Психодрама доктора Левина. О новом романе Бориса МИНАЕВА

Это первый «взрослый» роман Бориса Минаева. Первые два – «Детство Левы» и «Гений дзюдо» – были посвящены детству московского мальчика Левы. Герой нового романа «Психолог, или Ошибка доктора Левина» – тот самый мальчик, который вырос и стал профессиональным психологом, пытающимся развязывать запутанные узлы противоречивых отношений в семьях и параллельно в собственной душе.

Cобственная жизнь не приносит Левину радости, представая в его сознании как череда удручающих повинностей:

«Когда молодой, понятно, надо все начинать – все кругом что-то начинают, и ты должен, зажмурив глаза, делать один шаг, другой, третий – сдать эти чертовы экзамены, пойти на эту страшную работу, почему-то обнять эту, в сущности, совершенно чужую девушку. И оказывается, она этого ждет. Да и все тебя вроде как ждут, пристально смотрят – вроде ничего парень, давай заходи, садись, рассказывай.

Сейчас, в сорок пять, – совсем другая ситуация. Какое начало? Все уже должно быть сделано. Ты уже должен пожинать плоды. Ты уже должен быть патриархом, отцом, авторитетом, олигархом.

А ты не то, не другое, не третье. И уж тем более не четвертое».

И все же герой романа постоянно возвращается мыслями и чувствами к этому началу, к детству и отрочеству, которые прорастают в его взрослой жизни, перекликаются с ней. После переезда дом Левина оказался в том же дворе, где прошло его детство, и теперь он мучительно пытается вернуться в прошлое, материализовать его.

«Лева надеялся встретить во дворе какое-нибудь привидение из прошлой жизни, какое-то смутно-знакомое лицо, увидеть детей, которые так же, как они с Колупаевым когда-то, будут бродить между гаражом и котельной, втыкать ножички в землю, валяться на траве, что-то орать – но детей никаких не было…

И все же в этом ожидании привидений что-то было… Например, сейчас ему казалось, что двор дышит. Он дышал старыми кирпичами, как жабрами. Хотя старых кирпичей было-то уже немного… Но изо всех этих стен дышали кирпичи, все эти кирпичи дышали Леве в лицо, как бы узнавая его, но как-то очень тихо».

Вообще детство, дети являются главной заботой психолога Левина, ради решения их проблем его приглашают в разные семьи, и он погружается в противоречивые отношения и драмы взрослых, центром которых являются его маленькие пациенты. Борис Минаев первым среди писателей и ученых отметил качественно новое место детей в современном мире:

«Дети стали играть в жизни человечества какую-то удивительную, особую роль. Так раньше не было. Это сейчас так стало. Все ради детей. Кроме детей, нет никаких других надличностных ценностей. Нет никакого смысла. Дети сами стали надличностной ценностью. Но очень странной. Они никуда не ведут, никуда не развиваются как ценность. Они сами по себе, они цель внутри цели».

Молодая женщина Даша, мать маленького пациента Левина Пети, продолжает эту мысль: «…Люди не должны рожать детей, дети заменяют им смысл их существования, это странно, но это так, люди думают, что живут ради детей, а они же должны понять смысл своего существования, не так ли, а смысла никакого нет, только дети, нет детей, и нет смысла… А вот выросли дети, и все, и что делать?»

С самого детства Лева оказался погруженным в анализ человеческой психики, своей и других людей. Сначала в клинике нервных болезней, где он лечился от заикания, затем в подростковом клубе «Солярис», куда его привел интерес к психологии. Так в романе появился первый в художественной литературе очерк коммунарского движения и – шире – «общественного движения 70-х годов, которое не имело ни вразумительного названия, ни однозначного вождя, ни главной книги, ни ощутимых краев, ни сформулированной цели, и тем не менее оно было разлито в окружающей жизни… Это было движение слегка сумасшедших (и молодых) людей, которые возились с ребятами. С такими ребятами, как Лева».

Автор перечисляет составные части этого движения: коммунары, педагоги-новаторы, каэспешники, театральные студийцы, туристы-неформалы, комштабисты, экологи, биологи, археологи, психологи… С точки зрения политики «ближе всего вся эта шушера была к анархо-синдикалистам, типичное молодежное левое движение (если по-западному), только по-русски рыхлое, бесформенное, бескрайнее, безбрежное и бесконечное».

С помощью психологического действа, именуемого психодрамой, ребята из клуба проводят выездные семинары, в процессе которых у участников меняется отношение к себе и к жизни. С воодушевлением ребята обсуждают результаты: «Это революция. Без крови. Без смены общественного строя. Без лозунгов. Приходят люди, и начинается другая жизнь. Они делают человеческий материал».

И в то же время Леву устраивал именно бесформенный, необязательный характер этого движения. «Он бы не хотел в юности быть членом какого-то клана, какой-то яростной секты, какого-то глубоко законспирированного кружка, даже и диссидентского (хотя по тем временам это было и благородно, и правильно, и красиво)…

Не раз думал он над этой своей брезгливостью (интеллектуальной, конечно), над нежеланием никуда вписываться и ни с чем сливаться». Чувство дистанции со всем, что претендовало на него целиком, сопровождало его и в отношениях с женщинами, с окружающими, на службе и в общественной жизни. Левин был абсолютно терпим ко всем и всему, что его окружало, но только до того «момента полного слияния, когда отдельной личности уже не существует, а есть только общий порыв… Когда люди подписывают коллективные письма, выходят из рядов или вступают в них, встают грудью на защиту или гневно осуждают… Вот тут внутри у Левы что-то щелкало, поворачивался тумблер, отключающий встречное движение, и он делал постное лицо, кислую мину, начинал мычать что-то невразумительное».

Вот эта неспособность Левина до конца слиться ни с одной идеей или делом, социальной или профессиональной ролью создает новый тип героя, современного интеллигента, для которого подлинной реальностью является его собственный внутренний мир. И в результате Борис Минаев признается: «Автор не знает, к какой породе людей надо отнести Леву. Здесь действует принцип отражения (или обратного взаимодействия) – поскольку Лева и сам никогда не относил себя ни к какой группе или породе, то и любая группа или порода тоже (ну как бы в ответ) с негодованием, если б могла, исключила его из своих рядов».

Невнятность, иллюзорность пронизывают весь уклад жизни героя: вроде бы он женат, но живет в одиночестве – жена Лиза с двумя сыновьями проживает за границей. Вроде бы он дипломированный психолог, но сам себя доктором не считает, просто помогает людям самим искать решения проблем в семьях, куда его приглашают. Отказываясь при этом от серьезной оплаты и принимая лишь символические суммы.

Та же неопределенность и запутанность в отношениях с женщинами – Мариной, Дашей, пациенткой Катей…

Левин находится в постоянном противоречии между профессиональной дистанцией с пациентом и чисто человеческими чувствами и отношениями, которые вынуждают эту дистанцию то и дело нарушать. Он не просто консультант или поставщик услуг – в общение с пациентами он вкладывает всего себя, свою самоотверженность и даже жертвенность. Но в результате – постоянная неудовлетворенность. Марина пытается ему это объяснить: «Не делается лучше от твоего добра, Лева! Ну вот никому. Ни жене твоей, ни мне, ни Даше…»

Ей вторит молоденькая девушка Катя: «Нельзя из добра профессию делать, Лев Симонович. Это вещь такая, опасная».

Левин возражает: «…И что теперь? Из окна бросаться? А все остальные как? У которых дети, проблемы? Не приближаться к ним за километр?»

А Марина продолжает: «Ты добрый, в общем, мужик. Сейчас это редкость. Я все понимаю. Таких надо любить, уважать, холить, лелеять. Ну просто достала меня… вот эта… психология.

И лишь спустя время бывшие пациенты начинают осознавать, что им в жизни никто так не помог, как доктор Левин. Но за душевную обнаженность и самоотверженность приходится платить: в итоге сам Левин срывается и попадает в клинику нервных болезней.

Роман Минаева – это прежде всего психологическая проза. Как и у Достоевского, главное в романе – не дела, поступки или события, а Слово: напряженные, полные внутреннего драматизма диалоги героев, их стремление отыскать и сказать друг другу «последнее слово», конечную истину о жизни и о человеке.

Этот поиск – главная сквозная линия романа, которая подчиняет себе все драматические коллизии. Такая вот «психодрама» длиною в жизнь…