Прыгнуть в бессмертие

«Да вы что, вы разве не знали?» – говорит мне востоковед и культуролог перед записью одной телевизионной программы, в комнате для гостей. «Для кимоно в Японии производили не только тонкий, летний, шелк, но и зимний, толстый. Который греет больше шерсти. Всего 150 сортов шелка есть. Неужели не знали?»

Не знал.

Я думал, шелк – это прохлада, это для жары. Что шелком можно согреться, не знал. Как если бы можно было наесться соловьиной трелью.

Впрочем, не только я один не знал. Басё тоже мерзнет. Видимо, ему не хватило шелку.

Одеяло для одного.

И ледяная, черная

Зимняя ночь… О, печаль!

Ничего, зима пройдет, и однажды, весной 1686 года, Басё напишет стихотворение, которое будут считать эталонным (мы не поймем, почему; мы же не японцы).

Старый пруд.

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине.

Учись у сосны, что такое сосна, учись у бамбука, что такое бамбук, учись у лягушки, как прыгать, чтоб если тебя подслушать, то можно было бы написать эталонное японское хайку. (Лягушка об этом не думала, она просто прыгала.)

Вообще плеск лягушки – это помарка. Пруд был тих, ночь была спокойна, вдруг плеск. Мир без помарки никому не нужен. Только когда там возникает неправильность, человеческий глаз видит мир. До этого мир просто фон.

«Создание стихотворения должно происходить мгновенно, как дровосек валит могучее дерево или как воин кидается на опасного противника; так, как взрезают острым ножом арбуз или откусывают добрый кусок груши», – говорит Басё. И все скорей всего видят тут прежде всего молниеносность (хотя дерево нельзя повалить мгновенно), и, наверное, мало кто замечает, что здесь всегда речь идет об ущербе. Рана дереву, хруст уже не девственно круглого арбуза, укушенная груша. Это как пруд, вдруг «поврежденный» лягушкой.

(«Укушенная груша» – тут хороши эти переводные утроенные «у» и тяжелая почти рифма «уше»- «уша». Возможно, так и строятся недоступные нам настоящие хайку.)

Но что там про шелковые кимоно? В которых мы так задубели, потому что Япония – это не Россия.

Где-то прочитал, что даже сейчас, хоть кимоно больше никто в обычной жизни не носит, оно по-прежнему сопровождает японца всю жизнь – пусть и с большими перерывами.

Первый раз его надевают, когда младенцу исполняется 30 дней, потом в 3 года, в 7, в 20 лет и на свадьбу. И в последний путь японцев тоже провожают в кимоно. Правда, запахивают его теперь иначе. Потому что при жизни как женское, так и мужское кимоно запахивается направо, а уже на похоронах тело облачают в кимоно с запа‘хом налево. Как бы этим говоря: «Мир после смерти противоположен нашему миру».

Вот было бы круто написать всего шесть стихотворений! Но таких, которые были бы признаны эталонными. В первый раз – когда оно тебе пришло в 25 лет, предпоследнее – когда ты любил свою главную любовь в жизни, а последнее – когда уже пора запахивать кимоно на запретную сторону.

 Кончилась жизнь.

Прыгнул в бессмертие.

Никто и не заметил.

Дмитрий Воденников, поэт, эссеист