Прошло сто лет. Бегство от свободы и обретение свободы

​«Свободными люди не рождаются, а становятся или нет в процессе своего жизненного пути. Человек может считать себя свободным, если он умеет думать, несет ответственность за свои деяния перед собой, считает невозможным помыкать другими людьми, обладает гражданскими правами». И только трое считали, что надо помнить тех, кто завоевал свободу, нужно ценить ее и отстаивать. А это 2,5%.

Как видите, подавляющее большинство ориентированы все-таки на необходимость намордника и поводка. Опасность и даже трагичность безраздельной свободы одиннадцатиклассники чувствуют и понимают куда лучше, чем опасность и даже трагичность несвободы. Их страх перед разнузданной, абсолютной свободой мне понятен. Но почти полное отсутствие страха перед опасностью утраты свободы, легкая готовность принять любые ограничения тревожили и настораживали.Естественно, все это тоже отражение и выражение духа времени. Не буду говорить об известном в то и нынешнее время политическом деятеле, который тогда вещал, что во главе России должен стоять человек типа Ивана Грозного или Сталина. Хотя в последнее время его отношение к Сталину несколько изменилось.Но вот и Андрон Кончаловский заявил, что русскому человеку свобода не нужна. И как раз в те дни, когда одиннадцатиклассники разных школ писали сочинение о свободе, а именно 6 марта 2004 года, на страницах «Известий» о свободе говорил и Фазиль Искандер. Приведу очень выразительную и типичную для тех дней выдержку из его интервью Бенедикту Сарнову. «Абсолютная свобода невозможна – она приводит к анархии. Сочетание экономической свободы с общей диктатурой на несколько лет, возможно, было бы полезно. Мне кажется, что демократия может закрепиться в стране, где у народа есть традиция добровольного самоограничения. У нас же была традиция насильственного самоограничения. И вот после страшного насильственного самоограничения, возьмем хотя бы советскую эпоху, вдруг выпала полная свобода, и огромное количество людей просто превратилось в жуликов, воров, убийц. Мне кажется, что у народа должно быть время, когда человек свои низменные инстинкты не из высших соображений затаптывал, а просто из страха перед возможностью суда, тюрьмы». (Вот до чего мы дожили – особую диктатуру на несколько лет! Выступает автор «Созвездия Козлотура», «Сандро из Чегема», «Кроликов и удавов»!) А Бенедикт Сарнов, одну за другой выпускающий книги о том, как тяжело было жить в стране и писать в эпоху тоталитаризма, ему поддакивает: «Я не могу с тобой не согласиться». Я сейчас ничего не меняю в том тексте, который появился в 10‑м номере «Знамени» за 2004 год, когда я впервые обо всем этом написал.Другое дело, что и в этих рассуждениях, конечно, момент истины тоже есть.Когда после «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского я обратился к «Легенде о Великом Инквизиторе» из его же романа «Братья Карамазовы», то некоторые из учеников сами мне говорили о том, что тот полный распад человеческого общества, который предстает перед нами в последних снах Раскольникова, не может не породить в людях страстную жажду жестокой и беспощадной диктатуры, а власть Великого Инквизитора не может не порождать стремления к абсолютной и бесконтрольной свободе. Последствие вновь становится причиной, а причина следствием.Что касается свободы, то здесь есть огромное количество вопросов, понятий, сторон, проявлений. И сейчас я обращусь только лишь к маленькой частице ее бытия – той частице, о которой писали в своих сочинениях и сами старшеклассники, – свободе выражения своего мнения, своей позиции. Но и здесь я сужу тему только до одного вопроса: свобода ученика на уроке литературы и свобода ученического сочинения. Потому что и воспитание свободы, и обуздание свободы для молодого человека прежде всего начинается в школе. Естественно, и в семье. Но в нормальной семье ребенок все-таки защищен от несвободы, хотя и проходит определенную школу «нельзя».В конце ноября 2017 года я прочел пора­зительную книгу, единственную в таком роде, – «Школьные воспоминания: мой урок литературы. Контакт поколений». Это воспоминания об уроках литературы в жизни разных людей. Временной лаг – 50 лет. Самое страшное:«Помню, писали сочинение по «Войне и миру». На тему «Мой любимый герой». Я взяла Наташу Ростову, писала искренне, потому как в далекие шестнадцать лет мне очень нравилась «эта в шелках и бархате воспитанная графинечка». Я переживала за нее, даже расстроилась, когда она стала женой Пьера Безухова. Мне казалось, что не могла она стать такой, как ее описал Лев Толстой.Каково же было мое удивление, когда за содержание я получила тройку – первую в жизни по литературе.На мой вопрос «За что?» учительница ответила: «Наташа Ростова не может быть любимым героем. Надо было писать о князе Болконском или Пьере Безухове». Я попыталась возразить, ведь я озвучила свои мысли. Ответ меня поразил. До сих пор не понимаю, как учитель по литературе мог сказать такие слова: А кому нужны твои мысли? Уже давно все сказали. Вспомни слова критики, подкрепи их цитатами из текста. Ты же не думаешь, что ты умнее других».За этим сюжетом главный порок изжившей себя нашей лжеметодики преподавания литературы. Тень стала на место самого человека. Переживание и понимание, развитие ума и души ничто по сравнению с отметками, баллами, цифрами. Не путайте: цифры эти не имеют никакого отношения к цифровой экономике.Самое важное, самое дорогое, самое незабываемое:«Когда пришла новая учительница, началась совсем другая жизнь. Ей было интересно слушать нас. С ней можно было обсуждать книги. Главное было не в том, чтобы какие-то фразы правильно сказать по учебнику. Ей было и правда интересно, как это для нас, как мы воспринимаем прочитанное. С ней можно было говорить про книжки как с человеком. И это было часть живой жизни, а не какие-то фразы из гербария. Литературу можно преподавать только в диалоге. Литература – это жизнь, это рефлексия».Вот вам и краткий курс методики преподавания литературы в школе. Тютчев: «Как слово наше отзовется». И вот этот голос: «Как это для нас».И нет ничего страшнее, чем когда ориентир другой: «Как это будет для них». Потому что «для них» в данном случае – это не для меня и не для нас.Литература, уроки литературы, сочинения по литературе и сочинения о жизни – это мир свободы. Помните, у Пушкина: «Свободен, вновь ищу союза волшебных звуков, чувств и дум»: «Минута – и стихи свободно потекут».Вы скажете, что все это про поэта, а не про ученика, который пишет сочинение в школе. Не только для поэта. «Глаголом жги сердца людей» – это для поэта, для пророка. «И виждь и внемли» – это сказано и поэту, и пророку, и тем, кто их читает и слушает.Но это все были воспоминания о прошлом. А что сегодня? Мы обратимся только к двум периодам – к последнему предъегэвскому, и самому ЕГЭ.Когда весной 2003 года были опубликованы 500 запредельных тем для экзаменационных сочинений этого года, которые потом будут собраны в блоки, а уже на самих экзаменах все сдающие увидят по телевизору, как детская рука выбирает из лототрона номер для своего региона, я дал интервью для «Известий». Оно вышло под большим заголовком «С первого апреля в школах России изучение литературы прекращается». Действительно, ибо нужно готовить к этим пятистам темам.Три человека, одним из которых стал я, были приняты в Департаменте образования. Мы сказали, что на экзамене нас ждет катастрофа. Нам ответили, что ни в коем случае за все это не должны расплачиваться наши ученики, в том числе кандидаты на награждение медалью.На прорыв были брошены все силы. Газета «Литература» (приложение к газете «Первое сентября»), мобилизовав лучших литературоведов и наиболее опытных учителей, в каждом номере печатала комментарии к каждой теме. Профессор, защитивший докторскую по «Евгению Онегину», комментировал тему по этому роману Пушкина и предупреждал, что тема сформулирована неверно, подсказывая, как выпутаться из этой западни. Институт усовершенствования выпустил несколько книг с расшифровкой тем. Народные умельцы издали десятки тысяч «шпаргалок» (так и было написано на обложке), где была раскрыта каждая тема, при этом пунктиром было обозначено, как вырезать шпаргалку так, чтобы текст был на обеих сторонах страницы. Об уровне я и не говорю.Пять лет – с 1978 по 1982 год – я был председателем Московской городской комиссии по проверке медальных сочинений. Конечно, каждый год я не мог проверить все тысячи сочинений, которые комиссия проверяла, но все спорные работы все эти годы я читал. И за 5 лет только два раза я подписывал пятерки за сочинения, которые этой оценки не заслуживали.Идет последний день работы медальной комиссии. В Московском городском отделе народного образования работают три группы. Одну из них ведет заведующий мосгороно Георгий Леонидович Асеев. Входит директор школы. Асеев говорит ему, что на основании двух представленных на медаль работ по литературе и математике ученик Иванов получает медаль. У ученика Петрова методисты снизили оценку за сочинение, и он медаль получить не сможет.Директор просит не давать медаль и Иванову тоже: «Иванов мой сын. И я не могу сегодня на выпускном вечере своему сыну дать медаль, а другому мальчику нет».Асеев спрашивает меня, могу ли вот сейчас исправить в сочинении Петрова отметку на «пять».  Я исправляю оценку.Трагичным был другой случай. Мне передают сочинение, за которое больше тройки поставить нельзя. К сочинению приложен запечатанный конверт с письмом для меня. Оказывается, автор этого сочинения уже больше года парализованный лежит дома. У него работают только кисти рук. К нему приходят учителя, что-то объясняют, что-то спрашивают. И по их оценкам ему нужно дать медаль. Но за три недели до экзамена Министерство просвещения выпускает распоряжение, по которому те, кто не сдавал экзамен в школе, медаль получить не могут. Товарищи на носилках приносят в зал, где все выпускники пишут сочинение, своего больного товарища, и он там, лежа на носилках, пишет это сочинение. Я подписываю пятерку.Но то, что было на медальной комиссии 2003 года, ни в сказке сказать, ни пером описать. Мы должны были бы снизить отметки за большинство работ. Но мы понимали, что сделать этого мы не можем. А через три года в одном из городов страны разразился скандал, о котором писали и говорили все средства массовой информации. Директор одной из школ на другой день после сочинения разрешил медалистам прийти в школу, дав им возможность то ли дописать, то ли переписать свое сочинение. Конечно, эти ученики не должны были получить медали. Бесспорно, директор школы должен был получить серьезное административное наказание. Но директора судили. Его оштрафовали на 20 тысяч рублей и запретили в течение трех лет занимать руководящие должности.