Простите, мальчики. Истинной дружбы так и не сложилось..

Когда говорят о влиянии школы на личность, то прежде всего вспоминают учителей, их отношение к ученику. Так и говорят: «Повезло со школой, повезло с учителями». Или «не повезло». И редко кто думает – а так ли уж повезло с самими учениками, с одноклассниками? Учителя ставят оценки в журнал, в дневник, в аттестат, оценивают результаты ЕГЭ. Но личностную оценку ставят человеку прежде всего сверстники.

И очень часто эти оценки – учительские и ребячьи – во многом расходятся, не совпадают. И совсем не факт, что учительская оценка для школяра будет значимее, чем ребячья.

…Драма нашего класса определялась просто: двадцать две яркие, рослые, красивые девочки и всего шестеро добрых, незлобивых, но ужасающе обычных, каких-то невнятных и вовсе не красивых мальчиков.

Проблема обнажилась в начале седьмого класса, когда нам разрешили посещать танцы в актовом зале. Девицы чопорно сидели вдоль стены, и лишь редкие смельчаки отваживались пригласить кого-либо из нас на танец – танго, вальс или просто потоптаться вдвоем под музыку. Твист, шейк и чарльстон мы разучивали в классе, заперев дверь на стул, – из новшеств в актовый зал была допущена только летка-енка. И вот парочки маялись под медленную музыку, и их можно было назвать как угодно, но только не красивыми парами. Сохранились фото тех вечеров: одна из первых красавиц класса – Танька Шевченко, задира и язва, – задрав голову в потолок, презрительно позволяет вести себя в танце неуклюжему парнишке, уныло смотрящему в пол…

Вот тогда и озарила кого-то из нас светлая идея – найти среди школ города такой класс, где были бы собраны самые красивые мальчики, и пригласить их к нам на КВН. Понятно, что главная цель этого КВНа не афишировалась, была скрыта и от учителей, и от наших мальчишек, все было подано как проявление нашей общественной активности.

Убей не помню, кто из нас выиграл в том поединке. Не в этом же было дело. Главное, что вся жизнь с тех пор наполнилась смыслом: мы с новыми друзьями стали проводить некие совместные вечера с претензией на литературно-музыкальные салоны. По очереди дома у той из нас, у кого на то время отсутствовали родители. На журнальных столиках раскладывали свежие литературные журналы и книги, читали стихи, музицировали – у Наташки Ломейко был настоящий рояль, а не просто обычное пианино, как у всех нас.

Сеня Коган играл на скрипке. Ах, эта скрипочка, ах, эти волоокие карие глаза с неизбывной еврейской печалью… С ним мог сравниться только писаный красавец Сергей Корниенко. Потому весь смысл существования сводился к тому, кого из нас эти двое и сколько раз пригласят на танцах – главном действе этих вечеров. Исполняли мы и собственные песни – музыка Тани Юшковой, стихи мои, а гвоздем вечера было выступление Сергея Сасова в яркой желтой рубашке… под Маяковского, который, так же как поэт, «работал со стулом» – то есть таскал его в центре комнаты туда-сюда, читая стихи заунывным голосом.

И вот ведь что подло: я просто не помню, были ли вообще наши мальчишки на тех вечерах, да что говорить, я и имен-то их почти не помню в отличие от ярких образов пришлых красавцев.

Как ни странно, но наш «звездный» выпуск, наш суперинициативный 10-й «Б» после окончания школы почти не встречался… Скорее всего, потому что уж много мы выпендривались с девчонками, а истинной дружбы так и не сложилось.

Зато мальчишки, уже став взрослыми, почему-то часто заходили ко мне, приехав в командировку в Москву. А однажды Ленька Кузьменко, почему-то в десятый раз рассказывая про успехи своей фирмы, с болью признался: «Да ты пойми, я ведь все эти годы жил и работал ради того, чтоб вам доказать, что я чего-то стою…»

Нынче мы в возрасте молодых бабушек и дедушек, и вроде бы позабыты все наши подростковые драмы. И тем не менее от лица моих одноклассниц запоздало прошу: «Простите нас, мальчики».