На чтение: ≈ 15 мин.Эта женщина потеряла все. В ее родном городе гремят бои. Она не знает, где похоронена мать, только предполагает, что той нет в живых. Ее дом в Грозном пощадили бомбы и снаряды, но в нем давно живут другие. Кто, она не знает. Сама же ютится в крохотной комнатушке студенческого общежития в пригороде Твери. В этой же комнатушке с ней живет дочь Вика. Двое взрослых сыновей более или менее устроились и живут отдельно. Младший, Женя, не устроится нигде и никогда. В конце 89-го его зверски убили бандиты в Грозном. Учитель английского языка Горютинской средней школы Калининского сельского района Тверской области Людмила Константиновна Сайко уехала из Чечни в 90-м. Федеральный закон “О вынужденных переселенцах” на нее не распространяется. И потому от бандитского беспредела и войны она пострадала куда больше, чем те, кто покинул республику позже, спасаясь от бомб.
Иллюзии, обернувшиеся крахом
Дед Людмилы Константиновны пришел на берег Терека вместе с царскими войсками. Там обосновался и вскоре снискал уважение всех местных жителей, независимо от национальности. В армии он был ветеринаром и, сняв эполеты, остался верен этой профессии. Как истинный врач никогда никому не отказывал. В его дом стучались среди ночи, он немедленно выезжал туда, где требовалась помощь – хоть за много верст.
Рассказы о его отзывчивости переходили из поколения в поколение. Сколько людей помогали Людмиле Константиновне, потому что в их сердцах была жива память о делах ее деда! Однажды попросила незнакомого шофера-чеченца привезти дрова. Тот загнал грузовик во двор, сам разгрузил и… отказался от денег: “Уберите, пожалуйста! Ваш дед всегда моего деда выручал, ваш отец моему отцу плохого не сделал. Не возьму!”
Но были, увы, и другие – те, кто точил зуб на чужой достаток. Трогать чеченцев они боялись: даже самый отпетый уголовник вряд ли захотел бы жить под дамокловым мечом кровной мести. А вот семья Людмилы Константиновны – русские, да еще полтора десятка лет жили на Севере – оказалась для этих негодяев самой подходящей мишенью. Но по порядку.
В середине 60-х Людмила Сайко вместе с мужем переехала в Магаданскую область. В поселке Усть-Омчуг Теньковского района для супругов нашлись жилье и работа по специальности. Муж был инженером на прииске имени Гастелло, Людмила Константиновна – сначала завучем, а затем директором местной школы.
Как блестят ее глаза, когда она вспоминает о Севере! Колымские края запомнились не суровым климатом, не “длинным” рублем. Запомнились людьми и теми особыми отношениями между ними, которыми была пропитана тамошняя атмосфера.
Что же до “длинного” рубля, то он в основном уходил на дом, который семья возводила в Грозном. Строили во время отпусков и, как принято на Кавказе, с размахом – просторный, двухэтажный, чтобы хватило места большой семье с четырьмя детьми. Ради собственного дома отказывали себе во многом. Могли, например, съездить в круиз на Кубу. Путевка стоила 700 рублей с человека – для Севера не так уж дорого. Многие ездили. Они не стали: это потом, а пока есть силы, надо обеспечить себя на будущее.
В 81-м наконец решили – хватит. В Усть-Омчуге у семьи была хорошая квартира. Могли обменять на любой другой город – не стали. Не так были воспитаны: зачем еще квартира, если дом есть? Оставили государству, а сами вернулись в родной Грозный.
Знать бы наперед, что дом в районе площади Минутка окажется для семьи гибельной западней…
В воровском капкане
Охотники за чужим достатком в Чечено-Ингушетии выбирали жертв в основном из числа нефтяников. Многие тогда ездили подзаработать на Север или в Иран, подчас не подозревая, что ждет их дома. Как правило, сначала бандиты разлагали семью. Мужу предлагали податливую красавицу, жене – орла-мужчину. Неверность одного супруга неизменно оборачивалась скорой смертью второго. Как правило, от болезни – такой вердикт выносила судмедэкспертиза. Дальше события развивались по отработанной схеме: новый брак изменника или изменницы, затем его или ее смерть, опять же от болезни или несчастного случая, а на руках у новой законной половины оставалось завещание, отписывающее ей все имущество. Вопрос о подлинности этого документа официальные инстанции не беспокоил. Едва же завещание вступало в силу, имущество распродавалось, а наследник исчезал из республики.
Иногда бандитская машина буксовала, как на семье Сайко: и муж, и жена игнорировали все соблазны. И тогда начался шантаж.
Все чаще Людмила Константиновна видела мужа, здорового, крепкого мужчину, в слезах. От разговоров он неизменно уклонялся, а однажды вовсе исчез. Только спустя много лет она узнала, что мужа принуждали ее убить, грозя в противном случае зарезать детей.
Тогда уже шла “перестройка”, и во всех национальных республиках поднимала голову гидра национализма. В Грозном одними из первых стали разыгрывать “национальную карту” бандиты. “Вы – русские, вам здесь не жить. Поэтому убирайтесь, а дом отдайте нам”, – гласили анонимные письма, которые стала получать Людмила Константиновна. Она обратилась в милицию, и начались новые угрозы: “Никто вам не поможет – у нас везде свои люди”.
Вскоре от сердечного приступа умер отец, а остальных членов семьи ждал жестокий сюрприз. Были подделаны документы в милиции и в БТИ, и по новым выходило, будто семья не то, что не прописана в своем доме, – вообще никогда не имела к нему отношения.
Людмила Константиновна не сдавалась, и обращение в райисполком не прошло даром. “Липовые” бумаги были аннулированы, а она получила разрешение на повторную прописку в собственном доме. Осталось только отнести его в милицию. И тут пропал Женя.
…Труп одиннадцатилетнего мальчика вскоре нашли. Из левой брови торчал железный штырь, а на теле эксперты насчитали 54 ножевых раны. Именно столько раз ребенка ударили кинжалом не случайно: 54 тысячи рублей за оба дома предлагали отцу Людмилы Константиновны незадолго до того, как пошли письма с угрозами. Он тогда только рассмеялся: “Никуда я отсюда не уеду”.
Женю хоронил весь квартал. Особенно сокрушались соседи-чеченцы: почерк убийц не оставлял сомнений в их национальности, а значит, на каждого чеченца ложилась тень.
Однако обвинили в убийстве четверых сверстников Жени – русских ребят, с которыми он дружил. Как специально подобрали – все четверо росли в неполных семьях, за таких заступиться некому. Следователь-чеченец, читая заключение экспертов, хватался за голову: кинжал, которым терзали тело Жени, детским рукам не просто вонзать. Тем не менее продолжал таскать мальчишек на допросы.
Отвести несправедливое обвинение помогло одно скабрезное обстоятельство – перед смертью мальчика изнасиловали. Но и эта грязная подробность обрела вес лишь после того, как в дело вмешалась Генеральная прокуратура СССР.
Когда Людмила Константиновна поняла, что следствие окончательно свернуло на ложный след, поехала искать правду в Москву. Где только не побывала! В ЦК КПСС, в редакциях множества газет… Наконец чудом попала на прием к Анатолию Собчаку, тогда члену Верховного Совета. Тот помог составить обращение в Генеральную прокуратуру и взял дело под личный контроль. Подозрение с ребят было снято, а вот Людмиле Константиновне появляться в Грозном до окончания следствия стало опасно. Но надо было где-то жить, как-то зарабатывать деньги. И тут ей предложили вакансию учителя английского языка под Калинином. Она согласилась и забрала из Грозного детей. Мать ехать с нею не захотела.
Следствие топталось на месте, а время шло. Советский Союз распался на 15 государств, Чечено-Ингушетия – на две республики, а в Грозном пришел к власти Джохар Дудаев.
Когда в Чечне начались боевые действия, Людмила Константиновна верила, что скоро там наведут порядок и можно будет вернуться. Даже в миграционной службе не становилась на учет, впервые обратилась туда в 96-м, когда в Твери появились первые переселенцы из Чечни, – узнать, нет ли среди них знакомых. Надежду вернуться на родину утратила только недавно.
Мигрантка
вне закона
Из Грозного Людмила Константиновна взяла лишь те документы, которые могли бы помочь следствию. Теперь они – единственная память о прошлом. Все остальное безвозвратно утрачено. Даже фотоальбомы не сохранились.
Осталась в Грозном и трудовая книжка с почти пятнадцатью годами северного стажа. Теперь Людмила Константиновна не может его подтвердить, и ей полагается лишь обычная пенсия по старости – без северного коэффициента. Пыталась отправить запрос в Магадан – письмо кануло в небытие. Ни ответа, ни привета.
Пару лет назад ездил на родину знакомый чеченец, обосновавшийся в Твери еще в 80-е. По просьбе Людмилы Константиновны зашел на Минутку. Увидел, что дом цел, кто-то в нем живет. Кто эти люди? Что с матерью? Ответить некому.
Безысходная ситуация с жильем. Не в том даже дело, что студенческая общага с вечными “сабантуями” и прокуренным коридором – не самое подходящее место для пожилой женщины.
– Я-то ладно, – говорит Людмила Константиновна. – А вот дочь. Мне эта комната полагается, пока я работаю в школе. Но если со мной что-то случится, куда пойдет Вика? На улицу?
Пригород Твери Сахарово, где расположено общежитие, и село Горютино, в школе которого работает Людмила Константиновна, формально – разные епархии. Сахарово еще в черте Твери, Горютино относится к области, хотя эти населенные пункты разделяет лишь небольшой ручеек. Однако еще с советских времен Горютинская школа обеспечивает приезжих педагогов жильем в Сахарове. С комнатами в общежитиях проблем нет. С квартирами сложнее.
– Представляете, ничем не могу помочь Людмиле Константиновне, – сокрушается директор Горютинской средней школы Владислав Демиховский. – Обращались в городскую администрацию, оттуда пришла отписка: пусть станет на учет как вынужденная переселенка, тогда квартиру дадим. А ведь есть в Сахарове квартира, недавно освободилась. Так неужели Сайко не заслужила? Как будто она не здесь живет, не в школе работает. И ведь она хороший учитель – очень хороший…
В Тверском территориальном управлении Министерства по делам Федерации и межнациональным отношениям разводят руками: статус вынужденной переселенки Людмиле Константиновне не полагается.
– Она покинула Грозный в 90-м, – поясняет начальник управления Валерий Миневич. – Тогда ни нашего ведомства, ни Закона “О вынужденных переселенцах” не было – все это появилось после 92-го. А закон обратной силы не имеет. Так что искренне ей сочувствую, но ничем помочь не могу. У нас по области 20 тысяч переселенцев со статусом, из них пятая часть стоит в очереди на жилье, и у каждого свои беды.
И придраться не к чему. Но у кого повернется язык сказать, что Людмила Сайко – не жертва войны? И в интересах ли власти множить число бомжей поневоле?
…Знаете, о какой своей потере больше всего сокрушается Людмила Константиновна? Не о доме, не о прочем имуществе, нажитом нелегким трудом. О том, что бывшим ученикам грозненской школы, которую она в свое время закончила, из-за боев негде собраться на встречу выпускников.
Руслан ЦАРЕВ
Тверь – Москва
Выбор читателей
Комментарии