не спи. Мало ли чего.
Кислов принялся за работу нехотя, но скоро увлекся.
День постепенно начал сереть, а Дегтярь не появлялся. “Небось, пироги там у зазнобы своей трескает”, – с завистью подумал Кислов. Ему уже давно хотелось есть. Свой “сухпай” они прикончили еще в полдень. А ужин, похоже, предвиделся не скоро. И тут Кислов вспомнил, что в вещмешке у него остатки домашней посылки – его любимая (спасибо маме) копченая колбаса.
Выудив со дна вещмешка забытый съестной припас, он устроился поудобнее под старой раскидистой сосной и принялся за трапезу. Мелькнула мысль о Дегтяре: “Надо б ему оставить”. Но Кислов тут же отогнал ее: “Он небось обо мне не подумает”.
А вот и Дегтярь, легок на помине. Под мышкой какой-то сверток, а в руках двухлитровая банка молока.
– Ну что, заждался?
– Вот еще, больно надо было.
– Ладно, не дуйся. Держи пару таблеток. Анальгин. А это – держи подкрепиться, – и протянул сверток. – Наши не скоро появятся.
Кислов растерялся, краска стыда залила лицо. Он вспомнил, как торопливо ел колбасу.
От свертка душисто пахло свежими пирогами. В банке пенилось молоко.
– Парное, – подмигнул Дегтярь, – с вечерней дойки. Да ты рубай, не стесняйся. И меня угостили. – Дегтярь блаженно погладил себя по животу.
– Спасибо, товарищ ефрейтор, – выдавил Кислов. Дегтярь обиженно фыркнул:
– Между прочим, меня Петром зовут.
Кислов поймал себя на мысли, что действительно ни разу не назвал Дегтяря по имени. Да и не мог назвать, потому что не знал его. Ведь, в сущности, кроме благодарности, он ничего не должен испытывать к Дегтярю – и НП тот почти один оборудовал, и вот пирогами теперь накормил.
Комбат появился, когда уже стемнело. Придирчиво осмотрел НП и остался доволен. Скупо похвалил:
– Молодец, Дегтярь, справился!
От этих слов Кислову стало не по себе. Осой ужалила мысль: “А почему только Дегтярь молодец? Чем я хуже?” Он сделал шаг вперед, встал рядом с Деггярем. Но Варфоломеев неожиданно резко сказал:
– А вас, товарищ рядовой, я видел спящим во время работы. Да-да, когда объезжал дальние позиции. Жаль, что проверяющие отвлекли, а то бы сон ваш быстро прервал.
Кислов удивленно смотрел на Варфоломеева, а в голове заевшей пластинкой крутилась одна и та же мысль:
“А ведь это не все, что было, а ведь это не все, что было…”
– Так как же все было? – спросил Варфоломеев, не сводя с Кислова своих карих, чуть раскосых глаз.
Кислов обвел глазами собравшихся сослуживцев. Споткнулся взглядом на Дегтяре и опустил глаза. Но идти на попятную было уже поздно: сказав “а”, надо было говорить “б”. И он подчеркнуто громко сказал:
– Как дисциплинированный воин не могу молчать о поведении ефрейтора Дегтяря. Во время тактических учений он совершил грубый дисциплинарный проступок – ушел в самовольную отлучку…
Комбат слушал Кислова и не знал, как поступить ему. В душе боролись два чувства. Вроде бы он обязан был поддержать солдата, даже поставить его в пример. Но как же ему неприятен поступок Кислова… Как трудно бывает порой поступить и по долгу, и по совести! Как трудно разглядеть правду в зеркале лжи!
Чем кончилась эта история? Кислов пошел в увольнение…

Юрий БУРЫЛИН