Пушкинский Сальери поверял алгеброй гармонию. А здесь даже не алгебра – элементарная арифметика. К тому же и сами цифры абсолютно сомнительны. Сколько часов у учителя на этот предмет в классе (у меня, например, в 11-м классе два урока в неделю, но я знаю школы, где на ЕГЭ в 11-м классе подкидывают 5 уроков в неделю)? Кто учится в классе – отобранные дети или простые смертные, в том числе и те, кто вообще плохо знает русский язык, потому что он неродной? (Когда директор школы с гордостью говорит, сколько у него стобалльников по математике в математическом классе, то, на мой взгляд, это неприлично: в математическом классе с отобранными учениками, где на математику вдвое, а то и больше уроков в неделю, чем по обычной программе, наверное, почти все должны быть стобалльниками.) А главное – что стоит за всеми этими оценками? Мы ведь знаем, как пятерки получают на уроках литературы даже те ученики, которые и сами произведения не читали. На все эти вопросы ответов в отчете, конечно, нет. А между тем они определяют истинный уровень преподавания.
Когда известную учительницу 201-й школы Зинаиду Николаевну Кулакову где-то на рубеже 60-70-х годов выбрали депутатом Верховного Совета РСФСР, она мне сказала: «Меня, конечно, включат в Комиссию по образованию, и я увижу в первый раз нашего министра. И тогда я спрошу его, понимает ли он, что процентомания убивает школу». (Через года два она скажет мне: «От меня ничего не зависит. Максимум, что я могу сделать, это пробить, скажем, вам домашний телефон».) Прошло 40 лет. Но похоже, мы не извлекли уроки из опыта (в том числе и позитивного) прошедших десятилетий.Зато как удобно: вскоре можно будет победно рапортовать о повышении качества знаний и высоких достижениях образования. Что это такое, я слишком хорошо знаю. На одном из съездов партии Брежнев выдвинул лозунг: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город». Вскоре был организован почин: «Образцовому городу – образцовые школы!» Я тогда работал в городском институте усовершенствования учителей и очень хорошо знал, как все это делалось. И, поняв, что я ничего не могу сделать, подал заявление об уходе. Тем более я был и оставался по своей сути учителем, и переход в школу, в которой я работал и все десять институтских лет, для меня не был драмой.Но что делать учителю в современной школе?* * *Министерство образования публично и официально заявило о новом направлении в реформировании экзаменационных процессов. Сначала все это скромно назвали «экспериментом по разнесению предметов по времени» (здесь и далее все цитаты из официальных материалов и выступлений).Далее что-то стало называться по существу. «Например, разрешить ребятам сдавать русский язык после 9-го класса, когда заканчивается изучение основного курса. В случае успешной сдачи результат уже есть (прошу обратить внимание на это слово – «результат»; оно вскоре тоже станет ключевым. – Л.А.). А если полученные баллы не очень устроят, у ребят будет возможность пересдать предмет после 11-го класса и потом выбрать лучший результат. Данный вопрос прорабатывается».И еще об этом же: «Было бы правильно, если бы мы постепенно перешли к системе, близкой к вузовской: закончил курс – сдал экзамены. И не в конце, а в ходе учебы – с шансом пересдачи, если хочешь отличный аттестат. Тогда люди будут учиться не только последний год, а система, где надо любой ценой обмануть, исчезнет». Ну во-первых, как можно говорить, что учатся лишь последний год? (Понятно, что я сейчас буду говорить о русском языке.) Весь десятый только то и делают, что готовят (а то и просто натаскивают) к ЕГЭ. А ГИА в девятом? Да о чем говорить, если уже начался эксперимент по проведению ЕГЭ в начальной школе. По существу, школа полностью егэзируется. Но об этом мы подробно говорить сейчас не будем.Во-вторых, если русский язык заканчивается в 9-м классе, если будет считаться, что здесь можно руководствоваться принципом закончил курс – сдал экзамен, то логично будет снять уроки русского языка в старших классах. Экономия ощутимая.Но главное не в этом, а в том самом заканчивается и окончил.Что окончили? Изучение правил орфографии и пунктуации, хотя в десятый класс (что в десятый – даже на наш факультет журналистики университета) многие придут неграмотными. Постижение грамматики, хотя долго еще не смогут отличить причастие от прилагательного, а наречие от деепричастия. К тому же в московских школах все больше тех учеников, для которых русский язык неродной. Уж они-то никак не окончили курс русского языка в девятом.Но дело не только и даже не столько в этом. Русский язык – это не только грамматика и грамотность. Русский язык в 10-11-х классах, от которого, похоже, хотят отказаться, – это чтение Достоевского и Толстого, Чехова и Бунина, Блока и Есенина, это школа великого языка, школа постижения слова, приобщения к мысли, обогащения чувств. (Другое дело, что, к сожалению, нередко этот потенциал русской литературы не задействован: все ограничивается информацией о книгах, порой даже не прочитанных.)Но не только в литературе дело. Во всех школьных предметах. Работа с учебниками, ответы на уроках, доклады, рефераты, конференции – все это, вошедшее в практику преподавания в старших классах, тоже обогащает мысль, чувство, язык, речь. Русский язык после девятого класса и русский язык после одиннадцатого – это, как говорят в Одессе, две большие разницы.Перенесение итогового экзамена в девятый класс – это курс на облегчение, на примитивизацию, на упрощение, это курс на понижение уровня. А в школе может быть только одна игра – игра на повышение.Есть тут и важнейшая политическая составляющая. Я навел справки по многим странам мира. Везде, подчеркиваю – везде, после окончания учебного заведения, как бы оно ни называлось, как наше среднее (полное) общее образование, выпускники сдают экзамены по государственному языку своей страны. В Германии – немецкий, в Италии – итальянский, в Англии – английский, в Китае – китайский, в Армении – армянский. Я мог бы этот список продолжить. И только мы додумались до того, чтобы сдавать в России русский язык на упрощенном, обедненном и примитивизированном уровне. Подняв тем самым цифры результативности преподавания русского языка.Не могу в этой связи не сказать и вот о чем. В последнее время много говорят и пишут на («русскую») тему, о русском вопросе. На мой взгляд, это очень важная тема, имеющая все права на то, чтобы ее обсуждали и чтобы она была в центре внимания. Но я хотел бы спросить у наших горячих защитников русского народа, товарища Геннадия Зюганова, господ Владимира Жириновского, Дмитрия Рогозина, Никиты Михалкова, знают ли они, что в столице страны, которая называется Россией, вот уже четвертый год оклад учителя русского языка и литературы в два раза ниже, чем оклад учителя иностранного языка. А между тем иностранный язык сдают при окончании школы по выбору, то есть несколько человек в классе, и то не всегда, и даже в школах с углубленным изучением иностранного языка лишь часть, чаще всего меньшая, класса. А экзамены по русскому языку, что в 9-м классе, что в 11-м, сдают все, и результаты ЕГЭ по русскому языку определяют во многом судьбу выпускников школы, потому что только сертификат по русскому языку требуют предъявить все учебные заведения.Знают ли эти товарищи и господа о трагедии преподавания литературы в школе? Русской литературы. Дело не в официальном рейтинге, по которому литература занимает последнее место в школе. Рейтинг этот устанавливается по уродскому принципу (хотя он и будет учитываться при определении зарплаты): сколько учеников выбрали литературу как экзамен. Ученики моего одиннадцатого класса с интересом занимаются литературой, читают и даже сочинения пишут, не списывая их с типографских шпаргалок и Интернета. Но зачем им сдавать экзамен, когда они собираются в вузы, где сертификат по литературе не нужен? Да и мне легче дышать, когда не нужно думать об экзамене. Дело в сокращении времени на уроки литературы. Сокращение сверху и снизу. На днях мне рассказали об учительнице литературы одной из престижных московских школ, которой в десятом классе (а это Достоевский, Толстой, Чехов) оставили один урок в неделю, а сэкономленные часы бросили в топку ЕГЭ.
Комментарии