Присвоение пространства Ильи Кочергина. Раскрытие чуда и постижение новых миров

Зов пространства, страдающего от своей заброшенности. Илья Кочергин не единственный писатель, который сейчас дает слово этому голосу. Есть певец отечественного Дальнего Востока Василий Авченко. Михаил Тарковский, который выстраивает особый русский крест, соединяющий пространство, показывает важность центробежного пути. О территориях, превращающихся в заброшенную пустыню, «медвежьи углы», «зоны затопления», пишет Роман Сенчин.

Звучат голоса, преодолевающие иллюзию проклятия пространства, которое размывает знание о стране. Проклятия, создающего ложную мифологему «центр – периферия», по которой чем дальше от центра, тем больше чувствуются обреченность и пустынность. Это важная линия в нашей современной литературе. Здесь уже можно услышать отголоски советского порыва к покорению территории, выразителем которого был, например, Олег Куваев. Но сейчас речь идет не о романтике, не о джеклондонском мужском вызове, а о глобальной социальной и геополитической проблеме. Проявляется что-то схожее с тоской по размыванию деревни и ее патриархального быта, которая звучала в отечественной литературе второй половины прошлого века. Но если тогда речь шла об исходе людей из деревни, проигрывавшей битву с городом, то теперь бесперспективной становится территория, отечественное пространство.Это не деревенская проза, а проза географии, пространства. И вопрос здесь ставится все тот же почвенный, неизбывный, как в шукшинском киносценарии «Брат мой»: «Уехать – дело нехитрое. А на кого землю-то оставили? …Так и все уедем помаленьку. Что же тогда будет-то?» Практически эти же слова произносят герои Сенчина, Тарковского. Или, например, Захар Прилепин, уехавший на Донбасс и вернувшийся оттуда, – это разве не об этом же?..Книга Ильи Кочергина – это роман с географией, он о постижении отечественного пространства.Герой трехчастной «Точки сборки» вырвался из Москвы на Алтай. Его предки покоряли Первопрестольную, он же вступает на территорию неизведанной земли. Ощущает себя первооткрывателем, которому важно не только вступить, но и присвоить это пространство, сделать своим. Прочувствовать «восхитительную ушибленность» огромностью территории, преодолеть отчуждение от нее, которое ощущается, например, в Москве. В «нулевом километре» – так столица называется в книге. Пространство каждый лично завоевывает, разгадывает, добывает, как зверя. Так человек проходит обряд инициации, становится охотником, добытчиком. Это и движение к Беловодью, путь к познанию себя.Сам автор, например, так описывает процесс пространственного присвоения: «Они ночевали на одной из замечательных полян, а следующий день провели, присваивая это пространство, овладевая им, насколько сил хватит, насколько позволяли ноги, глаза, кратность биноклей, память. Дорвались, словно изголодавшиеся, и теперь пиршествовали».Присвоение пространства – это особый сдвиг, раскрытие чуда и постижение новых миров. С этим процессом связан главный концептуальный образ-символ повести – точка сборки. Ее суть формулирует герой книги Митя Комогорцев: «Человек представляет из себя такое яйцо, сферу такую. И на боку у яйца есть такая светящаяся точка. Точка сборки. Она у всех людей в одном и том же месте, мы приучены ее держать там же, что и другие люди. Через нее проходят нити Вселенной. Если мы ее сдвинем, то зацепим новые нити и увидим все по-другому. Увидим чудесные вещи, другие миры».В смещении заключено умное зрение, открывающее и соединяющее миры. Как восклицает тот же Митя в архимедовском стиле про точку опоры, смещение точки сборки производит «совершенно чудесные, сказочные вещи!». В движении, в присвоении пространства также совершается особый сдвиг, позволяющий по-иному смотреть на мир, постигать его.Вот поэтому и совершает свой «великий поход к великой цели» Сашка – герой второй части книги. Он «летучий муравей», призванный отыскивать «новые смыслы в новом месте». Из Москвы его понесло в алтайский заповедник, при этом фоном идут, как декорации, глобальные события в жизни страны: перестройка, референдум, путч, распад. Когда все вокруг рушится, он ищет свою точку сборки, чтобы начать все заново, чтобы противостоять энергиям распада. Сашка будто «отматывал историю назад, к тому времени, когда пензенские, смоленские и астраханские крестьянские дети запрягали коней, чтобы отправиться за дровами. Только это был уже новый виток спирали».Через присвоение пространства и смещение точки сборки происходит твое личное домостроительство – построение чудесного мира, который ты потихоньку возводишь. Мира большого и необъятного. Этот мир заключен в огромном и в то же время малом пространстве между костром и «далекой космической суетой». В процессе завоевания пространства и смещения точки опоры ты будто выходишь из себя, преодолеваешь личную замкнутость, размываешь границы: «Смотришь на корочку недавней царапины на запястье, она сама собой, безо всякого твоего участия заживает, скоро зарастет и совсем исчезнет. Ты не можешь всем этим управлять, этим бездумным отрастанием и зарастанием. Насколько все это твое или насколько все это ты? Твои границы стремительно размываются в этих сумерках. Пытаешься их нащупать, а они стерты».Совершается своеобразный выход в космос, который и описывается Кочергиным. Через центробежное движение преодолевается отчужденность, происходит открытие большого мира, который присваивается как трофей, делается своим.В центре книги традиционное противопоставление «здесь – там». Москва – «нулевой километр» и пространство с другой стороны. Временное – новостная повестка, огонь костра и вечное – космос, звезды. И «я» героя – это огонек сигареты, который где-то между этими декорациями. Если сместить точку сборки, то «я» будет вполне соотносимо и с большой историей, которая свершается где-то в параллельной реальности, и с мирозданием. Все соизмеримо и равнозначно: «Сашок шел домой и думал, что теперь меньше боится зубных врачей. На следующий день, в воскресенье, Всесоюзный референдум о сохранении СССР. Небо низкое, снегопад». Какой тут страх стоматолога, когда человек может отматывать историю назад, жадно и ненасытно присваивать пространство, «захватывая новые отпущенные тебе пространства, называя их и примеряя к себе», выстраивая особую космогонию?.. Об этом строительстве и причастии книга Ильи Кочергина, ее герой не просто меняет свои пространственные координаты, а роднится с территорией, соединяется с ней, «вступает во владения» своей огромной страны.В тематически близком кочергинском очерке «Чувствительность к географии» автор-герой с супругой через двадцать лет посещает места, описанные в повести, и отмечает: «Мы плохо чувствуем огромное тело своей страны, словно подростки, не свыкшиеся еще со своими вымахавшими конечностями. Тело работает, иногда устает, истощается, требует отдыха или болит. Но оно для нас только ресурс, мы пугаемся и злимся, когда оно подводит нас».Современная литература как может напоминает читателю о теле страны – едином и живом организме, сейчас во многом заброшенном, непознанном, о пространстве все больше становящемся пустынным, сжимающемся, тяготеющем к тому самому «нулевому километру». Книга Илья Кочергина – важный голос в этом разговоре.Илья Кочергин. Точка сборки: повесть-триптих. – М. : Время, 2018.