Рай, где твой край. Настоящая жизнь для сельского человека возможна только на родной земле

Потискав, помяв в привокзальной толчее, очередях, переполненном автобусе, город наконец впихнул меня в светлый и тихий октябрь. Я шагал по сельскому проселку, стряхивая на его обочины суетные мысли. Родичи пригласили меня на свадьбу сына, который весной вернулся из армии. Свадьбу, как было принято, играли после Покрова, когда с полей и огородов урожай в основном был убран и свезен в закрома. Полон чан, сам себе пан – наезжай в гости и сам привечай гостей, гуляй, справляй, как говорят украинцы, «весилля» – какая же свадьба без веселья!

…У ворот толпился празднично одетый сельский люд. Я протиснулся к дому, возле крыльца которого и столкнулся с хозяином.- А-а, привет! Ты с дороги? Там он тебя наши накормят, – бросил он на ходу и куда-то тут же исчез.В глубине двора на столбах, разукрашенных цветами, был натянут навес. Я не успел приблизиться к этому сооружению (его здесь называли катрагой), как меня перехватила хозяйка.- Приехал? От и добре. Давай с дороги капустнячка насыплю.Передо мной тут же появилась миска, до краев наполненная густым, еще булькающим после огня капустняком. Над ним возвышался аппетитно поблескивающий жирком шмат мяса. Я ткнул его ложкой, и он развалился, погрузившись в варево, которое едва не выплеснулось за края миски. Сколько помню, меня в этой хате неизменно встречали вопросом: «Ты не голодный?» Не дожидаясь ответа, усаживали за стол и «сыпали» борщ. Пока я хлебал, хозяйка, согнувшись над казанками, горшками и мисками, которыми был уставлен пол, что-то переливала, перемешивала, крошила. Я всегда заставал ее в этой согнутой позе, мне даже иногда казалось, что она уже никогда не сможет выпрямиться.Вот и сейчас, пока я ковырял ложкой густое варево, хозяйка и десяток ее помощниц с ведрами, кастрюлями, казанками, согнувшись в три погибели, мотались вокруг катраги. Я управился с капустняком и уже подымался из-за стола, как подкатилась хозяйка.- Може, еще подсыпать?.. Ну наелся, и добре. Иди он под навес. Сейчас второй стол будет.Как мне объяснили, «первый стол» (обед сразу же после регистрации брака) уже состоялся. Во время «второго стола», к которому я как раз и поспел, должна была происходить «даровка» – одаривание молодых. Я прошел под навес и увидел длинные столы, которые ломились от местных и привезенных из города яств. Такого съестного изобилия и разнообразия мне, пожалуй, еще видеть не приходилось. Мясо в разных видах, жареные куры, холодец, рыба, колбасы, сыры, пирожки, салаты, фрукты и многое другое, чему я и названия не знал, – все это теснилось на столах. Между тем женщины подносили все новые и новые тарелки.Поздравили молодых, вручили подарки и дружно накинулись на еду. С разных сторон мне подливали в стопку и подкладывали в тарелку. Я не успел узнать вкус (всего по ложке, по кусочку!) и десятка кушаний, как почувствовал тяжесть в желудке. Терпел-терпел, наконец выбрался из-за стола. Покружил по саду и вернулся во двор. Рядом с флигелем на врытой в землю низкой лавке сидели старухи. Среди них я узнал мать хозяина бабу Явдоху.- Нагодувалы тебя? – спросила она.- Ох и тяжко, – сказал я, прикладывая руку к животу.- От такой тяжкости еще никто ноги не простягал, – засмеялась баба Явдоха.Ее подруги согласно закивали головами – все верно, сытому грех на судьбу жаловаться.- Походи, попротряхнись – оно и полегшает, – посоветовали мне. – Бо завтра ще смачнише будет.- Как это?Баба Явдоха разложила мне трехдневный свадебный ритуал. После «второго стола» гостям вручат куски каравая, «шишки» и «дывни» – оплетенные тестом камышинки. На следующий день – «пупки». Гости сносят со всей округи курей. Из пупков готовят юшку, которой кормят родителей молодоженов. Конечно же, за стол садятся и все приглашенные. Кто-нибудь из гостей обязательно посетует на неважный вкус еды. И тогда начинается «вешанье кухарей». Те обещают исправиться и суют ряженым «цыганам» монетки. Поваров отпускают, и они вдохновенно приступают к приготовлению новых блюд. Третий день – «вареники». С утра до вечера толкутся в катраге гуляки, закусывая стопки с крепким самогоном облитыми маслом варениками с картошкой и капустой.Сразу же за двором простиралось поле. За ним по самому горизонту протянулась жиденькая посадка. А за ней – другое поле. И дальше… На все четыре стороны была распахнута здешняя степь. Что за ее горизонтом? Когда после странствий-скитаний по чужим землям я возвращался домой, друзья расспрашивали об увиденном и услышанном. Сельские же родичи, к которым я обычно заезжал, по традиции осведомившись о здоровье близких, неизменно спрашивали: «А чи, варят в тех краях борщ?» Я пожимал плечами, не припоминая, что на чужбине довелось отведать этого блюда. Баба же Явдоха (тогда она еще была в полной силе и здравии), как правило, вздыхала: «Та разве ж они там, беларапы, способны приготовить таку страву. Не доведи Господь туда попасть…» Тогда и сейчас, слушая старую селянку и ее подруг, я думал о том, что «влезть» в славянскую душу, рассмотреть, что в ней и за нею, делали попытку немало исследователей народного быта, ученых, писателей, путешественников и просто наблюдательных и любознательных людей. И большинство из них отмечали исключительную любовь к родной земле, которая и в горсти мила. «Или будем на Руси, или пропадем все!» – говорили наши предки от Беломорья до южных «украин», от полесских лесов до Уральских гор. Земной рай для славянина только там, где свой край.«Так уже устроен наш сельский человек, что для него настоящая жизнь начинается только в родном селе. Пока он не выбит из колеи, он дышит этим выработанным на протяжении многих лет сельским духом. Село – это особый мир, со своей внутренней жизнью, верованиями, взглядами, отношениями, привычками…» Это из очерка «С дороги», напечатанного в журнале «Киевская старина». Автор пытался «охватить» характерную душевную сущность славянина-крестьянина. К нему присматриваются и современники, пытаясь нащупать свой пракорень. Сельская жизнь с ее неизменными занятиями, наследственными традициями и цикличностью многих естественных и социальных явлений, которые глубоко вошли в быт, сформировала у крестьян крепкие привычки. И возможно, самая главная из них – опасение перемен, привязанность к знакомым с детства местам. «Где Крым, где Рим, а где и Балабановка», – вздыхали деревенские домоседы и на Вологодчине, и на Дону, и на Полтавщине, долго раздумывая и прикидывая, прежде чем посетить свояков, которые обитали в соседнем селе. Думаю, что и сегодня, когда глобализация широко шагает по планете, вторгаясь в жизнь не только евразийских городов и сел, но и эскимосских стойбищ, африканских племен, сибирских староверческих скитов, вряд ли кто оспорит слова Геродота: «Если бы предоставить всем народам в мире выбирать самые лучшие обычаи и привычки, то каждый бы народ, внимательно ознакомившись с ними, выбрал бы свои собственные».Человек начинает осваивать окружающий мир, вдыхая запахи родной земли, любуясь ее красками, растворяя в себе ее дивные звуки. Тайна мироздания, его мудрость во всем, что рядом, под рукой, перед глазами, под ногами. С первых шагов ребенок старается понять, охватить душевно эти основы, проложить через них свою стежку. Чем, какими знаниями должен быть вооружен человек, чтобы начертать направление этой тропки, точно расставить на ней дорожные указатели? В жизни народа, его ежедневных делах и заботах, культурном багаже, фольклорных традициях, образных и афористичных особенностях языка содержатся ответы на все самые сложные вопросы бытия. Образ жизни предков, их традиции, вера, обычаи, обряды, семейные и общественные отношения – это сегодняшний день каждого из нас.Я слушал бабу Явдоху и думал о бороздах и колеях, которые пролегали от села. Эта земля как будто специально была выровнена Богом, чтобы в изобилии кормить людей и привечать путников. Разные ветры залетали в эту степную сторону. Случались и разрушительные, уничтожающие все на своем пути «черные бури». Однако степняки все перемогли. И жизнь после бурь снова входила в свою колею. И в благодарность за счастливую (все-таки!) судьбу и щедрость (до сих пор!) землю расцветили свои обряды и праздники богатыми ритуальными застольями. Что ни сельцо – то веселое словцо, что ни хуторок – то свой говорок и своя свадьба-«весилля»….Из закутка в саду, где готовили еду, порхнули новые вкусные дымки. Ветер растрепал их над двором и унес в поле. Достигнут ли они других земель и стран? Услышат ли там их запах? Я увез со свадьбы «дывень» – подарок молодых. Дивом для людей всегда был союз двух, союз, который дает начало новой жизни. Дивом для меня останутся эта степь и белобокие хатки, которых однажды повенчали вольные степные ветра.