Психология

Куда девается женская одаренность?

Наверное, каждый из нас задумывался о том, почему в школе девочки учатся лучше (или по крайней мере не хуже), чем мальчики, а, например, в науке, бизнесе или политике большего успеха, как правило, достигают представители сильного пола? В свое время психолог С.Олшен назвала подобное явление “исчезающей одаренностью”.

Вопрос о том, почему же эта одаренность исчезает и как помешать этому, пытается решить в своей статье в журнале “Вопросы психологии” (n2, 1996) доцент МПГУ Людмила попова.

В духе столь модного сейчас феминизма автор считает основной причиной подавления женской одаренности традиционные полоролевые установки нашего общества, гласящие, что женщина должна подчиняться, не проявлять инициативы и вообще не способна к творческому мышлению. Подобное проявление сексизма (половой дискриминации) приводит к тому, что потенциально талантливые и одаренные женщины не реализуют своих возможностей.

“Сексизм пронизывает воспитание ребенка с момента его рождения”, – пишет автор и приводит данные исследований, показывающие, что, например, в детских комнатах у девочек обнаруживается меньше игрушек, чем у мальчиков, и эти игрушки менее разнообразны.

Вслед за родителями подавление женской одаренности продолжает школа. По данным американских исследователей, если в начальной школе число одаренных девочек составляет половину, то в старших классах – уже треть.

Западные психологи отмечают, что школьные учителя уделяют больше внимания сильному полу. Любой ответ девочки принимается (с той или иной оценкой), от мальчиков же обычно требуют большего, настаивают на поиске правильного или более рационального решения. По-разному обьясняют учителя и причины неудач в учебе: если у мальчиков – это в первую очередь лень и неаккуратность, то у девочек – отсутствие способностей.

Дабы проверить утверждения западных коллег, автор статьи провела наблюдения и видеозапись в нескольких московских школах. Картина оказалась совершенно аналогичной, более того, некоторые учителя откровенно говорили, что девочки “берут терпением и трудолюбием, а не способностями”.

Проявления одаренности у девочек нередко только усиливают дискриминацию. Учителя дают самые низкие отметки тем ученицам, которые проявляют нестандартность мышления, как говорится: “Умная женщина – раздражает”.

Характерно, что одаренные девочки в младших классах мечтают об успехах в школе, о будущих достижениях, тогда как в более позднем возрасте их больше волнуют личная популярность, признание и близкая дружба. В подростковом возрасте одаренные девочки оказываются перед дилеммой: идти по пути дальнейшего развития своих способностей или отдать предпочтение потребности быть понятыми в своей группе.

В поисках проявлений пресловутого сексизма Попова добирается и до школьных учебников. Она отмечает, что, например, на иллюстрациях мальчики изображаются главными действующими фигурами, смелыми, независимыми, способными на риск, а девочки – пассивными, второстепенными персонажами, ожидающими помощи и поддержки. Автором был проанализирован ряд учебников, и оказалось, что на 66 процентах картинок изображаются исключительно мальчики или мужчины, а “чисто женских” иллюстраций всего 13,6 процента. То же самое – с рассказами и текстами задач, среди которых целиком мужскому полу принадлежит 81,2 процента, а женскому – лишь 17,9.

Да и само содержание многих предметов, особенно гуманитарных, можно расценить как проявление сексизма. Та же самая история – это не что иное, как события, в которых участвовали преимущественно мужчины, описанные мужчинами и отобранные из общей канвы фактов тоже мужчинами. Одна известная американская женщина-историк как-то заявила: “Нет просто истории, есть история мужская и история женская”.

Попова констатирует, что “забиванию” женской одаренности, как это ни печально, способствует возможность широкого выбора школьниками типов учебного заведения, специализаций, нагрузки. Если раньше унифицированная школа заставляла девочек доходить до определенного уровня, то теперь она создает все условия для того, чтобы, поверив в собственную неполноценность, отказаться с самого начала от развития своих способностей.

Опрос, проведенный автором статьи среди одаренных старшеклассниц специализированных классов и школ Москвы, показал, что, несмотря на высокие способности и перспективы учиться в престижных вузах, девочек отличают слабая определенность в профессиональном выборе и предпочтение более низких по социально-экономическому статусу специальностей (оператор ЭВМ, секретарь-референт и т.д.).

Что же может помочь раскрытию женской индивидуальности? Людмила Попова предлагает, во-первых, обособить психологию мужчин и женщин в отдельную дисциплину. Во-вторых, по ее мнению, нужно разработать соответствующие тренинги для учителей и родителей, а также создать специальные курсы, которые помогли бы одаренным девочкам развить свои способности. Кроме того, в обычных учебных курсах нужно больше рассказывать о выдающихся женщинах, об их роли в истории и культуре.

“…Настоящий ученый – он без погон”

Александр Константинович жолковский- одна из наиболее ярких фигур в структурной лингвистике 50-60-х годов. Он стоял у истоков работ по машинному переводу, стал соавтором Игоря Мельчука в создании знаменитой теории “Смысл Ы Текст”, создал (совместно с [[smpbold]]рием Щегловым) оригинальную модель описания художественного произведения “Тема-текст”. Являлся одним из лидеров Тартуско-Московской семиотической школы. После эмиграции преподавал в Амстердамском и Корнелльском университетах. Сейчас – профессор университета [[smpbold]]жной Калифорнии.

Жолковский – человек, находящийся все время в “свободном полете”. Он “летит” от математической лингвистики к поэтике Пастернака и Бродского, от диссидентских писем протеста к откровенному стебу в виде анализа (страниц эдак на пятьдесят) матерной поговорки “Нам, татарам, все равно…”.

Одна из его последних работ – “Блуждающие сны” по сути дела основана на том же “полете” – межтекстовых связях (интертекстуальности). Жолковский вовлекает в диалоги одновременно Петрония, Державина, Гоголя, Брэдбери, Ильфа и Петрова, Зощенко, Лимонова и множество других, казалось бы, несовместимых авторов.

Но все-таки Жолковский-лингвист, Жолковский-филолог и Жолковский-писатель – едины. Ведь вся жизнь этого человека строилась вокруг одного понятия – знака. И опыты по формализации смысловых единиц, и анализ художественных произведений, и порождение собственных текстов – все это лежит в едином поле знаковой культуры.

– Вы приложили руку к модели “Смысл Ы Текст”, к машинному переводу, описали синтаксис языка Сомали и после всего этого перестали заниматься лингвистикой. Можно спросить, почему?

– Наверное, есть в моем подходе к делу что-то такое, что заставляет меня меняться. Десять или пятнадцать лет позанимался одним, потом хочется браться за другое. Потому, например, “Синтаксис Сомали” – моя работа над сомалийской грамматикой – не была чем-то таким, что я безумно хотел делать. Просто решил, по примеру Сэпира и Уорфа, что, начиная заниматься лингвистикой, надо изучить нечто экзотическое и этим расширить свой научный кругозор. Работа же вместе с Игорем Мельчуком над семантикой, лексикой, машинным переводом – это была действительно “огромная любовь” и целая страница жизни, которая к какому-то моменту стала себя изживать по разным причинам.

Дело в том, что вся эта кибернетика, структурная лингвистика была не чисто научным, но духовным, оппозиционным движением. Тогда началась эпоха писем, все мы подписывали какие-то обращения. В то время я был молодым, нахальным, еще не кандидатом наук (в нашем поколении было немодно диссертации защищать, это считалось как бы цинизмом, настоящий ученый – он без погон), а уже посмел подписать какое-то письмо в жанре протеста. Все это вызывало страшное раздражение в официальных научных кругах. Как-то Марья Кузьминична Бородулина, директор нашего института, пошла на городскую партконференцию, где выступал Брежнев, а он там стал перечислять те институты, где есть “сорная трава – с поля вон”. Она сидит спокойно, думает, что ее это меньше всего коснется, поскольку институт весь нацелен главным образом на производство шпионов-переводчиков, и вдруг… – “и Институт иностранных языков…”.

Таким образом, мы как бы добровольно подставили себя под удар официальной советской академической науки, и в результате “закрытие” нашей области происходило отчасти и по политическим причинам. В какой-то момент наступил конец или почти конец, отмеченный эмиграцией многих людей.

Хотя, я должен признаться, что мой интерес к поэтике постепенно вышел на поверхность не совсем потому, что лингвистика была изгнана. Просто надо заниматься тем, чем больше всего хочется. В каком-то смысле лингвистика была для меня особым искусом, который надо было пройти, прежде чем заняться литературоведением.

– Давайте поговорим про поэтику. Я не знаю, что вам самому нравится и кажется важным в своих работах. Я бы выбрал наудачу двух героев – Зощенко и Лимонова.

– Где бы, в каком бы интеллигентном обществе – молодом, старом, древнем – я ни заговорил о Лимонове, – всюду одно и то же – “такого писателя не существует”.

– Притом, это совершенно очевидно, что он блестящий, очень талантливый поэт прежде всего.

– Поэт и писатель тоже. Поэтому воспринимать его в политическом шоу всерьез трудно. Это какое-то продолжение 20-х годов. Его любимые писатели – Генри Миллер, Фердинанд Селин. Лимонов – это такой “балет с культурой”. Он в значительной мере продолжает линию, которая есть у Льва Толстого. Толстой же все время старается культуру как-то подорвать. Кстати, по этой линии я сравниваю Толстого с Зощенко. Что это такое – “срывание масок”, “срывание” всех культурных слоев, опер, балетов, церковных служб? Это стремление опять обратиться к естественному человеку. У Толстого это еще в традициях популистского просвещения, а у Лимонова уже с сильной поправкой на ХХ век.

Я думаю, что для него очень важный писатель [[smpbold]]рий Олеша, особенно его “Зависть”. Толстому, когда он издевается над аристократией, культурой, оперой и перчатками, никому завидовать не приходится: у него все в порядке, поместье есть, перчатки, лошади, он на охоту ездит, а у Лимонова ничего этого нет. Он действительно снизу все это делает. У него даже есть один роман, который написан как бы по схеме “Зависти”, называется “История его слуги”, параллель к названию фильма “Сестра его дворецкого”. Эмигрант приехал в страну миллионеров, вот он и живет при миллионере. Из всего этого извлекается очень богатая гамма зависти… Роман Олеши – это ведь из Достоевского, “Записки из подполья”, переписанные в 1927 году. А Лимонов – еще раз переписанная “Зависть”. Это прекрасная литература. Поэтому, мне кажется, люди, которые говорят “Фи!”, себя обкрадывают.

– Может быть, перейдем к Зощенко?

Я считаю, что совершил некоторую революцию во взглядах на Зощенко, и испытываю необычайное чувство эйфории. Трудно поверить, что все читали неправильно, а я читаю правильно. И как это бывает, сорок лет я читал тоже неправильно, и, наконец, читаю правильно.

Моя гипотеза такова: главное у Зощенко – это единство поэтического мира. Все, что написано про персону Зощенко-мальчика и Зощенко-взрослого в автопсихоаналитической повести “Перед восходом солнца” – все это должно иметь прямое отношение к тому, что происходит в его остальных рассказах. Зощенко – великий поэт страхов, энциклопедия страха, упакованного в энциклопедию некультурности.

Больше всего он боится всякого беспорядка, всякого срыва, кладет под голову чемодан, чтобы его не украли, загораживает дверь, он все время все проверяет, все испытывает, ничему не верит, для того чтобы загородиться от каких-то случайностей, неожиданности, хаоса, который всячески пытается его уничтожить. Он боится болезней, смерти – всего боится и со всем этим борется. Его мир – это мир ненадежности, и его рассказ об этом мире тоже безумно ненадежный.

Я изо всех сил хочу вернуть Зощенко статус великого экзистенциального писателя, а не просто сатирика потерянных калош. В каждой его строчке я вижу, как работают его страхи и любовь к порядку, и страх начальства. Почему у него все время снимают пальто – в театре, на улице, в бане? Это “Шинель” гоголевская работает! Он все никак не может прикрыть свое тело от опасностей внешнего мира.

– Где-то вы писали о границе между наукой и литературой…

– И я перехожу ее. Получается такое интересное движение – от “структуральнейшего лингвиста” Александра Жолковского к московско-калифорнийскому профессору z, как пишет Аксенов, и дальше, к следующему персонажу – писателю Жолковскому.

– Вы издали книжку рассказов “НРЗБ”. Она пользуется успехом, хотя, наверное, известна в довольно узких интеллигентских кругах. Что вы думаете о себе как о писателе?

– Писателем я себя не ощущаю. Было несколько таких лет, когда я хотел писать. Захотелось выйти из железных обьятий структурализма, расшатать свою структурную идентичность, “накатил потный вал вдохновения”. После того как Василий Аксенов сказал по поводу одного из моих рассказов: “Все, Алик стал уже совсем писателем”, я немедленно остановился. И, независимо от этого, началась какая-то другая жизнь, поездки в Россию, жизнь изменилась, “повернулась”, как Ахматова пишет.

Евгений БРЕЙДО

Этим летом было обьявлено о 5-летнем американо-мексиканском проекте по постройке в Мексике самого большого в мире телескопа, работающего на миллиметровых волнах. Новый радиотелескоп поможет изучению южной (относительно неисследованной) части неба, которая включает в себя центр Млечного Пути. Строить телескоп предполагается в горах Мексики, где сухой горный воздух облегчит улавливание слабых радиоволн из глубин космоса.Огромная антенна телескопа по своей высоте будет превышать 16-этажное здание. Она будет способна указывать расположение источника света с точностью до 1/1000 градуса (размер мелкой монеты на расстоянии 10 миль).

Вместо оружейного плутония горно-химический комбинат в городе Красноярск-26 уже в 1997 году сможет выпустить первую партию – около 300 тонн – монокристаллического кремния. Он крайне необходим для российских изделий электронной техники мирового уровня. Сейчас в России эта продукция практически не производится. “Поли- и монокристаллический кремний мы будем получать из песка, пригодного для этих целей, который найден в Бурятии”, – заявил ведущий специалист комбината Павел Морозов.

В России возобновлено строительство первой в мире плавающей атомной электростанции. Она должна быть закончена к 2001 году. Их предполагается использовать для таких регионов, как Дальний Восток, дальний Север, Алтай и Кольский полуостров, куда тяжело доставлять топливо. Кроме того, часть плавающих АЭС предполагается продать за границу. Плавающая АЭС – это корабль с двумя небольшими реакторами, аналогичными тем, что раньше применялись в атомных ледоколах. Согласно словам Александра Полоушкина, директора Ассоциации исследования и производства малой энергетики, небольшие АЭС могут удовлетворить потребности регионов в энергии и тепле, а кроме того, они будут очень безопасные. “Станция имеет защитные системы, которые могут вынести даже падение самолета”, – добавляет он. Правда, представители “зеленых” организаций весьма скептически относятся к новому проекту и утверждают, что крупнейшие нефтяные катастрофы на море были бы ничтожны по сравнению с возможной аварией на этой АЭС.

По материалам РИА “Новости”, СоЭС и unisci