Окончание. Начало в NN49 – 51
Во сне Родион – ребенок лет семи. Символичен возраст: в церкви дети до семи лет допускаются к таинству причащения, минуя таинство исповеди. С семи лет ребенок ответственен за свои поступки, учится анализировать и исправлять свои грехи, с семилетнего возраста дети должны раскаиваться в прегрешениях во время таинства исповеди, чтобы стать причастником славы Господа.
Символична и дорога, извилистая и пыльная, по которой мимо большого кабака ведет Родиона отец:
“Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зеленым куполом…”
Каменная церковь – образ незыблемости православных истин, церковь среди кладбища – тоже символ: не умирая, нельзя воскреснуть. О семантике зеленого цвета мы уже знаем. Это цветовое пятно на куполе общего для Бога и людей дома напоминает нам о зеленом драдедамовом, “общем”, платке.
Далее встает самая умиротворяющая картина во всем романе. Причем если торжественная красота родственного, по сути, пейзажа наяву с золотым куполом над Невой для Раскольникова неясна и заключает загадку, здесь все родное и понятное без всяких знаний: это традиционно, надежно, красиво, тепло, здесь связь поколений и родственные связи, здесь любовь, уважение и доверие спокойно сочетаются со словами “кладбище, могила, панихида, крест”, здесь вечное и временное встречается, здесь благоговение:
“Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частью без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся и целовал ее”.
По этой дороге, которая справа должна обогнуть кладбище, отец ведет Родиона, но происходящая около кабака сцена отвлекает мальчика: пьяная, разгулявшаяся толпа глумится над бедною, тощей клячей, видимо, символизирующей образ народной жертвы. От несчастной савраски требуют, чтобы она “вскачь пошла” с телегой, полной пьяных, объевшихся шутников.
Эта кобылка, насмерть забиваемая, неожиданно, на удивление всем, начинает лягаться. В ответ Миколка убивает ее, нанося жестокие удары по издыхающей кляче то оглоблей, то железным ломом. Родион вырывается из рук отца и бежит защищать эту клячу:
“Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается со своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы”.
Отец, должно быть, олицетворяет не только заступничество и наставничество потомка, отца, но и родное, традиционное, разумное начало вообще в человеческой жизни.
Среди страшной картины изуверского истязания ни в чем не повинной жертвы звучит напоминание о кресте как крайнем сдерживающем факторе:
” – Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! – кричит один старик из толпы”.
Вопрос остается без ответа. Но после убийства несчастной савраски уже несколько человек утверждают, что креста на убийце действительно нет:
” – Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! – кричат из толпы уже многие голоса”.
Креста нет и на самом сновидце. Не будет креста на нем и во время преступления.
Для Раскольникова эта ужасная картина является предупреждением, открывает всю мерзость, жестокость и бессмысленность задуманного плана. Это напоминание о кресте, об отеческих традициях, их разумности и надежности. Сон произвел на Раскольникова сильнейшее впечатление:
“- Боже! – воскликнул он. – Да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?”
На короткое время даже наступило некоторое пробуждение духа и убежденность, что он все равно не решится на преступление:
“Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. “Господи! – молил он. – Покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!”
Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!”
Но эта победа оказалась временной, битва между добром и злом в сердце героя только разгоралась, и свобода от “проклятой мечты” продолжалась недолго. Это временное освобождение от страшной “мечты” Раскольников не расценил как присутствие Духа Божия, не осознал, что чистая совесть – это ни с чем не сравнимое счастье, блаженство. Он хотел знамений внешних, и он их получил.
Непосредственно перед преступлением была сделана еще одна попытка Провидения остановить Раскольникова: ему грезился прекрасный умиротворяющий образ, который мог привлечь его надеждой на чистоту и душевный покой. Эта замечательная картина вмещается в нескольких строках:
“…но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему все грезилось, и все странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьет воду прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку…”
Попробуем разобраться, что может скрываться под этой внешне приятной, мирной, оживляющей картиной, познакомившись со значением наиболее выразительных образов в этих грезах: вода, верблюды, пальмы, чужбина.
“Энциклопедия символов” рассказывает:
“Вода – как доисторический первобытный океан во многих мифах о сотворении мира является источником всякой жизни, вышедшей из нее… Психологически вода является символом неосознанных, глубинных слоев личности, населенных таинственными существами. В качестве элементарного символа она двойственна: с одной стороны, оживляет и несет плодородие, с другой – таит угрозу потопления и гибели. В воды западных морей каждый вечер погружается Солнце, чтобы ночью обогревать царство мертвых, вследствие чего вода также ассоциируется с потусторонним миром. Часто “подземные воды” связываются в сознании с первобытным хаосом, напротив, падающие с неба дождевые воды – с благодатным оживлением. {…} В глубинно-психологической символике элементу вода, которая хотя и жизненно необходима, но не питает, приписывается большое значение как животворящей и сохраняющей жизнь. Это основополагающий символ всякой бессознательной энергии, однако представляющей опасность, если (например, в снах) наводнение превышает разумные границы. Напротив, символическая картина становится благоприятной и полезной, если вода… остается на своем месте…”.
В сновидении Родиона важно наличие чистого источника жизненных сил, из которого он жадно пьет. Воды ручья имеют именно двойственное значение, т.к. могут быть и “подземного”, и небесного происхождения одновременно, т.е. нести и хаос, и благодатное оживление. Движение и границы небольшого потока говорят о естественном течении событий.
Стоит обратить внимание на пребывание грезившего на чужбине, в Египте, в Африке. Египет воспринимается местом великих тайн и мудрости, а в данном случае, может быть, и даже излишнего мудрования, считающегося весьма опасным в православии при отсутствии смирения. Африка – часть света, где расселялись после потопа хамиты, потомки Хама, погрешившего против родного отца, осмеяв его.
О верблюде “Энциклопедия символов” рассказывает: “животное… играет в символике двоякую роль. Неудивительно, что оно рассматривалось как высшее воплощение умеренности и трезвости и что св. Августин (354-430) сделал его символом Христа, смиренно несущего свое бремя. Однако из-за своей “физиономии”, вызывающей у человека впечатление высокомерия, он зачастую считался также символом надменности и своенравия. В средние века благодаря способности принимать только посильную ношу он стал символом умения распознавать (различать)… Как позитивная была отмечена способность животного “покорно” опускаться на колени. Когда святые Косьма и Демьян должны были приобрести общую могилу, верблюд начал говорить и поддержал это желание; но также и черт воплотился в огромного верблюда, чтобы ввергать в тревогу св. Макария”.
В грезах Раскольникова “караван отдыхает, смирно лежат верблюды”, которые могут воплотить и Христа, и черта, и умеренность, и своенравие. Это говорит о свободе выбора героя.
По поводу пальм читаем в той же энциклопедии, что со времен раннего христианства часто изображаются “пальма первенства” мученика, означающая его духовную победу, и зеленеющая пальма ожидаемого рая в конце земной жизни.
“Пальмы первенства” мучеников и пальмы рая стоят целым кругом, причем слово “кругом” дважды используется в одной короткой части предложения – с ударением на разные слоги. Таким образом подчеркивается не случайное присутствие этого слова. Поэтому вспоминаем, что круг символизирует бесконечность, означает замкнутое, “избранное”, пространство, у Бидерманна: “круг – … соответствует Богу и небу”. Очерченный круг дает защиту, здесь это защита мучеников.
Итак, несколько строк говорят о многом: о присутствии Бога, о свободе выбора, о естественном течении событий, которые в конечном счете не грозят катастрофой, т.к. бытие героя – даже пребывание его в духовном смысле в Африке или в Египте – защищено молитвами мучеников и их опытом. Эта защита и опыт дают надежду на рай, приведут к блаженству, но когда и какова цена этого прихода… это остается тайной.
Сам Раскольников мог и не обратить внимания на пригрезившиеся символы, однако остановиться и отказаться от преступления он мог, если бы хотя бы задумался в эту минуту о вечности, склонился к миру в душе своей. Однако, услышав бой часов, Родион вскочил и пошел убивать.
В композиционном строе произведения – это последние, самые важные штрихи к портрету Раскольникова в экспозиции, далее начинается завязка.
Третий сон был жутким и особенно похожим на явь. Раскольников не мог поверить, что виденное и слышанное было во сне, настолько тяжело сновидение переживалось. Это происходило уже после преступления.
“Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику. Боже, что это за крик! Таких неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда еще не слыхивал и не видывал. Он и вообразить не мог себе такого зверства, такого исступления. В ужасе приподнялся он и сел на своей постели, каждое мгновение замирая и мучаясь. Но драки, вопли и ругательства становились все сильнее и сильнее”.
Опять, как в первом сновидении, присутствует толпа, и снова беспощадная расправа над жертвой, но теперь убивают хозяйку квартиры Раскольникова: “Она выла, визжала и причитала, спеша, торопясь, выпуская слова, так что разобрать нельзя было, о чем-то умоляя…”.
Но здесь Раскольников – не семилетний ребенок и уже не пытается заступиться. В первом сне он, не думая об опасности, кинулся спасать кобылку, а теперь он не может и не хочет защитить убиваемого человека, молящую о помощи женщину. Что же случилось с героем, почему такие изменения в душе его, почему не проявляются его сострадательность, искренность, открытость? Потому, что все это происходит уже после совершения Родионом преступления, и он теперь испытывает только ужас и страх, прежде всего страх за обнаружение другими того, что он совершил вчера: “Он хотел было запереться на крючок, но рука не поднималась… да и бесполезно! Страх как лед обложил его душу, замучил его, окоченил его…”
Каково же функциональное значение этого сновидения? В композиции романа – это развитие действия. Психолого-физиологическое значение сна, по реализму Достоевского, – защитные функции организма в условиях крайнего психического напряжения. В духовном смысле для Раскольникова – это образ ада, который выносить невозможно, если он сам не прекратится; к счастью, он еще не вечен для Родиона. Да, это был кусочек невыносимого ада, пока во сне. Но и в жизни этот ад мучает, жжет душу. Искреннее покаяние могло бы облегчить страдания Раскольникова, но он пока не допускает такой мысли и видит главной своей задачей сокрытие преступления, о покаянии не думает.
Позднее, в период обострения внутренней борьбы, уже начиная понимать, что убийство совершено напрасно, но еще не раскаявшись и только жалея, что он оказался всего лишь “тварью дрожащей”, Раскольников видит четвертое сновидение. Мысли-рассуждения его перед сном говорят о том, что и в сердце, и в разуме его происходит раздирание (в христианской практике – “поселился дьявол”), все ожесточается борьба добра и зла, любви и ненависти:
“Мать, сестра, как я любил их! Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить… Давече я подошел и поцеловал мать, я помню… Обнимать и думать, что если б она узнала, то… разве сказать ей тогда? От меня это станется… Гм! она должна быть такая же, как и я, – прибавил он, думая с усилием, как будто борясь с охватывавшим его бредом. – О, как я ненавижу теперь старушонку! Кажется бы, другой раз убил, если б очнулась! Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась!.. Странно, однако ж, почему я об ней почти и не думаю, точно и не убивал?..”
Он не замечает, как засыпает, и снова переживает, а не просто видит во сне цепочку событий. Здесь все выпукло, ярко, выразительно, отчетливо видно и слышно:
“И какая там тишина, даже страшно… Но он пошел. Шум его собственных шагов его пугал и тревожил. Боже, как темно!.. тихонько, на цыпочках прошел он в гостиную…”
В этом сне яркие контрасты: сначала такая страшная тишина, что слышно биение сердца, потом хохот старухи, а в конце – люди “притаились и ждут, молчат!”; сначала – муха, случайно с налету ударившись, жалобно жужжит, а потом – убиваемая топором старуха громко смеется, колыхаясь от хохота над своим убийцей. Встают вопросы: Кто есть жертва? Почему убийца не может убить? Почему страшно убийце? Почему убийце плохо, а жертва смеется?
В композиции романа это кульминационный момент – момент наивысшего напряжения борьбы добра и зла в сердце преступника. Наказание уже совершается в душе Раскольникова. Сон отчетливо показал всю роковую трагичность и обреченность преступления и преступника: жива и смеется жертва, а он – молодой, энергичный злодей-убийца – парализован, потерян, несчастен. Здесь еще неосознанно происходит поворот, появляется чувство обреченности, похожее иногда на некоторое смирение. Хотя Раскольников продолжает упираться и скрывать преступление от полиции, после этого сновидения он уже ищет друга и возможность ему открыться, разделить с ним свою страшно тяжелую ношу. Все личное, индивидуальное в сердце и уме героя постепенно отмирает, освобождая место для иных миров, приходящих с другими людьми, которые сначала казались ему совершенно непонятными и неразумными в своей покорности и доброте, потом – все более интересными и значимыми.
Последний сон, в жару и бреду, приснился Раскольникову уже на каторге. В композиции романа это происходит в эпилоге. Сон выполняет функцию разъяснения и герою, и читателю главных движущих сил личных и общественных трагедий – индивидуалистического сознания людей. Убедившись в невозможности стать счастливым с ношей скрываемого преступления, Раскольников смиряется и объясняет это тем, что он всего лишь оказался “тварью дрожащей, но не право имеет”. Родион идет в полицию с признанием в преступлении. Однако его существование не наполняется жизнью и радостью. До воскресения еще очень далеко, прежде всего потому, что в душе его главным все еще является “Я”, он лишь отказался от осуществления своей идеи, принципа, сделал это вынужденно, осознав свою неспособность быть жестоким и твердым в реализации своих планов. Сердце его постепенно освобождалось и почти освободилось от власти противоречивых намерений, мучительных рассуждений, терзаний, связываемых в православной традиции с присутствием дьявола. Однако нет еще искреннего покаяния. “25. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге и не ввергли бы тебя в темницу; 26. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта” (Мф. 5: 25, 26). Потому что Спаситель, имя которому – Любовь, не может войти в сердце, до конца не очищенное, т.е. в “сосуд нечистый”.
Осознать и сделать последний шаг, сознательно отказаться от своей “личной правды”, “своей теории” помогает последнее сновидение, в котором образно переживаются, открываются, осознаются и изживаются последние проявления гордыни и эгоизма Раскольникова. Бревно в своем глазу не так видно, как соринку в чужом. “Высокому, глобальному, философическому” уму Раскольникова, видимо, легче понять зло, увидев его со стороны, т.е. не в себе, а в других. Поэтому и дается ему великое откровение свыше в последнем сновидении. Достоевский дарит его всем, ибо это откровение заключает в себе пророчество о судьбах всего мира, России и каждого человека:
“…весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубин Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя настолько умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали столь непоколебимыми свои приговоры, свои научные выводы, свои нравственные убеждения и верования. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшедствовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. {…} Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. {…} Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса”.
Сострадание всему миру и постижение разрушающей и самоуничтожающей сущности эгоизма, зла, ненависти, опирающиеся на личный опыт, помогают Раскольникову избавиться от “трихинов” своей души, излечиться от болезни и воскреснуть для жизни новой.
Достоевский не в авторских отступлениях, размышлениях, назиданиях раскрывает глубину философских и образных замыслов. Он – величайший из художников, которому подвластны все выразительно-изобразительные средства. Пользуется ими Достоевский точно, выразительно и по законам реалистического творчества, включающего внутреннее бытие человека как важнейшую, определяющую часть его существования. И писал Достоевский прежде всего для читателя образованного и культурного, не в смысле внешней, формальной и “широкой” образованности и культуры, а в смысле достаточного освоения глубин христианской нравственности.
Раскрытие художественного мира произведений Достоевского происходит постепенно, при углубленном прочтении и анализе стилевых особенностей мастерства писателя с учетом его православного мировоззрения. Школьникам это и интересно, и доступно, и полезно.
Алла БОРОДИНА
Москва
Комментарии