И тополя уходят
Уходят наши родители. От нас, пятидесятилетних (плюс-минус два-три года не считается). Один за другим уходят, уходят, уходят… Долгих, долгих вам лет жизни, тем, кто остался. У некоторых счастливчиков даже бабушки еще живы.
Но царственному, безропотному уходу с дерев учусь у листвы. Никто же над нею слез не льет осенью, никто не заламывает в отчаянии руки, вспоминая ее весеннее цветение. Наоборот – люди радостно шуршат палой листвой, ее мертвыми хрупкими скорлупками, зарываясь носками обуви в эти багряные залежи у обочин тротуаров. Дети и созвучные им взрослые получают от этого хрупкого, вкусного хруста колоссальное наслаждение.
Когда умирают травы – сохнут.
Когда умирают кони – дышат.
Когда умирают солнце – они гаснут.
Когда умирают люди – поют песни.
(Федерико Гарсиа Лорка в переводе Цветаевой).
Смерти я, чисто по-детски, так и не научилась бояться. Твердое знание, что жить буду – вечно, это, может, самое первое религиозное, бессознательное, стихийное чувство ребенка. Смерти друзей и родных боюсь, потому что это хоть и не вечная, но разлука. А любить – это значит глядеть и не наглядеться. Так и говорят: ненаглядный мой. Не наглядеться, не наслышаться.
А с тем светом нет ведь ни телефонной связи, ни спутниковых антенн. И каждый день разлуки – мучителен. И эта боль не убывает.
Но вообще-то, конечно, смерти нет. Смерть – это неправда. Я и на панихиды почти не хожу: не хочу видеть обман, вот эту восковую куклу взамен отлетевшей живой души. Христос своей смертью нашу смерть попрал. И даровал нам жизнь вечную. Оттого и ликование великое всего христианского люда: “Христос воскресе! – Воистину воскрес!”
Но правы и древние: memento mori. Помни о смерти. Живи и помни. Для меня это звучит как призыв к собранности и ответственности.
Вот и мое поколение вышло на эту ответственную финишную прямую. Время готовиться в долгий путь: собирать камни, разбросанные в молодом азарте. Успеть, кто еще не успел, посадить деревце. Вырастить ребенка. И – время издавать, оставлять книги. Это я о друзьях своих, коллегах по перу пишу.
Эту подсказку я увидела, как всегда, во сне. (Или в видении – не помню). Перед глазами бешено вращались ротационные машины, печатая тиражи свеженьких книг, и тут же, на моих глазах, обложки этих книг стремительно желтели, выгорали в ускоренном водовороте времени и солнца, становились раритетами. Там, в будущем, где будут уже только наши внуки. Я это – видела. И затвердила урок.
Это очень важно: подняться над суетой ежедневных статей, газет, телесюжетов и позаботиться о книгах, которых все равно не заменят никакие компьютеры.
Я тут же привычно обзвонила друзей и передала по связи это очередное “указание сверху”. (Друзья уже привыкли к моим кассандровским замашкам). Димка Шеваров рассмеялся, что, конечно же, я права и наши книги уж точно будут раритетами, учитывая их мизерные тиражи. Ведь мой круг – не именитые писатели. Но, право слово, это круг чистой воды. Журналистов, ученых, педагогов, музыкантов, поэтов и писателей по совместительству… Полифоничных, как всякий нормальный талант. Люди, не утерявшие в современной какофонии вздыбившегося времени тончайший музыкальный слух Слова. Я горжусь ими!
Сегодня у меня радость: пришло извещение о бандероли с только что вышедшей книгой Димы Шеварова – самого “писательского”, на мой взгляд, из нашей пишущей братии публицистов. Знаю не только Диму Шеварова, но и еще нескольких газетчиков, спокойно совмещающих публикации рассказов и повестей в престижных толстых журналах с обычной газетной работой.
На почту не спешу – растягиваю радость предвкушения Встречи с Его Величеством Текстом, который для нас – такое же живое существо, как и сам его автор. Жизнь – это текст, говорят структуралисты. Но для нас и Текст – это тоже жизнь.
Ольга МАРИНИЧЕВА
Комментарии