Прошло сто лет. Соль «Соли»

​В рассказе Бабеля конармейцы наводят порядок. «Но недолго длилось торжество капитала мешочников. Инициатива бойцов, повылазивших из вагона, дала возможность поруганной власти железнодорожников вздохнуть грудью».

И Корчагин во всех этих мешочниках видит только врагов: «кругом были чужие, похабные лица». «Подлец», «хулиган», «гадье спекулянтское» – других слов Корчагин не находит. И всех из вагона Корчагин и его товарищи выбрасывают.Но в рассказе Бабеля есть и другая правда, правда самой этой женщины, ее «лиха». В романе Островского точка зрения героя и точка зрения автора совпадают. Островский романтизирует своих героев, приподнимает их и поэтизирует. В рассказе Бабеля правда героев и правда писателя не совпадают, хотя они и не расходятся абсолютно.В «Конармии» картины революции и Гражданской войны объемнее, сложнее, противоречивее. В статье, посвященной столетию Бабеля, обо всем этом очень хорошо сказал Фазиль Искандер:«Конармия» – что это, восторженная поэма о революции или сатира на нее? В «Конармии» есть все, в том числе и беспощадная сатира, и восторг перед страстью и героизмом ее участников… Детские, наивные рассуждения героев «Конармии» о светлом будущем полностью растворяются, как в кислоте, в иронии автора… При всем том, что Бабель видит безумие своих героев, он их любит».То, что вы только что прочли, я написал десять лет назад. Но печатать не отдавал. Что-то мне самому в этой статье не нравилось. Но что именно, я и сам не понимал. Только сейчас, работая над циклом «Прошло сто лет», я понял все и дописал вторую часть написанного десять лет назад.В той десять лет назад написанной статье было то, что уже давно стало для меня непреложным: рассказ о преподавании литературы, об уроке литературы не может быть сведен только к повествованию о том, что делает учитель, что преобладает в нашей методике. В рассказе об уроке должны звучать живые голоса самих учеников, при этом не только лестные для учителя, но и обнаружившие неблагополучие. При этом желательно, чтобы была и точная цифровая составляющая в анализе того, что и как поняли или не поняли сами ученики.Но в ней, в той статье, не было еще двух для меня основополагающих начал. Я не вписал рассказ «Соль» и наши размышления о нем в широкий контекст литературы и жизни того времени. И я вместе с тем не показал, как все эти старые проблемы, картины, идеи отражаются в наших современных исканиях, тревогах, мыслях. С этого момента и продолжу.Революция, новая советская власть ломала вековые устои старой жизни. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш мы новый мир построим…» Но сначала разрушим.В том числе изгонялись из жизни торговля, изгонялся и уничтожался рынок. На то, что выдавали горожанам, сплошь и рядом нерегулярно, да еще в мизерных количествах, прожить было невозможно. Вот тогда и появились мешочники. Горожане ехали в деревню, чтобы обменять свои вещи на продукты. Порой рабочие везли сделанные из металла вещи, которые нужны были в деревне: серпы, косы, топоры, ножи и другие изделия.Но особо скажем о «небезызвестной соли», как ее называет солдат революции, от лица которого и ведется рассказ в рассказе.Из свидетельства очевидца. Год 1921-й: «В деревне теперь развилась чесотка из-за отсутствия мыла, деревня третью зиму провела при лучине, деревне не во что одеться из-за отсутствия тканей, в деревне нет ни чая, ни сахара, ни соли». А без соли невозможно ни в повседневной еде и уж тем более в заготовке на зиму: без нее не засолишь овощи, не засолишь мясо. Вот почему родилось такое горькое крылатое выражение: «Нынче соль дороже золота, а жизнь дешевле соли».А вот их анекдот из тех лет (у меня есть полный свод всех советских анекдотов): «Поезд с мешочниками останавливается ночью по неизвестной причине. Из теплушек высовывается голова: «Что случилось?» Голос из темноты: «Паровоз меняют». – «Ну и на что? На соль?»В 2007 году в Санкт-Петербурге вышла монография Александра Давыдова «Мешочники и диктатура пролетариата в России. 1917-1921 гг.». Автор книги пишет, что «после революции половина страны перевозила миллионы тонн товара в мешках» (старшие в вашей семье смогут вам рассказать о наследниках мешочников в другое историческое время – их называли челноками).Л.В.Беловинский в книге «Энциклопедический словарь советской повседневной жизни» (М., 2015) пишет, что роль мешочников в снабжении населения была огромной: продовольственные органы доставляли менее половины запланированного объема хлеба. Что касается мешочников, то при удачном стечении обстоятельств их добыча достигала объема двух «пятериков» – пятипудовых (80 кг) мешков.Большой материал на эту тему есть в книге Е.Т.Гайдара (да, да, того самого Гайдара) «Смуты и институты» (СПб., 2010). Гайдар тоже пишет, что мешочники давали более половины продовольствия в снабжении крупных городов.Приведу две цитаты. Одна – из книги Гайдара, другая – из словаря Беловинского. «Большевистские власти рассматривали мешочников как подрыв продовольственной диктатуры, выставляя на железных дорогах заградительные отряды. Зерно, которое везли из деревни, конфисковывали. В феврале 1918 года правительство ввело за «мешочничество» высшую меру наказания». «Власти рассматривали мешочничество как крушение государственной продовольственной диктатуры. Заградотряды на въезде в города и на железнодорожных станциях вылавливали мешочников, изымали у них приобретенные продукты, а за сопротивление расстреливали на месте». А сейчас прошу всех быть особо внимательными. То, что говорит о мешочниках солдат революции Никита Балмашев, не может сегодня не вызывать горькой улыбки. Злые враги, гнусная гражданка, которая «есть более контрреволюционерка, чем тот белый генерал», изменники, которые «хотят повернуть речку обратно». А речка эта понятно, что река истории. Но ведь по сути он говорит то, что чуть на другом языке говорила большевистская партия и советская власть. И слова о реставрации капитализма еще много-много лет будут звучать как беспощадный приговор.Но те, кого герои рассказа Бабеля и романа Николая Островского сочли контрреволюционными, и были тем самым народом, за счастье которого они сражались. И, как это ни прозвучит парадоксально, ведь и мешочники прокладывали дорогу к нэпу.Вот что интересно. У меня есть, если я не ошибаюсь, единственное издание романа Николая Островского «Как закалялась сталь», в котором не только тот текст, который мы все читали, но и огромные куски, которые до издания романа были из него вынуты. И там был эпизод, когда Павел Корчагин выступает против нэпа. Это и понятно: нэп, торговля, возвращение буржуев – это ведь и есть та «речка», которую стали поворачивать обратно. Поэтому этот поворот он, а таких было много, не воспринял: «За что мы боролись?»Но было бы неправильно сводить все размышления о рассказе Бабеля «Соль» лишь к проблемам экономики, мешочничества, шагам к рынку. В этом рассказе есть и то, что заставляет задуматься о важнейших нравственных проблемах, о первоосновах человеческого бытия.В первые послеоктябрьские годы основным пафосом новой литературы стала поэтизация массы. Утверждая МЫ, новая литература настороженно, часто просто враждебно относилась к личности и личному. Само по себе «я» вызвало резкое неприятие, всеобщее поглощало личное. События заслоняли отдельного человека. Массовое – индивидуальное.«Нам не дано имен, детям станков и околиц! Имя мое – легион! Имя мое – комсомолец!» Эти строки А.Безыменского выражали распространенное мировосприятие. И в 1924 году Маяковский скажет: «Единица! Кому она нужна?.. Единица – вздор, единица – ноль…»Конечно, дело было не в самой литературе. Литература вслушивалась в настроения, чувствования, устремления самой жизни.Вот что записал в свой дневник потом автор популярного романа «Чапаев» Дмитрий Фурманов: «Мы живем в дни удивительных явлений, небывалых, непредвиденных, как бы совершенно случайных; мы живем в дни катастрофического, ураганного периода исторического развития. Ход истории дан полный, дальше запасу аж нет, пары выпускаются залпом, единовременно. Это интереснейшие, содержательные дни – и в то же время, разумеется, и опасные дни – в личном, крошечном смысле. Цену человеческой жизни и даже личности мы свели к нулю – тем выше мы подняли цену любого крошечного явления».Чуть позже в романе «По ту сторону», воспроизводя это время, Виктор Кин вложил в уста преданного революционного бойца Матвеева такие рассуждения: «Людей надо считать взводами, ротами и думать не об отдельном человеке, а о массе. И это не только целесообразно, но и оправданно, потому что ты сам подставляешь свой лоб под удар, – если ты не думаешь о себе, ты имеешь право не думать о другом. Какое тебе дело, что одного застрелили, другого ограбили, третью изнасиловали? Надо думать о своем классе, а люди найдутся всегда».Фурманов и Кин еще в самом начале увидели то, что потом все больше будет определять нашу жизнь: революция, Гражданская война, раскулачивание, репрессии, депортации, война не могли не приводить к падению цены отдельной человеческой жизни. Отсюда и широкое распространение пословицы «Лес рубят – щепки летят». Считают, что ее породил 1937 год. Это не так. «Пусть моськи буржуазного общества, – писал Ленин, – визжат по поводу каждой лишней щепки при рубке большого старого леса». Характерно, что и не принявший революцию критик Юрий Айхенвальд, отвечая на статью Блока «Интеллигенция и революция», скажет в 1918 году: «Очевидно, Блок считает неизбежным, чтобы летели щепки, когда рубят лес… Что летят «щепки» живые, одушевленные, страдающие – это его не касается». Не раз слова эти прозвучат потом в «Бане» Маяковского. Вот Иван Ильич восхваляет наши достижения, замечая при этом как о чем-то несущественном: «Конечно, кризис нашего роста, маленькие недостатки механизма, лес рубят – щепки летят».Щепка, как сказано в словаре Даля, «отдельная, оттесанная мелочь дерева, иногда и иная». Не целое. Частичка, мелкое. Позже вернется в современный русский язык и старое слово «отщепенец».К времени этому относились по-разному. Его боялись. В 1932 году напишет свою знаменитую строчку Мандельштам: «Мне на плечи кидается век-волкодав…» Через два года, узнав об аресте поэта, Цветаева как бы продолжит: «Век мой – яд мой, век мой – вред мой, // Век мой – враг мой, век мой – ад мой».Но было иное отношение к веку и времени. Вспомните, что отвечают Петрухе в «Двенадцати» Блока на его душевные страдания: «Не такое нынче время, // Чтобы нянчиться с тобой».В 1929 году прозвучали стихи Багрицкого:А век поджидает на мостовой,Сосредоточен, как часовой.Иди – и не бойся с ним рядом встать.Оглянешься – а кругом враги;Руки протянешь – и нет друзей;Но если он скажет: «Солги», – солги,А если он скажет: «Убей», – убей.Сейчас, даже цитируя эти строки, многие не помнят при этом, кто их произносит в поэме «ТВС». А между тем там об этом сказано: «Вы ко мне, Феликс Эдмундович?»Не о таких ли людях думал Борис Пастернак, когда в 1927 году написал:Наверно, вы не дрогнете,Сметая человека.Что же, мученики догмата,Вы тоже – жертвы века.Когда мы говорили о рассказе «Соль», одни обвиняли женщину, которая обманула конармейцев, другие – солдата революции, который ее застрелил. Но все они в разной мере жертвы и трагического времени, и тех идей, догматов, в которые многие верили и осуществление которых, как считали они, принесет всему народу счастье. Оттуда во многом и наше отношение к смерти.Помните споры Онегина и Ленского?Плоды наук, добро и зло,И предрассудки вековые,И гроба тайны роковые,Судьба и жизнь в свою чреду,Все подвергалось их суду.Между прочим, Ленский, наверное, ровесник наших выпускников школы.Или размышления Пьера Безухова: «Для чего жить и что такое я? Что такое жизнь,что смерть?»Вспомните свои школьные годы. Говорили ли с вами на уроках литературы, истории о смерти, о «гроба тайнах роковых»? Наверное, нет. Это сегодня мы узнаем о гибели самолета, обвале шахты, погибших при пожаре или землетрясении в тот же день. А мы росли, когда ничего этого не было. В смысле, об этом ничего не говорили.Я был делегатом Всесоюзного съезда работников народного образования. Только что – страшное землетрясение в Армении. Я был уверен, что в начале съезда почтят память погибших. Но вот объявляют докладчика – министра просвещения. И дикий крик из зала: «Дети погибли! Учителя погибли!» Из президиума: «Делегация Армении предлагает почтить вставанием память погибших». Это все не мелочи. На другой день в газетах информация об открытии съезда была подкорректирована.Окончание следует