Птица не пролетит. Караван не пройдет. или Как казаки море покоряли

Черное море – часть необозримой ветреной Атлантики. В то же время очевидна его «средиземноморность» – со всех сторон море окружают разноликие земли Европы и Азии. В солнечных бликах «самого синего в мире» даже безнадежные скептики вряд ли углядят мрачные оттенки. Тем не менее у древних индийцев, а вслед за ними и у других народов море это было «темной пучиной», а у турков даже стало «Фенер Кара Дениз» – «Злым Черным морем». Однако по мере освоения кораблями и колесницами черноморского пространства оно становилось приветливее и добрее к мореплавателям, добытчикам рыбы, кочевьям, колониальным поселениям. Так море стало Понтом Эвксинским – «гостеприимным».

Разные народы пытались утвердиться на его просторах и берегах. Однажды утром неподалеку от Синопа мой спутник залез на крепостную башню, что стояла на обрыве у самого моря, и крикнул: «Кажется, я вижу Крымскую гряду!» Я посмотрел в том же направлении и вроде тоже разглядел горы. Конечно, это были не они, а очень похожие на горные вершины… а может, все-таки и не облака, а образ древней земли… Согласно одной из гипотез на месте Черного моря между Крымом и Малой Азией существовала суша. На ней на протяжении сотен тысяч лет и формировалось человеческое общество. Уже тогда здесь обозначился некий «крест пространства» – будущий перекресток народов и культур. Постепенно суша стала уходить под воду. Однако прошлое не забылось. Между южной оконечностью Тавриды и Анатолийским побережьем, по выражению древних мореходов, «прогнутом наподобие скифского лука», примерно день плавания на быстроходном паруснике. Этот путь от крымских берегов до Синопа издревле был освоен многими народами. В том числе и славянскими мореходами. После того как их ладьи появились на черноморских просторах, море стало называться Русским, или еще более пышно Морем Русов. Прошло несколько столетий, и на море освоились казаки. В основном это были отчаянные запорожцы, однако и вольные люди с Дона частенько ловили своими парусами черноморские ветры. «Ходили донских казаков тысячи з две да с ними ж де на море пристали в трехсот стругах с десять тысяч запорожских черкас», – читаем мы в одной хронике. Быстро переняв у греков и турок основные навыки мореходства, казаки громко заявили о себе как о непревзойденных отчаянных «пенителях моря». Вот что писал о них турецкий хронист Мустафа Наима: «Можно смело сказать, что во всем мире не найдется людей более смелых, которые менее заботились бы о жизни, меньше боялись бы смерти; опытные в морском деле люди рассказывают, что эта голь своей ловкостью и отвагой в морских битвах страшнее всякого врага». Приведу здесь еще строки из описания Черного моря и Татарии, которое составил префект Каффы Эмиддио Дортелли д’Асколи в 1614 году: «Если Черное море было всегда сердитым с древних времен, то теперь оно, несомненно, чернее и страшнее по причине многочисленных «чаек», все лето опустошающих море и сушу». С того времени почти на всех берегах, окружающих черноморское водное пространство, его даже в официальных источниках стали именовать Казацким морем. Быстроходные «чайки» и струги казаков от днепровских, крымских, азовских, донских берегов добирались до Трапезунда, «опровергали до фундамента» Синоп, залетали в Босфор, «мушкетным дымом окуривали» Стамбул, освобождали Варну, «брали на саблю» гарнизоны Несебра и Балчика, штурмовали Измаил и Аккерман, «давали нюхати пороху» поселениям на египетском берегу, островах в Мраморном море.

…Наш путь как раз и пролегал по местам высадки морских десантов запорожских и донских казаков. В основном это малоазийское побережье Черного моря. «Птица не пролетит, караван не пройдет, пустынны дороги Анатолии» – эта турецкая поговорка часто вспоминалась, пока мы колесили по Турции. Дорога петляла по зеленым склонам Понтийских гор. Море сверкало и, наверное, тихо пошумливало (нам не было слышно) далеко внизу. Вдруг мы въехали в полосу тумана. То ли это облако наползло откуда-то сбоку, то ли занесло дым от близкого пожара, однако белая пелена скрыла от нас и горы, и море, и дорогу впереди. Я вспомнил, как несколько дней назад, подъезжая к городку Орду, мы увидели тучу, которая чуть ли не в буквальном смысле внезапно свалилась с небес и накрыла прибрежную гору. Туча была лохматой, черной, грозной. В сторону города из нее протянулись дождевые полосы. Будто шайтан наслал на жителей кару. Когда же мы подкатили ближе, тучи как не бывало – по-прежнему сияло солнце и радостно пенилось море. Странно порою возле Анатолийского берега ведут себя облака. Они могут внезапно превращаться в туман, громоздиться в виде гор, мгновенно менять направление движения.

Если во время первых вылазок казацкие мореходы удивлялись этим необычным явлениям, то в последующем использовали в своих десантных операциях. Туман море покрывает, где казак тот проплывет. В тумане (даже утренняя золотистая дымка могла размыть очертания корабля) можно незаметно пробраться к вражескому судну, легко уйти от погони, незаметно покинуть берег. Или, скажем, быстро пересечь залив и спрятаться в бухточке. «Туман яром, туман долыною», – весело подпевали казаки, осторожно продвигаясь вдоль берега в спасительной туманной пелене. Туман был для них другом, однако мог оказаться и врагом. «За туманом ничего не видно…» – и эти слова нередко срывались с уст казацких гребцов. Однако уже другие нотки слышались в охрипших голосах. За туманом ничего не видно дозорным на берегу, однако часто и мореплаватели чувствовали себя неуютно в туманной пелене. Густые низкие облака, туман часто меняли характерный вид берега или отличительную окраску береговых предметов. «Ложным Босфором», например, моряки называют низменный песчаный берег в районе мыса Карабурун, который в тумане легко принять за настоящий Босфор. Кстати, легко спутать и почти похожие друг на друга сами босфорские берега. Современным мореплавателям легче. Чтобы, скажем, мореплаватели, подходящие к проливу Босфор, не могли принять Анатолийский берег за Румелийский (так называют южный берег Черного моря к западу от пролива) здания на Анатолийском берегу окрашены в белый или красный цвет, а верхняя часть береговых утесов побелена известью. Четыреста лет назад ни здания, ни скалы таким образом никто не помечал. Море было гостеприимно для всех, на суше же бал правили другие законы. Чаще всего берега встречали гостей если не пушечной пальбой, то туманным безразличием и холодным молчанием.

Как двигаться в тумане? Как не перепутать берега и точно попасть в нужное место? У казаков был наметанный глаз, они держали в памяти множество примет, по которым ориентировались и в открытом море, и вблизи берегов. Их близость определяли по цвету воды, высоте волн, которые возле скал часто откатывались назад и образовывали толчею. У Трабзона, который неоднократно брали казаки, восточные ветры вызывают большое волнение и специфическую хаотическую зыбь. Ее местные жители называют «калаш». По этой зыби запорожцы даже ночью могли определить, где они находятся. Кстати, нередко именно во время «калаша» казаки «крутили веремию». Так у сечевиков называлась тактика ведения морского боя, когда на вражеский корабль поочередно с разных сторон нападали одиночные казацкие суденышки. Высокие волны скрывали быстроходные «чайки», имеющие низкую посадку.

Опытные днепровские лоцманы и рыбари (их включали в состав десантных команд) нутром чуяли погоду, даже у чужих берегов легко определяли капризы местных ветров. Еще в открытом море по виду Понтийских гор они довольно точно определяли, чего нужно ждать от громоздившихся над ними облаков. Если летом над вершинами было чисто, то жди ясной и тихой погоды, если же гряда начинала мутнеть и покрывалась тучами, жди ненастья. Казацкие характерники (наделенным сверхъестественными способностями запорожцам отводилась особая роль в морских походах), например, советовали капитанам держаться подальше от мыса Керемпе – самой северной точки западного берега Анатолии. Ветры здесь ведут себя непредсказуемо – резко меняют направление, неожиданно набирают силу. На западе Трабзонского залива отчетливо виден мыс Ерос – один из самых высоких мысов южного берега Черного моря. Чаще всего казаки подходили к нему с северо-запада. С расстояния шестидесяти миль мыс казался островом. Чего ждать от чужой земли? Какой будет встреча с ней? Новички налегали на весла, стараясь усиленной греблей «перебить» тревожное настроение, чубатые казаки, проявившие себя в морских походах и этим заслужившие право носить чубы-«оселедцы», напряженно всматривались вдаль. Вслед за появлением цепочки темно-серых тучек, плывущих от мыса Ерос, следовало ждать свежего ветра с ливнем. Если же небо над мысом было чистым, то погода будет ясной.

О предках, что кочевали и разводили костры на этих благодатных черноморских берегах, мы вспоминали не раз. Жили они вольно и просто, харчами не перебирали. Это касалось как их походной, так и повседневной пищи. Вечерами, когда я собирал плавник на диком берегу, ветер вдруг доносил из глубины тысячелетий ее одурманивающий… знакомый запах. Голод и любопытство движут миром. Ну не могло, не могло быть по-другому здесь, у этой кромки прибоя, на этой гальке, под этим солнцем и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад. Разжевывая кислое яблоко, помешивая кашу в котелке, разгрызая мидию или сухарь, я невольно ставил себя на место казацкого морского пехотинца. Где он ночевал? Чем питался? Что вообще привело его сюда? «Пойду на Низ, чтоб никто голову не грыз», – говорили запорожцы, с первыми весенними ветрами отправляясь в дальний путь к низовьям Днепра и дальше к морю. Вспоминаю начало нашего пути. В бывшую столицу Тмутараканского княжества, а ныне тихую провинциальную Тамань мы попали, переправившись через Керченский пролив. Здесь на приморском бульваре высится памятник – гордость таманцев. На гранитном постаменте легко узнаваема фигура запорожца со знаменем. Ниже – барельеф: море, волны, обрывистый берег, два больших военных корабля сопровождения и «чайки» с казаками. О том, что все это означает, можно узнать из надписи: «Первым запорожцам, высадившимся у Тамани 25 августа 1792 года под командой полковника Саввы Белого, сооружен в 1911 году благодарными их потомками казаками Кубанского казачьего войска по мысли Таманского станичного общества в память столетия со времени высадки». Запорожские казаки превратились в кубанских. Была вольница днепровская, стала кубанская государева служба. Все равно своя воля, свое право.

Запорожские, донские, а позже кубанские казаки часто по прихоти судьбы становились отчаянными «пенителями моря», отправлялись в дальние заморские страны по приказу, исполняя сторожевую службу, в поисках славы и добычи, однако не последнюю роль все-таки играли тяга к полной опасностей и лишений, однако вольной походной жизни, азарт погони за неуловимым морским ветром, стремление померяться силой со стихией, испытать приключения на незнакомом берегу. Во все времена здесь на причерноморском малоазийском пятачке их хватало. Почти на всем протяжении южный Анатолийский берег либо обрывист и скалист, либо спускается в море террасами. Мы часто оставляли велосипеды на обочине и подходили к обрыву, осматривая пляжи и камни. Вот в этой живописной замкнутой со всех сторон бухточке могли вполне спрятаться запорожские «чайки». А тут за древним молом между валунами казаки могли притопить свои суденышки и выбраться на берег.

Этот островок, похожий на папаху, плывущую по волнам, возле чистого и опрятного, как многие портовые поселения Анатолии, городка Гиресуна запомнился своим необычным среди морской голубизны нарядным зеленым видом. Мы задержались на берегу, наблюдая за тем, как местные рыбаки бросают на мелководье «сачму» – сетку в виде круга, который на дне накрывает рыбу. Остров казался диким, неприступным. Из-за отмелей и прибрежных камней подойти к нему даже на небольшом суденышке было сложно. И тут мне пришла в голову мысль, что именно эта неприступность и могла привлечь казацких морских пехотинцев. Они ведь специально выбирали места, где враг не ожидал их появления. Кроме острова Кефкена в пятидесяти милях восточнее Босфора, вдоль малоазийского побережья нет крупных островных земель. Любой надводный камень, любая скала, прикрывающая вход в бухту, были для казацких мореходов спасительным островком, за которым можно было укрыться, спрятать свои легкие суда.

Нередко мы останавливались на ночлег возле устьев небольших речек. На берегу было много плавника. Я собирал его и прикидывал, с какой стороны сюда могли подобраться «чайки» и струги. Нет сомнения, что именно эти плоскодонные с малой осадкой суденышки способны были заходить в несудоходные мелководные речушки Анатолии и проникать в глубь побережья по крайней мере на три, а то и пять километров. Казацким лоцманам, правда, при подходе к устьям рек все время нужно было быть начеку. Дельты многих рек вследствие непрерывных наносов все более выдвигаются в море. По мутному цвету воды лоцманы даже в тумане могли определить близость берега. К нему подходили тихо, самым малым ходом. Судно могло сесть на грунт и намертво присосаться к нему раньше, чем лотовый, сидящий на носу, успевал измерить следующую глубину.

Именно «речная» тактика казацких мореходов помогла им овладеть многими прибрежными крепостными твердынями. «Была Варна издавна славна, славнее Варны казаки» – поется в народной песне. Как же казакам удалось стать «славнее Варны»? Перед ее штурмом казацкие стратеги задумались. «Одколь Варны-миста доставаты? Ой чи з поля, ой чи з моря, чи з той рички-невелички?» Строки старинной думы с хроникальной точностью отразили детали разработки предстоящей боевой операции. В лоб с моря крепость не возьмешь, «с поля» ее тоже не одолеешь. Запорожцы решили подняться вверх по речке Камчия, впадающей в море южнее Варны, перетащить волоком «чайки» в Варненское озеро и неожиданно с запада подойти к крепости. Кстати, украинский консул в Варне Олег Барановски рассказал нам, что среди болгар до сих пор бытует предание, что произошло это по совету и при непосредственном участии местных рыбаков, которые были проводниками у казаков. Консул организовал нам экскурсию вокруг Варненского озера и показал камень в Приморском парке, где вскоре (по инициативе варненцев) будет поставлен памятник запорожским казакам, добывшим на Варненских берегах себе и болгарам бессмертную славу.

Однажды мы заночевали в развалинах старой крепости. Их нам встречалось немало по черноморским берегам. Есть очень древние, от которых камня на камне не осталось – лишь обрывчики, рвы и бугры, покрытые пожухлой травой. Построены они были в библейские времена. О них сохранились лишь легенды. От воздвигнутых позднее, уже в эпоху греческой колонизации, кое-что сохранилось. Где развалины, а где даже остатки стен, местами вместе с башнями. Крепости по берегам Черного моря разные народы продолжали строить и «после греков», и в средневековые времена. Некоторые твердыни до наших дней сохранили свой первоначальный облик. Над зубчатыми стенами, правда, уже развеваются другие флаги, однако это не мешает обозреть их со всех сторон, позаглядывать в бойницы, подняться по разбитым ступенькам на башни и представить, как все было на самом деле много веков назад. В разных местах у крепостей ныне свое предназначение. В турецком Синопе и болгарском Несебре – это окружающая среда, городской архитектурный пейзаж. В цоколях жилых зданий угадывается мертвая крепостная кладка. Волны бьются о крепостные стены, а брызги залетают в распахнутые окна верхних этажей. Поразила крепость в Белгород-Днестровском (бывшем Аккермане). Красива, величава, мощна. Ничего подобного по берегам Черного моря я не видел. Основана крепость на остатках античного города Тиры. Одни считают ее турецкой, другие – молдавской, а замок-цитадель, по преданию, строили генуэзцы. Трудно представить, каким образом казакам удалось овладеть этой твердыней. Скорее всего использовали какую-нибудь очередную хитрость, которых в арсенале у казацких морских пехотинцев было немало. Вот как, например, по-преданию, была разрушена Кафа (нынешний крымский город Феодосия). Захватив каюк торговца фруктами и овощами, казаки переоделись в татарское платье и проникли в город. Обследовав его, запорожцы обратили внимание на стога сена и соломы у крепостных ворот. После этого, договорившись со знакомым «потурнаком» (отуречившимся казаком), что тот в условленное время напоит стражу и откроет ворота, сечевики вернулись на корабль. В полночь часть казацкого штурмового отряда подобралась к воротам, а часть стала у стен напротив тех мест, где находились стога. По условному сигналу они были подожжены, одновременно открылись и ворота. Казаки ворвались в город и, перебив турецкое войско, освободили невольников.

В хрониках и летописях, в донесениях послов и путешественных записках различных авторов, когда речь идет о нападении казаков на черноморские крепости, часто упоминается Синоп. У этого провинциального турецкого городка своя «великая» история. Полуостров, на котором он находится, издали походил на огромную рыбину, когда-то в первые дни творения поднявшуюся из мрачных глубин и волею ветров и волн оказавшуюся у солнечных зеленых берегов. Проходили тысячелетия, планета меняла свой лик, и окаменевшее морское диво превратило залив в уютную бухту. С зеленого холма мы съехали вниз и очутились на хвосте чудища, а вернее, на перешейке, соединяющем полуостров Бозтепе с берегом. Здесь почти на самом краю широкого дугообразного мыса, направленного к Европе, компактно, уютно и красиво разместился турецкий Синоп – как писали древние хроники, город «прекрасный местоположением, замечательный здоровым климатом». Город из сказки и сна, город-мечта, город-легенда. Город, рожденный и обласканный теплой и целительной морской стихией. География когда-то предопределила историю. Понтом было водное пространство между Европой и Азией, Понтом стало и древнее могущественное государство, столица которого находилась в Синопе. Его крепость, как и другие укрепления и крепостные твердыни на побережье (обнаружилось, что они появились по всему черноморскому кольцу почти одновременно), были свидетелями того, как вокруг Черного моря осуществлялась связь культур Малой Азии и Балкан, Северного Причерноморья и Закавказья.

Синоп был и остается жемчужиной Анатолийского побережья. Все дороги в Синопе ведут к морю. Спустившись к нему, понимаешь, что по-настоящему жить (в том числе и – любить!) можно только на синопских набережных, пирсах и пляжах. Причем здесь не надо для этого ни героических поступков, ни благих деяний. Тут в Синопе это всего лишь возможность просто дышать удивительно свежим и здоровым морским воздухом и, прищурясь, смотреть вдаль, где морская синева постепенно выгорает, обесцвечивается и переходит в небесную блеклую голубизну. Бог создал трудное ненужным, а нужное нетрудным. Его называли Мединет-Юл-Ушак – «город любовников». Как в настоящей любви все в высшей степени чувственно, вдохновенно и сладострастно, так и в этом городе все его достоинства имеют одну цену – высшую. Как утверждают бывалые моряки, Синопский рейд, который совершенно закрыт от северных ветров, единственная самая спокойная и безопасная якорная стоянка для больших и малых кораблей у Анатолийского берега. Вокруг полуострова самая прозрачная и чистая вода – рай для ныряльщиков.

В местном туристском бюро я познакомился с подводником Айшером. Узнав, что я с Украины, он восхищенно затряс руками. И тут же поделился со мной планами об организации совместной подводной экспедиции, в которой приняли бы участие украинцы и россияне. На дне Синопской бухты лежат останки казацких стругов и запорожских «чаек», турецких фрегатов и российских линейных кораблей. Между прочим Синопское сражение в 1853 году между турецкой и российской эскадрами было последним сражением эпохи парусного флота. Не исключены и уникальные сенсационные находки. С Синопом связаны предания об использовании запорожцами подводных лодок. Вот свидетельство об этом странствующего французского философа Фурнье, побывавшего в конце ХVI века в Константинополе: «Здесь мне рассказывали совершенно необыкновенные истории о нападении северных славян на турецкие города и крепости – они являлись неожиданно, они поднимались прямо со дна моря и повергали в ужас береговых жителей и воинов».

В Синопе прошлое и древности удивительным образом становятся обыденностью настоящего, его бытовой приметой. Наклонился над родничком хлебнуть водички и вдруг прочитал надпись над краником, что деньги на постройку взяты из карманов убитых во время русско-турецкой войны солдат. Нырнул в маске за крабом – подобрал обломок амфоры, ржавый гвоздь или звено якорной цепи. Спустился к гавани и увидел, что она образована остатками древнего мола. Поднялся по выщербленным ступенькам на терраску и вдруг увидел, что стоишь на крепостной башне.

С нее видно далеко. Можно даже обозреть прошлое. Что здесь происходило четыреста лет назад? Как известно, в 1614 году запорожские казаки дважды «ходили на турка». В первом походе их постигла неудача. Буря разметала легкие суденышки, многие даже выбросила на берег. В конце августа запорожцы снова подошли к малоазийскому побережью. С устья Днепра они прямиком двинулись на Синоп. Десант был стремительным и дерзким. При незначительных потерях казакам удалось захватить замок и уничтожить гарнизон. При этом был взорван арсенал, разрушены мечети, сожжены галеры и другие суда, что отстаивались на синопском рейде. О том, какой ужас нагнал этот десант на турков, польский историк Станислав Жолкевский писал: «Ни от кого другого, как от казаков, не было тут такой тревоги с тех пор, как турки поселились в Малой Азии». Кстати, узнав об этой позорной баталии, султан пришел в бешенство и приказал повесить великого визиря Насух-пашу. Каким образом казакам удалось «опровергнуть до фундамента» этот город? Скорее всего казаки взяли его, разделившись на несколько отрядов. Это была одна из «верных» десантных тактик запорожцев. Выбрав безлюдную дикую бухту (посланные разведчики заранее обследовали местность), казацкие морские пехотинцы высаживались там и, оставив под охраной «чайки» или даже притопив их, по суше незаметно подбирались к городу. «Войско сухопутное – одна рука, а сухопутное и морское – две», – утверждали казаки. Откуда подходили казацкие отряды? С запада? Однако здесь все ровно и голо на многие километры. На пляже, что был выгнут серпом, даже крохотный челн представлял с крепостных стен отличную мишень. Казаки могли высадиться дальше за самым северным на Анатолийском берегу мысом Иджебурун (здесь через несколько дней мы миновали несколько живописных укромных бухт), а потом, совершив рейд в глубь полуострова, подобраться к городу с юго-запада. Однако скорее всего отряд двигался с востока, откуда прибыли и мы. От длинного и каменистого мыса Герзе берег почти до самого города во многих местах прорезан долинами. Вдоль него возвышаются холмы, поросшие редким лесом. В песчаных бухтах легко спрятать небольшие суденышки, а за холмами не видно скрытно передвигающихся отрядов…

…Далекий чужой берег и следы предков на его пляжах и кручах. И память о прошлом. Она сидит в нас прочно, как кованый гвоздь в дубовой обшивке корабля. Что в недалеком будущем и в обозримой перспективе? Что за гребнем волны, поворотом реки и изломом дороги? Вопросы, которые всегда с нами и в нас. Ночью, когда над морем и горами распахивалось звездное небо и ясно прослеживался на небосклоне звездный путь, вспоминались слова поэта: «Куда ведет степное бездорожье – не все ль равно! Но посреди реки – гудит камыш, дымится Запорожье, курятся чубы, веют бунчуки…»

Малоазийское побережье Черного моря