Рассказ Девятнадцатый день

Совсем не так представлялась ему война. Юношеское воображение не подсказывало ни исступленного отчаяния неравных схваток, ни жуткого, почти животного страха от раздирающего душу воя сыпавшихся на голову вражеских бомб, ни крови, ни грязи, ни горьких слез отступления. Все рисовалось в ином, романтическом свете. А если и думалось о смерти, то – красивой, окрашенной яркими цветами подвига. Но реальность развеяла все, что рисовало воображение…
Первая бомбежка, первый бой, первая увиденная собственными глазами смерть – как кошмарный сон. Потом острота ощущений притупилась, и душу заполнили жгучий стыд отступления и недоумение от случившегося. “Как же так? Почему отступаем? Почему не можем остановить врага? Где наши танки, где самолеты?!”
– Да, навоевали малой кровью на чужой территории. Аж Смоленск видать, – услышал Андрей за спиной чей-то хриплый, раздраженный голос.
Он хотел одернуть говорившего, но не смог. Ведь по сути дела сказанное было ответом на его мысли. Этот хриплый голос вернул Андрея к действительности. Он словно проснулся и отчетливо увидел пыльный, неширокий проселок, десятки солдатских сапог, отбивавших глухую нестройную дробь, свою роту, потрепанную в коротких, отчаянных стычках с врагом, измотанную непонятным, обидным до слез отступлением.
– Скоро привал, что ль? Поесть бы, – прохрипел сзади все тот же голос.
И на этот раз Андрей промолчал. Наверное, потому, что у самого живот подвело так, что привычно затянутый ремень болтался теперь, как у нерадивого солдата. Да и трудно было в чем-то упрекать бойца. Бас узнал его. Вчера, когда их батальон отбивался от вражеского десанта, этот боец дрался смело, пулям не кланялся.
Андрей пожалел, что не знает его фамилии. Впрочем, он мало кого из подчиненных знал по фамилии. Познакомиться толком не успел: прибыл в полк в пятницу вечером, а в воскресенье утром принял с ротой первый бой.
Привал. Бойцы попадали на землю, не сделав и двух шагов от дороги. Андрей тоже повалился в густую пыльную траву у обочины. Нещадно пекло солнце. Но не было сил подняться, сделать десять – пятнадцать шагов к тени кустов.
Небо было безоблачным, удивительно синим. Но бойцы с ненавистью смотрели в эту синеву: за восемнадцать дней войны хорошо узнали, что такое бомбежка.
Андрей тоже с тревогой смотрел в небо, но, появись сейчас самолеты, он, наверное, и пальцем не пошевелил бы. Земля словно приковала его цепями. Цепями страха. Бас вдруг отчетливо понял, что он боится. Боится смерти.
Что-то кричал, размахивая руками, комбат. Андрей не слышал, но догадался, что он приказывает укрыться в кустарнике. Бойцы нехотя поднимались с земли.
– Чем кричать, лучше б пожрать обеспечил, – пробурчал все тот же голос.
– Отставить разговорчики! – Бас крикнул громко, стараясь вложить в эти два слова всю полноту своей командирской власти, но главное – презрение к страху.
На Андрея посмотрели с удивлением: их молчаливый, “зеленый” лейтенант впервые подал голос. А лейтенанта “понесло”. Вставая и затягивая как можно туже ремень, он уже громко и четко, как учили в училище, командовал:
– Рассредоточиться в кустарнике. Командирам отделений назначить наблюдателей…
И больше всего удивляло Андрея то, что команды его выполнялись. Люди даже как-то повеселели.
Они еще не знали, что через несколько часов почти все они останутся лежать на безымянной высотке, близ села Вороны…
Потом, много лет спустя, Андрей Кириллович Бас узнает, что 10 июля, прорвав оборону Западного фронта, фашистские войска начали окружение советских войск, оборонявших рубеж Западная Двина – Днепр, чтобы овладеть районом Орша – Смоленск – Витебск и открыть себе кратчайший путь на Москву. Потом он узнает, что именно 10 июля началось Смоленское сражение, одно из главных на первом этапе войны. А пока он знал лишь то, что идет девятнадцатый день войны, который, может быть, станет последним в его жизни, потому что полк уходил, а рота оставалась. И пока она будет жива, враг не должен продвинуться вперед ни на шаг.
Горячий июльский зной был беспощаден. Но на это внимания никто не обращал. Рота зарывалась в землю. Хоть и невелик был боевой опыт лейтенанта Баса и его подчиненных, но и он убеждал: каждый вырытый метр земли – это, может быть, чья-то спасенная жизнь.
…Танки двигались ровной самоуверенной линией. На них, словно мышиные выводки, примостилась вражья пехота.
– Передать по цепи: пулеметчикам “ссаживать” десант! – Бас оторвался от бинокля и бросил короткий взгляд на сержанта. – Бить по танкам прицельно, боеприпасы экономить.
Загудело, задрожало все разом. И Андрей почувствовал, как стучит в висках: выстоять! Танки приближались. Бойцы хладнокровно делали свое дело. Вот загорелся один стальной зверь, за ним другой. Сломалась линия. Полетела с брони пехота. Танки стали, без десанта идти вперед боялись.
Рота редела. Но атаки гитлеровцев были безуспешны. Бас давно потерял им счет. На поле перед высотой горело пять машин, валялись десятки трупов. А враг вновь и вновь упрямо рвался к высоте и каждый раз откатывался назад.
Связи с полком не было, да и не ждал, не надеялся Бас, что будет приказ отступать. Это понимали и бойцы.
Фашисты снова рванулись вперед. Этот их рывок был особенно отчаянным. Рота снова ответила огнем. И вдруг Андрей увидел, как на фланг, не встречая сопротивления, бросилась вражья пехота. Это было равносильно катастрофе. Бас, не раздумывая, бросился к пулемету. Пулеметчик тяжело ранен. Андрей упал рядом и, ухватившись за рукоятки “максима”, нажал на гашетки. Полоснула очередь. “Исправен!”
Бас стал бить короткими прицельными очередями. Ему удалось заставить фашистов залечь.
– Страшно, боязливые?! – Андрей кричал, не слыша собственного голоса, не слыша пулеметной скороговорки. В ушах – непонятный тревожный гул. Бас поднял голову и замер: над высотой заходили для атаки “юнкерсы”.
…Андрей очнулся в кромешной тьме. Часто заморгал, но чернота не рассеялась. Попытался дотянуться до лица рукой, но что-то тяжелое не пускало ее. Не успел испугаться, как сделал еще одно открытие – он ничего не слышит. В ушах абсолютная, глухая, пугающая тишина.
Подумал: “Как в могиле”. И тут же мозг обожгла догадка: “Засыпало. Завалило землей”.
Андрей сделал над собой усилие, повернулся на бок. Упираясь спиной, попытался пробить ногами накат. Земля осыпалась. Стало свободней. Но по-прежнему в душной сырой черноте не было ни единого просвета. Бас невольно пожалел, что перед боем рота так добросовестно зарывалась в землю. Он чувствовал, как слабеет, разрывая руками рыхлую пахучую землю. И вдруг рука наткнулась на чей-то ботинок. Андрей вздрогнул. И в ту же секунду ощутил, как ботинок зашевелился. Живой!
Слабость отступила. Бас с новой силой принялся разгребать землю. Теперь их уже было двое. Наконец осыпались комья земли, и в глаза ударил солнечный свет.
Выбравшись из “могилы”, Андрей и боец оглядывали друг друга, словно заново узнавали. Боец был помощником пулеметчика.
Гитлеровцев не было. Лишь перед высотой догорали их танки. Часы разбиты. Но по солнцу Андрей понял, что под землей он пролежал около двух часов. И вдруг накатилась, нахлынула безудержная радость. Жив! Жив! Жив!
Они пошли на восток, оставляя сгоревшее дотла село, высоту, погибших товарищей. И тут Андрея обожгла мысль: “А пулеметчик? Может быть, он жив!” Бас схватил бойца за рукав.
– Пойдем назад. Там пулеметчик. Так нельзя.
Боец что-то ответил. Но Андрей ничего не слышал. А только, впившись глазами в солдата, повторял:
– Мы не можем так уйти, понимаешь? Не можем. Может быть, он жив.
И вот снова знакомая высота. Андрею вдруг показалось, что прорезался слух. Он остановился. Но нет, ему только показалось. По-прежнему слепая могильная глухота.
Пулеметчик был мертв. Его отнесли к сосне, положили в воронку, завалили лапником. Подобрав обломок доски, Андрей порылся в карманах, извлек оттуда огрызок чернильного карандаша. Хотел написать фамилию пулеметчика, но вновь с горечью вспомнил, что фамилии-то не знает.
Опустился на землю, прислонившись к сосне, закрыл глаза, чтобы сдержать навернувшиеся слезы. Наверное, заплакал бы, но почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо. Обернулся и увидел – боец что-то говорит, тыча пальцем в соседнюю сосну.
Бас поднялся. Прошел и на свежей зарубке прочитал: “Здесь погибли смертью храбрых лейтенант А. Бас…” И еще десять фамилий.
Андрей стоял у своей “могильной плиты” и думал, насколько близки на войне жизнь и смерть. И не о подвигах и славе мечталось ему теперь. Уж коль повезло, остался жив, надо драться, надо мстить за тех, кто лежит у этой сосны. Надо всего себя обратить в смерть для врага. А иначе как жить?..
Солнце садилось. Лейтенант и его спутник спинами ощущали тепло его закатных лучей. Они шли на восток. Теперь Андрей уже не сомневался, твердо знал, что испытание будет долгим и трудным.
Он шел на восток, еще не зная, что впереди бои в Смоленске и под Москвой, под Ржевом и в Сталинграде, что впереди у него – еще вся война. А пока заканчивался всего лишь ее девятнадцатый день…
Юрий БУРЫЛИН