Рассказ о погоде должен вселять оптимизм. Александр БЕЛЯЕВ

Нам кажется, что Александр Беляев рассказывает о погоде, и только. На самом деле он снимает наши стрессы, подбадривает, успокаивает, своим обликом, тембром голоса, интонацией внушая: «Не стоит тревожиться, все будет хорошо». Что еще нужно для поправки души? Ведущие новостей в эфире НТВ называют его профессором. Он не профессор. И никогда им не был – нигде не преподавал и не преподает. Он работает заместителем директора по науке в Институте географии РАН. Он даже не метеоролог. Его специальность – «гидрология». Но как-то так получается, что для миллионов людей, сидящих у телевизора, он каждый вечер становится кем-то вроде домашнего психотерапевта. И, оказывается, для этого вовсе не обязательно беседовать с «пациентами» о душе. Достаточно просто быть душевным и понимающим человеком.

– Вы сами понимаете, что, рассказывая о погоде с экрана, по сути занимаетесь психотерапией?

– Да, понимаю.

– Этот образ милого добряка, чуть склонного к чудачеству, умеющего с первой секунды установить душевный контакт с человеком у телевизора, вами целенаправленно выстроен? Или так получается само собой?

– Я считаю, что людям нужны положительные эмоции. Мне хочется, чтобы, глядя на меня, телезритель улыбнулся, чуть-чуть расслабился, снял с себя груз прожитого дня. Информационные выпуски нередко содержат такую массу негатива, что если еще и рассказ о погоде получится мрачным… Нет, в информационном балансе дельта должна быть положительная. Это не важно, о чем я рассказываю – о надвигающихся лютых морозах или о наступлении небывалой жары. Мне важно только не оставить телезрителя в ощущении безысходности. Я как бы говорю ему: «Не надо расстраиваться, жизнь продолжается, в конце концов все будет хорошо». И если он улыбнется после моей финальной реплики: «Увидимся», – я буду считать, что неплохо сыграл свою роль.

– Значит, все-таки роль? Александр Вадимович Беляев – не тот человек, за которого он себя выдает на телеэкране?

– По меньшей мере не совсем тот. Я человек достаточно жесткий. Очень эмоциональный. Временами раздражительный. Могу накричать, если меня доведут. Могу матом ругнуться.

– Образ «профессора Беляева» более востребован общественной публикой, чем реальный Александр Вадимович Беляев?

– Ну, наверное. Все-таки широкому кругу людей я больше известен как телеведущий. Был момент, когда я получил особое удовлетворение от того, что оказался востребованным. Однажды готовился к эфиру, и вдруг звонок из Лондона. Звонит продюсер Би-би-си. Спрашивает, не могу ли я дать интервью для Севы Новгородцева. «Да-да, пожалуйста». Через десять минут они перезвонили, вывели меня в прямой эфир, и Сева Новгородцев говорит: «Наша телерадиокорпорация получила указание руководства, чтобы в прогнозах погоды в Великобритании было больше позитива. Как вы к подобной цензуре относитесь?» Я ответил: «Возможно, вызову ваше разочарование, но я отношусь к этому положительно. Я считаю, что именно так и надо».

– Вы телесуфлером пользуетесь?

– Да. Без этого трудно работать в эфире.

– А тексты кто вам пишет?

– Тексты сам пишу.

– Редакторы вам помогают?

– Редакторы пишут так называемую рыбу. При этом пытаются подладиться под мой стиль.

– Это им удается?

– Очень редко. Как правило, я потом все переписываю от начала до конца. Но редакторы не обижаются. У меня с ними договоренность такая – они пишут, я переписываю. Но итоговый текст они, конечно, смотрят.

– Фактологическая основа этого текста, все то, на чем, собственно, строится прогноз погоды, тоже полностью вашего производства?

– Нет. Я же не метеоролог. Если у меня запись для дневных выпусков новостей, я приезжаю на студию за три часа до эфира. Сажусь, беру в руки метеосводку, строю карты. Проверяю данные, чтобы у меня в тексте они совпадали с тем, что изображено на карте. Порой выискиваю ошибки метеорологов. У них там сложная система. Скажем, текстовая часть прогноза пишется одними специалистами, а данные предоставляют другие, и тут частенько бывают несовпадения.

– То есть вы берете научный метеопрогноз и перерабатываете его так, чтобы он стал понятен рядовому обывателю?

– Совершенно верно. Профессиональных метеорологов это подчас коробит, но я иначе не могу.

– Вам на улице наверняка проходу не дают. «О, профессор Беляев… Как приятно вас видеть. Я всегда слушаю именно вас, потому что у вас погода самая точная». Или наоборот: «Ой, вы всегда врете!» Вы сами-то верите своим прогнозам?

– Дело в том, что погода – дама капризная. Ведь четко сказано: «Прогноз погоды». Но слово «прогноз» большинство людей как бы пропускает мимо ушей. Что такое прогноз? Это попытка увидеть будущее. Попытка увидеть то, чего еще нет. Прогнозируя погоду, синоптик лишь высказывает свою точку зрения. Вы можете ее принимать, а можете не принимать. Но он пришел вот к такому выводу. Обвинять его в том, что он ошибся в своем прогнозе, по-моему, глупо. Когда мы говорим, что завтра дождя не ожидается, это не значит, что дождя не будет. Это значит, что вероятность осадков – менее 20 процентов. Мне очень нравится язык метеорологов. Это четкие, рубленые фразы, однозначно понимаемые специалистами. Но попыток перевести с научного языка на обывательский прежде, мне кажется, не было. Почему-то считалось, что, рассказывая о погоде в средствах массовой информации, специалисту нельзя опускаться до обывательского уровня, надо, наоборот, поднимать читателя, радиослушателя, телезрителя до высот профессионального синоптика. Мне это кажется в корне неверным. Я как раз убежден, что рассказ о погоде должен быть предельно доходчивым. Чтобы каждая бабушка поняла. Но дилетант с этой задачей не справится. Вот когда ты глубоко знаешь свой предмет, обладаешь солидным запасом научных знаний, только тогда и можешь на пальцах объяснить, казалось бы, непонятные вещи.

– Метеоролог должен отвечать за свой прогноз? Я говорю не об ответственности перед бабушкой, которая, доверившись синоптикам, не захватила из дому зонтик и угодила под дождь. Речь о серьезных природных катаклизмах, сопряженных с разрушениями, человеческими жертвами.

– Даже и тут трудно говорить о какой-то особой ответственности. Во всяком случае, она не может быть безраздельной. Помните ураган в Москве? Когда он произошел, один высокопоставленный столичный чиновник попытался предъявить счет метеорологам. Он заявил: «Из десяти штормовых предупреждений только три оправдались, а в остальных семи случаях мы напрасно снимали высотников с кранов». Хотелось ему ответить: «Если ты начальник, то в таких случаях должен готовиться к худшему, но надеяться на лучшее». Что же плохого в том, что из десяти штормовых предупреждений оправдались только три? Да перекреститься надо, а не бросать обвинения метеослужбе!

– В своих прогнозах погоды вы часто обращаетесь к народным приметам. Ну чего можно ожидать, к примеру, на Ильин день? Ясное дело: «Придет Илья – принесет гнилья». То есть дождя не миновать. Вы доверяете этим приметам?

– Да нет, конечно. Это, скорее, народный фольклор.

– К реальному прогнозу погоды он имеет хотя бы какое-то отношение?

– Никакого.

– Тогда зачем?

– Это немножко оживляет мой монолог.

– У вас есть целая коллекция народных примет такого свойства?

– На любой случай. На мороз, на жару, на дождь, на снегопад… Но это не коллекция, и я ее не собирал. Любой человек может пойти и купить себе погодный календарь. Там это все в изрядном изобилии. Если же говорить чуть серьезнее, то между народными предсказаниями погоды и реальной погодой иногда случаются совпадения. Но не ясна причинно-следственная связь. Представьте некий черный ящик. На входе у него – «в огороде бузина», а на выходе – «в Киеве дядька». Если вы сумеете этот ящик открыть и установить причинно-следственную связь между тем, что на входе, и тем, что на выходе, то получите научное объяснение доселе непостижимому сближению «огородной бузины» с «киевским дядькой». Оно покажется вам вполне закономерным. А если вы не понимаете, какая связь, например, между луком, на котором выросло много одежек, и грядущей лютой зимой…

– Лук одевается – значит холодно будет.

– Вот-вот… А белочка запасается – это, стало быть, к затяжной зиме? Да черт его знает. Народная примета.

– Как часто такие приметы оправдываются?

– Специалисты гидрометобсерватории МГУ пришли к выводу, что народные приметы оправдываются только на 30 процентов. Трудно в это поверить.

– Почему?

– Потому что они оправдываются чаще. Если вы меня спросите, какая погода будет завтра, и я, глубокомысленно посмотрев на небо, скажу: «Погода завтра будет такая же, как сегодня», то оправдываемость этого прогноза – 70 процентов. Вот и народные приметы никак не могут оправдываться лишь на 30 процентов. Я уж не говорю про климатический прогноз. У него тоже достаточно большой процент оправдываемости. Какая средняя температура воздуха была в Москве, предположим, 8 июня в течение 120 лет? Двадцать два градуса. Вот вам готовый климатический прогноз, можете смело его оглашать. Точно так же и с народными приметами. Даже примете «покойник – к дождю», которую часто приводят как образец народного маразма, при желании можно найти объяснение. А при желании можно сказать, что это бред сивой кобылы.

– Как давно вышла в свет ваша последняя научная работа?

– Очень давно.

– Можно ли сказать, что вы пожертвовали наукой ради телевизионного успеха?

– Я никогда не мыслил в категориях «успех – неуспех». Если мне что-то интересно, я буду этим заниматься. Станет неинтересно – брошу.

– Как относятся ваши коллеги по институту к вашей работе на телевидении?

– Нормально. Мне кажется, без зависти. Может, кто-то за спиной что-то и говорит, но я этим не интересуюсь.

– Если бы сейчас вас заставили выбирать между наукой и телевидением, каков был бы ваш выбор?

– Не знаю.

– А себе вы когда-нибудь задавали этот вопрос?

– У меня не было к этому повода. Институт географии – это, можно сказать, мой дом, я здесь работаю с начала семидесятых. Но без телевидения я теперь тоже не могу. То, чем я занимаюсь на НТВ, меня очень увлекает. Ну и житейские соображения, конечно, играют не последнюю роль. Все-таки заработок на телевидении несопоставим с зарплатой в академическом институте. В то же время я понимаю, что судьба телеведущего переменчива. Сегодня ты нужен, а завтра, глядишь, тебе нашли замену. Я уже в таком возрасте, когда связывать себя только с телевидением, бросив работу в институте, было бы крайне неосмотрительно. Так что выбирать между тем и другим не приходится.

– У Фазиля Искандера есть знаменитое описание того, как москвичи, едва из репродуктора донесутся знакомые позывные, прерывают все разговоры: «Тише! Погоду передают». Сидящие за столом мгновенно замирают и обращаются в слух. Помните?

– Ну еще бы! Хотя точно так же ведут себя не только москвичи.

– Чем вы объясняете этот сверхъестественный, почти мистический интерес народа к погоде?

– Я для себя нашел объяснение. Дело в том, что ниточка, связывающая нас с природой, становится все тоньше и тоньше. Единственное и, может быть, последнее, что не дает этой связи прерваться, – погода. Погода – это тот язык, на котором природа ведет нескончаемый диалог с человеком.

Александр Беляев