Прошло сто лет. Школа глазами старшеклассников

По инициативе Николая Георгиевича мы стали выпускать юмористические стенгазеты. Наш девятый класс – «Зеркало», десятый – «Бегемот», восьмиклассники выпускали «Носорога». Наверное, мы тогда этого не понимали, но обращение к юмористике избавляло нас от официального, казенного словоговорения.

Но к концу десятого класса десятиклассникам было не до газеты, и они прекратили ее выпуск. «Бегемот» перестал выходить. Тогда мы выпустили траурный номер своего «Зеркала». По всему периметру черная рамка. Посередине гроб с телом бегемота. Извещение о безвременной смерти верного сына страны, имя которого навсегда останется в памяти как образец служения всему животному миру. Соболезнования от зоопарков страны. Репортаж о прощании, бесконечных венках, речах друзей и соратников. Траурная процессия направляется на кладбище Московского зоопарка. «Светлая память о нашем верном боевом товарище навсегда останется в наших сердцах».Какими же мы были идиотами, когда делали этот номер! Его увидел кто-то из взрослых, то ли родитель, то ли еще кто, помчался к директору: «У вас в школе вывешен гнусный пасквиль – пародия на похороны верного соратника Сталина товарища Михаила Ивановича Калинина». Конечно, никакой пародии на похороны Калинина мы не делали. Калинин умер в 1946 году, чуть позже нашего окончания школы, в 1948 году, умер Жданов. Канон первой страницы «Правды» был тот же. Мы использовали канон, форму.И с товарищем Сталиным ни у кого из нас не было никаких разногласий. Я был взволнован, когда увидел его на трибуне Мавзолея во время демонстрации. Когда было объявлено о тяжелой болезни Сталина, я отменил свой день рождения. Когда он умер, я собрался в Колонный зал, чтобы проститься с ним. Меня спас мой одноклассник Володя Павлов, который жил в Коптевском переулке, куда выходил задний двор института Склифосовского и куда уже шли машины с трупами раздавленных на похоронах Сталина. Одна девушка из нашего дома погибла.Вот только при поступлении в университет на философский факультет товарищ Сталин меня подвел. У меня была золотая медаль, я был освобожден от экзаменов, но должен был пройти собеседование. Меня спросили, сколько основных мыслей в такой-то речи товарища Сталина. Я назвал три, но оказалось, что там их целых шесть, и в университет меня не приняли. Я тяжело все это пережил. Подал документы в педагогический. Но потом именно за это всю жизнь был товарищу Сталину благодарен.Теперь я хорошо понимаю, чем могла бы эта история с газетой для нас закончиться. Но Николай Георгиевич снял газету и ничего нам не сказал. Как он нас прикрыл, мы так и не узнали. Но что это был мужественный поступок, мы поняли намного позже. К тому же он был единственный кормилец своей тяжелобольной жены.Так получилось, что вышедший в 1995 году фильм Петра Тодоровского «Какая чудная игра» прошел мимо меня. Тодоровский был близок мне как режиссер, к тому же у меня учился его сын Валерий. И вот через много лет я увидел этот фильм по телевизору. В нем – тот самый год, когда я начал учиться в институте, когда моего уже потом близкого друга за шуточку на конференции, посвященной работе Ленина «Что делать?», исключили из комсомола и института. И в фильме студенты. И те же шуточки, розыгрыши, забавы. Но оканчивается все трагически. После фильма я вышел на улицу с собакой – меня трясло. Я долго не мог прийти в себя.Весной 2017 года жена моего школьного друга и одноклассника Игоря Лаврова передала мне рулон наших газет, которые хранились у ее покойного мужа. Естественно, без того злосчастного номера.Окончив институт, я пришел в школу во Владыкине – единственную в Москве школу, где мальчики и девочки учились вместе – просто не было еще одного школьного здания вокруг. 2 сентября 2012 года исполнилось 60 лет с того дня, как я впервые уже как учитель переступил порог своего первого класса (на самом деле их было два, но во втором я был связан только с двумя ребятами). И мои первые ученики спросили, что мне подарить в честь этого юбилея. Я говорил, что ничего не надо, а они мне отвечали, что будет плохо, если они подарят что-то бесполезное. И тогда я попросил, чтобы они подарили их фотографии, какими они были шестьдесят лет назад. У меня почему-то не было выпускной фотографии.Мне привезли послание, которое подписали 14 человек, и альбомчик с фотографиями. Среди них была и одна фотография, о которой я ничего не знал, хотя она была сделана как раз в первые месяцы моей работы в школе. Несколько мальчиков пошли гулять в Останкинский парк. А там была скульптура «Ленин и Сталин в Горках». Кто-то сел Ленину на колени. Все остальные тоже примостились к вождям, один из которых был еще жив. А Гена Монин всех сфотографировал. Фотографию распечатали. И она пошла гулять по школе. Дошла она и до Гавриила Владимировича Гончарова, учителя физики и секретаря партийной организации. Если бы эта история о кощунственном надругательстве над вождями мирового пролетариата, нашими вождями и учителями, просочилась наружу и стало известно, что Гавриил Владимирович сделал все, чтобы спасти ребят, его бы стерли с лица земли. А был он абсолютно советский партийный человек, что и было доказано его фронтовой биографией. Думаю, что он не колеблясь сделал выбор. Он умолял Гену сжечь пленку, собрать все фотографии и уничтожить их. Но фотографии остались, и через 60 лет одну из них получил и я.Незадолго до того такую же фотографию прислала мне и Тамара Ленточникова в своем письме. Из него я узнал, что однажды Гена Монин поздно вечером возвращался домой и обнаружил, что у него нет ключа. Он попытался забраться в квартиру через окно. Полез по трубе и сорвался. Его отвезли в больницу. Директор школы Василий Матвеевич Терехин и классный руководитель Ольга Петровна Смирнова дали девочке, с которой он дружил, деньги, чтобы она в больнице его подкармливала.Как я уже говорил, мне фотографию не показали. Это было понятно: я только что пришел в школу. Кто я, никто не знал. За первый год все-таки узнали меня, многое сделал первый многодневный летний поход, который все помнят и сегодня. Но, естественно, было что-то, о чем со мной не говорили. У меня учились близнецы Оля и Сергей Чернавские. И только через 59 лет, когда Сережа подарил мне выпущенную им книгу переписки отца с матерью «Москва, Владыкино – Караганда, Тайшет. Подцензурные письма 1940‑1956», я узнал о трагедии их семьи.Не могу не сказать и вот о чем. Вскоре после моего прихода в школу началось дело врачей. Пока не пустили автобус от метро «ВДНХ», который проходил и мимо школы, я несколько лет ездил в школу на поезде до станции Петровско-Разу­мовское, откуда довольно долго добирался до школы. Но входить в вагон я уже не мог. Атмосфера была погромная. Проклинали, требовали расправы над всеми, и не только над врачами. Я ехал в тамбуре. Но я приходил в школу, где ничего не говорило о страстях, которые бушевали за ее стенами.Жизнь все-таки была неоднозначной даже в самые трагические ее времена. И подлинное, человеческое пробивалось в ней. Многое изменилось в 90‑е годы, когда страна переходила на неизбежный путь рыночной экономики, ломая часто и то настоящее, что было и в советской жизни, несмотря на все ее пороки.Я особо убедился в этом, когда проштудировал два большеформатных, почти в тысячу страниц каждый, тома книги Михаила Барщевского «Счастливы неимущие. Судебный процесс Березовский – Абрамович. Лондон, 2011/12», изданной у нас в 2013 году.Абрамович учился в школе, в которой я работал. Меня долго доставали журналисты, чтобы я рассказал о его школьных годах. Но в классе, где я вел уроки литературы и был классным руководителем, он не учился, а учился в параллельном классе. Естественно, мои ученики Ромку Абрамовича знали хорошо. В музее школы портрет Абрамовича и моя фотография, как сказал поэт, «почти что рядом». Но, конечно, разного размера.Глобальные изменения освежили воздух жизни, проявлялись и в, казалось бы, мелочах школьных будней. Не говорю уже о том, что я год проработал по совместительству в одной из самых дорогих школ для детей, как тогда говорили, новых русских.Одна преуспевающая фирма в самом начале девяностых подарила к Первому сентября всем первоклассникам Москвы книгу «Как стать богатым». Кто спорит, есть и такая проблема. Но я бы подарил «Трех мушкетеров».В одной из самых престижных, как уже тогда говорили, элитных школ у девочки умер отец, основа благосостояния семьи. Классный руководитель поговорила со всеми одноклассниками этой девочки, чтобы они спросили дома, могут ли чем-нибудь ей помочь. Две подруги принесли по сто рублей, три – по пятьдесят (перевожу тогдашние деньги на нынешний курс). Фамилии остальных были вывешены в списке группы, которая отправлялась на каникулы в Италию.А Министерство образования призвало учителей сделать все возможное, чтобы ученики поле окончания школы могли добиться успеха.Но что есть успех, что есть успешная жизнь? Собрались ученики класса, в котором я вел уроки литературы и был классным руководителем. И каждый кратко рассказал о прожитом.- А ты, Лена, почему молчишь? Почему о себе не рассказываешь?- Да о чем мне, ребята, рассказывать? У меня ничего такого нет. Воспитываю четырех дочерей.И взрыв аплодисментов.Но многие ориентиры у людей смещались.Конечно, и тогда было немало достойного. Я навещал в институте имени Склифосовского жену. В палате была девушка после операции на мозге. Круглые сутки, сменяясь, около нее дежурили две подруги. Не знаю, какие у них были учебные достижения, но высший экзамен – экзамен на человека – они уже сдали.Уже потом, в другое время, для меня примером истинной человечности стали волонтеры. Какие прекрасные молодые лица я увидел на сборном пункте, куда принес вещи и лекарства для жителей Крымска после наводнения!Когда открылась выставка «Мелочи», которую организовал поисково-спасательный отряд «Лиза Алерт», в котором состоял брат моих учениц, я пошел на эту выставку. А через два дня у меня дома была мама этих учениц и двух их братьев. И показала мне эсэмэску, которую получила от сына. Они опоздали и нашли уже неживую девочку. А потом, в другом регионе, нашли и спасли. И он написал: «Одни слезы сменяют другие». Обо всем этом мама моих учениц и их братьев вскоре рассказала своей приятельнице. Присутствовавший при этом ее взрослый сын спросил: «А он у вас что, чокнутый?» Все верно: и Гамлет, и Дон Кихот, и Чацкий, и юродивый из «Бориса Годунова», и булгаковский Мастер, да и Иван-дурак – да, все они чокнутые, дураки.Обо всем этом я вспоминал, когда в кинотеатре увидел фильм Андрея Звягинцева «Нелюбовь», где волонтеры ищут пропавшего ребенка. Сам режиссер сказал, что он опирался именно на людей из отряда «Лиза Алерт».