Противостояние или тяготение? Если ты уверуешь, писать не перестанешь

Православие и литература. Такова была тема прошедшей не столь давно в Центральном Доме литераторов дискуссии. Речь шла в первую очередь о современной литературе, но выступления затрагивали не только проблематику наших дней. Вопросы соотношения православия и искусства стоят особенно остро в связи с активизацией интереса к религии вообще, к национальным проблемам, духовным поискам людей. И писателей, и читателей. Трудно оставаться в стороне. Тема далеко не бесспорная, и это будет видно уже из предлагаемых выступлений. Нам, например, кажется очень спорным мнение о совершенной безрелигиозности русского реализма XIX века, которое прозвучит ниже. Тем не менее в дискуссии было высказано немало интересного, и мы предлагаем познакомиться с некоторыми из высказанных мнений.

Александр СТРИЖОВ, литературовед, публицист:
– Что такое православная литература? Литература о священниках; та, где через каждое слово “Господи, помилуй”? Но ничего подобного не требуется, чтобы быть православным писателем. Православный писатель прежде всего создает произведение нравственное, с нравственным началом. Он пишет на чистейшем русском языке, он не может писать рассказ, повесть, стихотворение на каком-то жаргоне… Ничего подобного не должно быть; его произведение – слиток, в котором отражается душа человека.
Были писатели, которых нельзя назвать особенно церковными; они не соблюдали обрядность, но создали замечательные образцы православной прозы. Взять Тургенева – его рассказ “Живые мощи”. Или Мамина-Сибиряка – “Последняя треба”. Это замечательный рассказ, который в советское время ни в одно собрание сочинений не включался. Или Куприн, его повесть “Купол св. Исаакия Далматского”, где повествуется совсем не о священниках, а о русских юношах – наших солдатах, которые с “краснотой” воевали (это армия Юденича). Можно к белым относиться по-разному, но в данном случае идет речь о героизме. Они видят уже, им чается купол Исаакия Далматского, вот скоро они будут на Дворцовой площади… Самые разные темы можно брать. И необязательно только страдание. Взять чеховскую “Степь”. Ведь это написано трепетным православным пером, хотя сам Чехов был теплохладным к церкви… Православным писателем может быть вполне светский человек.
Недавно я составлял антологию православной прозы. И с большим трудом мог найти для нее то, что написано в двадцатом веке. К стыду надо сказать, что в основном-то даже не во внутренней России написано, а в эмиграции. Да и сейчас как сложно найти произведения для детского православного журнала “Купель”, который мы издаем, а писателей (членов писательских союзов) несколько тысяч. Между тем можно писать в любых жанрах. Вот недавно издан сборник – пять поэм, посвященных преподобному Серафиму Саровскому. Одну из них написал в свое время Максимилиан Волошин. Но мы даже не знакомы толком с тем, что оставили прежние поколения. Не собрались ни разу и не поговорили, как нам сегодня отстоять нравственные ценности.

Сергей ХАРЛАМОВ, график, народный художник России:
– Мне в течение многих лет приходилось общаться с Леонидом Максимовичем Леоновым. Он никогда не ходил в церковь. Однажды мы с ним заговорили о перебросе вод северных рек на юг. Был такой безумный проект. А Леонов учился еще в гимназии и читал псалмы Давида. Особенно любил “На реках вавилонских…”. Он слушал меня внимательно, а потом сказал: “Сергей Михайлович, душу надо устраивать, а там и все остальное устроится”. Я тогда понял, для человека главное – устроение его души…
Потом, в 1991 году, в храме Большое Вознесение была панихида по Достоевскому. Я сказал: “Леонид Максимович, ведь вы себя считаете последователем Федора Михайловича, не пойти ли нам на панихиду?”. Он вдруг говорит: “Пойдем”. А раньше отнекивался: “Я старый”, “Да там стоять…” Он сам купил свечу и стоял, как все. В 1994 году он мне позвонил и спросил: “Нельзя ли мне причаститься?”. Я все устроил. Он ушел как православный человек. А его слова об устроении души надолго в меня запали. Потому что, мне кажется, это одно из самых главных в нашей жизни. Путь писателя, композитора, художника – это путь от земли к небу все-таки…
Для меня является характерным примером творчество художника Перова. Помните первые его работы? “Крестный ход на Пасху”, где батюшка пьяный, диакон валяется, икону вверх ногами несут. “Чаепитие в Мытищах”, “Трапеза”. Это в духе того времени, весь девятнадцатый век пронизан нелюбовью к православию. Весь критический реализм на этом построен… Но последняя работа Перова потрясающая – “Христос в Гефсиманском саду”. Мне кажется, что как художник он в этой работе раскаялся за то греховное, что сделал. Это было его устроением души.

О. Алексий ДАРАШЕВИЧ, сельский священник:
– Православие и литература. Что в этом? Противостояние? Отчуждение? Или тяготение? Все в этом есть. Потому что в этом мире самое высокое – вера и самое удивительное (а для кого-то и выше ничего нет) – это литература, творчество. Вера и творчество всегда жили и живут в душе каждого.
Чем творчество может быть близко вере? Тем, что оно тоже может войти в веру, получить ее и получить в этом силу свою. Наши писатели велики тем, насколько близко они подошли и насколько взяли ту силу, которая не их сила. Которая является Божьей силой. Насколько они позволили этой силе через них изливаться. И этой силой постичь жизнь. Не нужно бояться этого. В творческой интеллигенции есть страх, что вера – это что-то глушащее, давящее, ставящее какие-то жесткие рамки, не позволяющее творчеству свободно жить. Нет, вера – это тайна, тот камень, на который человек может опереться. То основание, благодаря которому он может получить крепость и силу. Беда творческой интеллигенции в том, что она боится веры. Вот если я уверую, то перестану писать. Писать свободно, чувствовать свободно… Не нужно этого бояться.
Виктор НИКОЛАЕВ, писатель, офицер, воевавший в Афганистане:
– Я однажды разговаривал с двумя министрами. Один из них сказал: “Виктор, я внимательно изучил Евангелие, и там ничего особенного не нашел”. А второй выдал: “Надо еще посмотреть, как соответствует Евангелие закону Российской Федерации”. И когда это слышишь от людей такого уровня, понимаешь, что невозможно опереться на них. Убить русскую литературу – все равно что пытаться убить Евангелие. Это абсолютно бессмысленно.
Писатель – не просто какой-то человек. Скажи мне, что ты пишешь, и я скажу, кто ты. Очень легко определить психику человека по тому, что он пишет. Какую картину он создал… Моя новая книга – о тюрьме и смертной казни. Я взялся за нее неспроста. Мой брат имел две судимости, и в результате своими подельниками был убит. Я знаю, что такое тюрьма в семье, что такое материнская слеза, когда сын – заключенный, как рвутся от этого родовые связи. Я встречался с человеком, который дважды исполнял смертную казнь. С одним смертником я разговаривал около двух часов. И вот он признался, что, после того как его приговорили к смертной казни и доставили в камеру ожидания, до него “дошло главное: не надо быть умнее Бога”…
Писатели – та же группа “Альфа”. И писательским пером можно уничтожить огромные полки негодяев. У нас есть тьма примеров, которые можно приводить как наиболее удачные боевые действия. Один следователь рассказывал мне, как ему срочно нужно было раскрыть преступление и сдать документы министру. Он собрал все, но что-то не сходилось. Взял “Жития святых” (книга была у него дома), стал листать и случайно встретил одну мысль, которая послужила ему подсказкой.Сейчас он пишет работу, в которой пытается доказать, что Евангелие – уникальный детектор лжи. На его основании можно вести любое уголовное дело и доводить его до конца. Поэтому я хочу пожелать, чтобы мы писали и рисовали, выпускали книги, опираясь на вечные евангельские истины, чтобы от людей слышалась только чисто-плотная речь.

Виктор БОЧЕНКОВ