Путешествие в сказку

Если бы не было таинства Нового года, его надо было бы выдумать. Под Новый год все мечтают о том, чтобы мир стал лучше. Все дают такой очередной шанс и времени, и себе. Все равны перед будущим в ожидании чуда.

Листайте вправо, чтобы увидеть больше изображений

Привет из прошлого

В Берлине есть магазин елочных игрушек ручной работы Kathe Wohlfahrt («Кете Вольфарт»). Впрочем, не только игрушек. Магазин интересен и тем, что торгует украшениями к Рождеству круглый год. Торгует чудом. Весной, летом, осенью…

Этот уютный особнячок в центре Берлина и магазином-то называть не поворачивается язык. Скорее это музей Рождества. Зимняя сказка в любое время года.

Сервизы, гобелены, скатерти, кухонная утварь. Свечи и подсвечники. Предметы домашнего декора, создающие комфорт и уют, неповторимую, семейную ауру праздника. Календари. Фарфоровые фигурки сказочных персонажей. Куклы. Хрустальные ангелочки, сердечки, колокольчики. Гномы, снеговики, Щелкунчики. Звезды. Елочные шары ручной эксклюзивной росписи. Сотни шаров. Узор на каждом из них уникален и не повторяет другой.

Около десяти тысяч наименований. Нет, не предметов, читатель, а артикулов. Все они с рождественской и новогодней символикой.

Торговые залы… Нет, не так, выставочные залы оформлены в виде ротонды. Идешь по кругу от экспоната к экспонату. Ступеней нет. С первого этажа на второй поднимаешься по голубой и усыпанной звездами ковровой дорожке по спирали, как в пологую гору. Где-то на полпути тебя встречает огромный, баскетбольного роста Дед Мороз. Немцы называют его Вайнахтсман, но от нашего он отличается разве что круглыми очками и колпаком, что делает немецкого Деда Мороза похожим на доброго профессора. И в переводе с немецкого языка на русский звучит уж очень академично пресно, по-научному – «Рождественский мужчина/человек». Что, впрочем, не делает «очкастого профессора» менее романтичным и сказочным.

Штаб-квартира нашего Деда Мороза в Великом Устюге, что в Вологодской области, а немецкий Вайнахтсман живет прямо здесь, в магазине на улице Курфюрстендамм.

Стены магазина-музея декорированы игрушечными макетами фахверковых домиков. В игрушечных окнах видны крошечные фигурки. Праздник освещают рождественские свечи размером с булавочную головку.

Что такое фахверковый домик? Каркасная конструкция, типичная для крестьянской архитектуры Германии, Австрии, Швейцарии, Нидерландов, Чехии. Дом состоит из секций, как бы из ящиков. Fachwerk (фахверк) c немецкого – «ящик».

Поднимаемся выше. Звучит мягкая музыка. Она не раздражает и не мешает разговору, но дополняет сказку. Ты не в магазине, а за кулисами театра. Впрочем, и разговаривают здесь полушепотом, хотя никто не запрещает говорить громко. Атмо­сфера театра диктует личную деликатность.

Это серьезное обрамление уютного и безмятежного быта. Эта чужая рождественская тайна внезапно становится и твоей тайной, ибо все дети мира мечтают об одном и том же – о любви папы и мамы. А все взрослые – о любви и уважении к ним собственных детей и внуков.

Почти у вершины ротонды семиметровая рождественская пирамида. Она вращается, несмотря на свой внушительный (в три тонны) вес. Внутри пирамиды 54 фигуры из липы, сделанные вручную мастерами фабрики в Ротенбурге-на-Таубере. Это штучный товар. На каждой фигурке фамильный фирменный знак. Цены, конечно, баснословные, но ведь спрос рождает предложение.

Полуарки со свечами – без них не бывает немецкого Рождества. Schwibbogen (швиббоген). Если хотите, вот вам подсвечник, выполненный по библейским сюжетам. Рукотворный привет из далекого прошлого. Шахтеры Саксонии в XVIII веке украшали подоконники деревянными канделябрами со свечами. Для шахтеров Рудных гор, полжизни проводивших под землей, в сплошной темноте, швиббоген был символом света. В переводе с немецкого – «свечная арка».

Орехи для Щелкунчика

Сотни Щелкунчиков. От метровых до размеров со спичечный коробок. Бравый солдатик из сказки Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» стал любимым символом Рождества. Даже не символом – полубожеством. В треуголке. В расшитом краской мундире. С усами и бородкой из кроличьего меха. С лихой саблей на боку. И с широко, до неприличия широко раскрытым ртом со страшными нарисованными зубами.

Нет в нем трогательной милоты, это скорее страшилище, но есть в нем неуловимое обаяние. Любят Щелкунчика и взрослые, и дети. За Щелкунчиком шлейф рождественских доброты и счастья. Точнее, веры в доброту и счастье. Ведь каждый верит в то, чему ему так не хватает каждый день.

Щелкунчик, напомню, обыкновенная орехоколка. Гофман списал персонаж своей сказки с деревянных кукол все тех же саксонских шахтеров. Щелкунчику около трехсот лет. Чтобы скоротать долгие зимние вечера, рудокопы вырезали фигурки из дерева. Это была своеобразная психотерапия. Наиболее мастеровитые шахтеры вырезали из деревянных чурок комические шаржи-фигурки жандармов, фабрикантов и даже короля. Жадно открытый рот – это от непомерной алчности хозяев жизни.

Кто-то из мастеров вырезал ненавистную соседку и придумал сделать из фигурки сварливой бабы механическую орехоколку. Вставляешь в жадную пасть грецкий орех, дергаешь за ветхую косу противной старухи… Кр-р-рак! Срабатывает игрушечный пресс-челюсть. Орех расколот. Ядра – чистый изумруд…

Идея понравилась. Рудокопы из Зай­фена наделали сотни таких фигурок-орехоколок. Один из них, Иоганн Химан, удачно продал «зубастиков» на ярмарке в Лейпциге.

С тех пор это стало прибыльным промыслом жителей Зайфена. А сказочник Эрнст Теодор Амадей Гофман сделал из Щелкунчика любимца всех детей мира. Щипцы для колки орехов по Гофману, как известно, – это прекрасный принц, заколдованный мышиной королевой Мышильдой.

К слову, в саксонском Нойхаузене есть музей Щелкунчиков. В нем три с половиной тысячи фигурок из 28 стран мира. Самая маленькая из них ростом в пять миллиметров, а самая большая в шесть метров высотой и весом в сто килограммов.

Красота спасет мир

Очарованный, я достал фотоаппарат. Знал, конечно, что фотографировать здесь, в магазине рождественских подарков, нельзя. Как в храме. Но мне разрешили. Продавец в наряде сказочной феи уловила детский восторг в моих глазах и не решилась сделать мне замечание. Спасибо этой милой фрау. Она прочла в моих глазах детство. Она поняла, эта добрая немка, что стоит сказать мне, пусть деликатно и мягко: «Нельзя фотографировать!», как разрушится сказка, в которую, как в сон, я погрузился неожиданно для самого себя. Она знает, эта мудрая фея, что глаза – зеркало души. Она нарушила инструкцию, но подарила мне незабываемый час.

Чудеса случаются. В свои 60+ я снова побывал в детстве. Но не в том завьюженном, заснеженном и уже подзабытом уральском детстве, а в детстве, о котором не мог и мечтать. Ведь для мечты мало даже самой бурной фантазии. Мечта ребенка – продолжение образа жизни его родителей. Его бабушек и дедушек. Его предков. Его страны. Мечты – плоды нашей среды обитания.

Из этого берлинского магазина-выставки, магазина-музея, магазина-театра, из этого сказочного дома я вышел помолодевшим. Будто смыл с души всю накипь последних лет. Здесь многое понимаешь о самом себе, своем прошлом и настоящем, о будущем своих детей и внуков. Здесь понимаешь, что мечта детства может стать материально реальной, если ты любишь жизнь как таковую. Точнее так. То, что для тебя было мечтой или ее зыбким, неуверенным контуром, для других привычные будни. Это может показаться несправедливым и даже обидным, но это не значит, что унижать мечту до собственного представления о красоте и справедливости – это единственно правильный и оправданный путь.

Я видел слезы своей жены у картины Рафаэля Санти «Сикстинская мадонна» в галерее старых мастеров в Дрездене. «Час, который провел я перед этой Мадонною, принадлежит к счастливым часам жизни. Гений чистой красоты был с моей душой», – писал поэт Василий Жуковский. И в магазине рождественской сказки со мной случилось нечто подобное.

Отсюда невозможно уйти без покупки, даже если поклялся себе экономить. Даже если убеждал себя на пороге этого пряничного дома, что зайдешь только посмотреть, только удивиться, только восхититься. Не более. Но красота сильнее воли.

Мы купили в подарок детям двух хрустальных ангелов. Мы увезли в Москву тайну чужих поколений, чужих традиций, чужого семейного счастья, спрятанного в эти хрупкие прозрачные души.

Я, уже седой и тертый, пытаясь разгадать эту тайну, задавал себе неудобный, колючий вопрос: что же такого знают здесь, чего не знаем мы? Почему стремятся так красиво обставить свой быт, не экономя на милых сердцу мелочах?

Я до сих пор ищу ответ.

Санта-Клаус, Зюзя и другие…

По опросам социологов, Рождество и Новый год – самые главные и самые любимые праздники в мире. В чем их сила? В ожидании чуда. Наверное, ожидание счастья, вера в то, что завтра будет лучше, чем было вчера, запрограммировано в генном коде человека любого цвета кожи, любого вероисповедания, любого социального статуса…

Парадокс. Чем циничнее настоящее, тем крепче традиции прошлого. В России дети верят в Деда Мороза. За океаном и в Европе – в Санта-Клауса и в своих национальных волшебников. (Дедушка Томте в Швеции, Зюзя в Белоруссии, Пер Ноэль во Франции, Баббо Натале – в Италии, Папа Ноэль – в Испании…) Дети постарше тоже верят. Ну или делают вид, что верят. Хотят верить. Так точнее. Санта-Клаус (будем называть так всех заморских дедов морозов) – символ добра и щедрости, веры в то, что все мечты сбываются. Стоит только очень-очень попросить.

Под Новый год все мечтают о том, чтобы мир стал лучше. Все дают очередной шанс времени и себе. Ждут чуда от мгновения, когда бег времени едва уловимо спотыкается о незримый шов, соединяющий год уходящий и год нарождающийся. Все хотят верить, что касание секундной стрелки о кромку вечности высекает сказку и тут же превращает ее в реальность.

Новый год всегда на стыке многовековой национальной традиции и веры в рождение чего-то нового, что, возможно, со временем тоже станет традиционным.

Сергей РЫКОВ, Берлин – Москва, фото автора