Профессия певца – почти религия. Герард ВАСИЛЬЕВ

Герард Васильев – народный артист России, солист Московского театра оперетты, получил в детстве воспитание в суворовском училище, затем учился в элитарном Военном училище имени Верховного Совета РСФСР, в Ленинградской консерватории, шесть раз участвовал в парадах на Красной площади. Он органично играл роли аристократов на подмостках сцены. И до сих пор остается самой яркой звездой отечественной оперетты, ее визитной карточкой. Возглавил жюри в номинации «Академический вокал» музыкального конкурса для детей «Открытая Европа».

– В своей исповедальной книге «Роли, которые нас выбирают» я такой, какой на самом деле. И поэтому иногда своим почитателям, почитателям жанра оперетты советую ее прочесть. Я сопоставляю сценические роли с жизненными, анализируя себя в роли сына, отца и в тех ролях, которые сыграл. Они все сформировали меня. Знаю, что мои родители были люди хорошие, любили друг друга, стараюсь следовать их примеру. Жизненные обстоятельства не порвали связей с ними, хотя в 1942 году умерла мама, в 1943 году отец погиб на фронте. Конечно, я ощущал нехватку родительского тепла, опеки. Знаю, что родители, нигде не учась, пели и играли на разных инструментах

– Герард Вячеславович, какое красивое одухотворенное лицо у вашего отца на фотографии…

– А у моего деда было такое красивое лицо, какое рисуют на конфетных коробках. Он был замечательный семьянин, вырастивший 7 сыновей. Я 10 лет учился в суворовском училище. И так был занят изучением «воинских наук», строевой песней, всеми занятиями детства и юношества, что коллектив тогда был дороже памяти о родителях. Я признателен суворовскому училищу за лучшие годы жизни, за товарищей. Мы оказались в другой экономической системе, но душевная закваска у нас прежняя. Мы еще сильны. Встречаемся. Сочувствуем друг другу. Помогаем. В теперешнее время это довольно дефицитное явление.

– Вас армия направила на учебу?

– Я не могу сказать, что раньше в армии было лучше, но сохранялись остатки культуры. Почему же, если я начал петь (курсантом в военном училище был ротным запевалой), люди нашли душевные силы, чтобы поддержать меня? Написали письмо: просим дать возможность лейтенанту Васильеву заниматься на вечернем отделении Ленинградской консерватории… При мне в консерватории учились ребята в морской форме, форме военврачей.

– Вы стали артистом оперетты. Не жалеете, что не попали в оперу? У вас была такая сложная жизнь, а вы все время развлекали кого-то, изображая красавцев-аристократов.

– Когда заканчивал консерваторию, у меня были нелады с вокалом. Государственная комиссия обсуждала, что поставить – «2 с плюсом» или «3 с минусом». Провалился я и на третьем туре в стажерскую группу Большого театра. Получил напутствие приехать через год, набравшись опыта работы с оркестром. А в Новосибирском театре музыкальной комедии сразу же полноценно за первый сезон (восемь месяцев) приготовил и сыграл шесть ролей. И каких! Эдвина в «Сильве», Орловского в «Летучей мыши», графа Данило в «Веселой вдове». Одним словом, весь репертуар, который потом много лет играл в Московском театре оперетты. Многие педагоги Ленинградской консерватории мне и предвещали достойную работу на профессиональной сцене. Ставьте ему что угодно. Для зрителя не имеет значения оценка в дипломе.

– Артисты оперетты, как и положено, красивы, но часто очень поверхностны на сцене. А вы убеждаете внутренним содержанием. Сразу чувствуется глубокое знание жизни.

– Я воспитанник армии. Когда следует команда – в атаку, вперед – никто из нас, согласно заветам Суворова, не оглядывается. Очень ответственно отношусь к работе с режиссером. Жизнь актерская заключается и в том, как найти ходы, подступы к биографии, как работать над ролью. Обязательно нужна подпитка, чтобы найти свой ключик к ролям на сцене… Конечно, судьба меня вела на протяжении всей жизни. Все, что со мной происходило в жизни, как у мастеровых, – «все шло в дело», в копилку эмоционального опыта. Во время сдачи спектакля «Товарищ Любовь» («Любовь Яровая») прострелил руку. И уже премьеру я играл Ярового с рукой на перевязи, как у Тренева. Только у Тренева правая рука на перевязи, а у меня – левая. Режиссер хотел обмануть судьбу – не будем изображать ранение. Жизнь заставила посчитаться с автором. И когда теперь играю человека, который испытывает боль, легко это себе представляю. Про оперетту со дня ее рождения говорят, что она умирает. А на самом деле выдыхаются, становятся неинтересными те, кто не умеет ее играть. Сейчас у нас в театре есть классные ребята. И я, глядя на них и слушая их, получаю удовольствие. Хотелось, может быть, что-то подсказать. Если вижу, что могу дать конкретный совет, делаю это. Бывает, что советы принимают с благодарностью. И тогда этот актер остается в поле моего зрения надолго. Сейчас интерес, ажиотаж, популярность обеспечивает телевидение. С «народными артистами» – непрофессиональным проявлением «народного» творчества – так возятся на телевидении, как будто это интереснее, чем показать спектакль Большого театра, МХАТа, «Современника», Театра оперетты. Как вы думаете, почему?

– Реалити-шоу. На глазах аудитории рождается знаменитость.

– Какая может быть знаменитость с плохим голосом, плохим слухом, неумением общаться со слушателями? Какими делами он знаменит, этот молодой человек? Только тем, что его показали по «ящику». Я ничего не имею против занятности, завлекательности. Я бы не хотел выступать как обличитель. На мой взгляд, это вроде бы попытка вырастить новых интересных исполнителей. Но! Что в них воспитывают, чему их учат? И можно ли за такой короткий срок воспитать актера, который не только развлекает зрителя, но на котором лежит и моральная ответственность за душевное состояние общества, я не говорю уже о воспитании, морали. Душевное состояние общества – это не только «легко на сердце от песни веселой», не только хохот по любому поводу и без повода. Это когда человек с интересом воспринимает историю своего Отечества, может выслушать жалующегося человека. Так вот, театр и важнейшая составляющая театра, актеры, должны это осознавать. И посочувствовать человеку, не говоря уже об исполнении 10 заповедей. Это само собой разумеется.

– Как вы относитесь к отечественным мюзиклам? Вы, конечно, смотрели «Норд-Ост»…

– Мне очень понравился этот спектакль. Великая утрата – жертвы в результате теракта, то, что этот спектакль перестал существовать. Радовала литература, связанная с детством многих поколений. Бардовская музыка – народная музыка, считайте, для нескольких поколений означала глоток свободы. И сама по себе организация этого проекта, когда в отдельном здании все было организовано в стиле этого спектакля, мне тоже очень нравилась. Не знаю, долго ли продержался бы этот спектакль в московской афише. Я желал ему долгой жизни.

– Большой театр поставил современную оперу. Может быть, Театр оперетты тоже сделает что-то на злобу дня?

– Вы помните оперетту Дунаевского «Вольный ветер» на тему борьбы в латиноамериканской стране против капитализма? Переносили действие из одной страны в соседнюю. То герой назывался Янго, то Янко. Хотя музыка и прекрасна, сейчас ее невозможно ставить. Она о том времени…

– Когда вы надели фрак, вы сразу почувствовали, что это ваше?

– Трудно решить, что у меня от природы, а чему меня научили мои наставники. Пацаном на Севере нечего особенно было и носить – валенки, шапки-ушанки. В суворовском училище учили бальным танцам, манерам, правильному поведению за столом, правильному – строго по уставу – ношению формы. Ты не должен сутулиться, горбиться. Фуражку можно чуть-чуть набочок, но кокарда точно посередине. Для этого существуют специальные приемы. Не так, как сейчас: у военных кокарда где-то сбоку… Актер в жизни может быть элегантным, а на сцене играет бродягу. А военный человек должен быть военным. Мне сейчас стыдно за нашу армию, за дедовщину.

– У вашего музыкального клана есть новое поколение. Вы выступали в Доме архитектора вместе с сыном, братом, племянниками…

– Брат как высококлассный вокалист проработал много лет в оперном театре Риги. Этот высокого класса оперный театр был почти единственный в Советском Союзе, ставивший сложнейшую музыку Вагнера. Тянуло брата и к живописи. У него в Риге и Ленинграде были персональные художественные выставки. Сейчас брат – доцент Санкт-Петербургской консерватории. Сын Вячеслав не поет. Предпочел работать в фирме по недвижимости. А вот племянник Федор – большая знаменитость в Санкт-Петербурге. Поет на разных языках, прекрасно играет на трубе. Я вырастил внука Андрюшку от приемного сына. Ему уже 22 года. Он окончил Высшую школу экономики. Учился в Америке, в Голландии. Много работает. Может вечер и ночь сидеть у компьютера, делая то, что делали бы пятеро. И оклад у него очень хороший… Не ревнует, когда я снова женился. Наоборот, выразил восторг, когда у меня родился Сережа.

– Герард Вячеславович, вы планируете, что ваш маленький сын Сережа станет певцом? Ведь ваша жена Жанна Жердер тоже солистка оперетты.

– Недавно он был на спектакле «Большой канкан»… Я побоялся его нести за кулисы, пока пела Жанна, чтобы не начал говорит «мама-мама», не пошел на сцену. Потом жена носила его, когда я пел. Ребенок очень внимательно слушал, уже зная, что это работа. Профессия певца – почти религия, образ жизни. Все направлено на нее. Мало того что собственную жизнь надо прожить достойно, сколько еще жизней надо прожить, чтобы быть хорошим актером. Мало просто слушать, что говорит режиссер, заниматься с концертмейстером. Это только верхушка айсберга. Чтобы что-то сделать, нужно освоить то, что под водой. Для меня каждый спектакль как премьера. Нечестно по отношению к зрителям, если ты накануне спектакля лишние разговоры вел по телефону или поехал куда-то. Потому что нужно держать себя в хорошем физическом состоянии. А пение – это труд, который отнимает много сил. По правилам нашего театра актеры обязаны приходить за 45 минут до начала спектакля. А я прихожу за 2 часа. Главное, чтобы никто не мешал, не отвлекал. Но все по-разному. Мы же знаем актеров, которые могут за кулисами рассказывать анекдоты. А потом шагнул на сцену, и как будто шаровая молния в него влетела. И, может быть, они достойны большего уважения.

Герард ВАСИЛЬЕВ