search
main
0

«Пресволочнейшая штуковина» и партийная литература

Встав на горло собственной песне

«Эк дурак навалял! Да хорошо, застрелился рано, а то бы сколько еще девкам-то мучиться!» – заметила одна пожилая сельская труженица, пробежав сверху вниз по маяковской лесенке в школьной хрестоматии по литературе – стихам, какие ее внучка должна была выучить наизусть к следующему дню. Славословие «молоткастому, серпастому», видимо, запоминалось плохо, как и прочие агитки «ассенизатора и водовоза, революцией мобилизованного и призванного», зарифмованный пафос партработника школьникам был чужд. Да и только ли им и только ли тогда?

Владимир МАЯКОВСКИЙ вынес себе смертный приговор и привел его в исполнение
Фото с сайта fotki.yandex.ru

12 апреля 1930 года, за два дня до самоубийства поэта, пришедшие на его вечер в Политехническом комсомольцы, выкрикивавшие с мест оскорбительные реплики, недвусмысленно дали понять, что он воспринимается советским молодняком как посмешище. Открывшуюся выставку «20 лет работы» вопреки ожиданиям поэта не удостоили своим посещением ни руководители партии и правительства, ни видные литераторы, как не удостоились зрительских симпатий и поставленные тогда Мейерхольдом пьеса «Баня» и спектакль «Клоп». Из уже сверстанного апрельского номера «Печати и революции» изъяли приветствие «великому пролетарскому поэту по случаю 20‑летия работы и общественной деятельности». Но, может быть, самым тревожным звоночком был для Маяковского отказ в визе для очередного выезда за границу. Ему не доверяют! Не только не оценили по достоинству, но и, по-видимому, сомневаются в его политической благонадежности. А вдобавок ко всему прочему еще и Вероника Полонская, с которой он встречается второй год, не собирается разводиться с мужем, уходить из театра и требует открыть дверь и отпустить ее на репетицию, вместо того чтобы остаться с ним, Владимиром Маяковским!

Впрочем, судя по предсмертной записке («любовная лодка разбилась о быт»), самоубийство было делом уже решенным, и он покончил бы с собой независимо от того, ушла бы Вероника от него в то утро 14 апреля или нет. Но только ли дело в «лодке» и всем перечисленном выше? Не был ли суицид следствием, итогом некой внутренней работы, о которой нам ничего не известно? Осознания какой-то роковой ошибки и непоправимости совершенного? Или же собственной обреченности в стране победившего социализма?

Как бы там ни было, Маяковский вынес себе смертный приговор и привел его в исполнение, преподав тем самым последний урок и поэтам, и их читателям, и всем, кто и тогда, и сейчас склонен к умственной деятельности, этому старомодному, вредному и постыдному занятию, передоверенному сегодня искусственному интеллекту. Урок, преподанный в свое время одним из учеников Христа, казначеем апостольской общины. И сводится он к той заповеди, с которой в Декалоге начинаются все остальные: «Не предавай».

Напомню: прежде всего остального Бог заповедал на Синае через Моисея потомкам Авраама, Исаака и Иакова не создавать себе вместо Него, Бога истинного, Сущего (Того, Кто есть), бога ложного, несуществующего: «Я – Господь Бог твой… не делай себе кумира».

В случае поэтов таким кумиром является зачастую поэзия, поэтический дар, затмевающий Дарителя, о котором или забывают вместе со всеми Его заповедями, или вообще отказывают Ему в праве на существование, следуя духу времени. Если Пушкин в последней строфе своего «Памятника» говорит музе «веленью Божию, о муза, будь послушна», то для атеиста это означает, что наше все был либо дураком, либо шарлатаном.

«Мы можем уже безошибочно различать за католической сутаной маузер фашиста. Мы можем уже безошибочно за поповской рясой различать обрез кулака, но тысячи других хитросплетений через искусство опутывают нас той же самой проклятой мистикой, – вещал, во всем, как всегда, следуя линии партии, Маяковский в 1929 году с трибуны 2‑го съезда Союза воинствующих безбожников, в котором состоял. – Если еще можно так или иначе понять безмозглых из паствы, вбивающих в себя религиозное чувство в течение целых десятков лет, так называемых верующих, то писателя-религиозника, который работает сознательно и работает все же религиозничая, мы должны квалифицировать или как шарлатана, или как дурака». И финальный аккорд: «Товарищи, обычно дореволюционные ихние собрания и съезды кончались призывом «с богом», сегодня съезд кончится словами «на бога». Вот лозунг сегодняшнего писателя».

Этому лозунгу Маяковский следовал неукоснительно и в жизни, и в творчестве, если можно назвать творчеством изготовление стихотворного агитпропа, каковому целиком посвятил себя поэт-футурист после 1917 года. Его кумиром стала так называемая революция, мобилизовавшая и призвавшая его из «барских воеводств поэзии, бабы капризной». Определение, кстати, хотя и грубое, но точное: русская поэзия создавалась аристократами и для аристократов и уже только поэтому должна была быть сброшена с корабля современности и заменена Пролеткультом. Но дело в том, что в отличие, скажем, от назвавшегося Демьяном Бедным Ефима Придворова Маяковский был все же поэтом и оставался им, даже встав на горло собственной песне.

Нами

          лирика

                    в штыки

                             неоднократно атакована,

ищем речи

          точной

                    и нагой.

Но поэзия –

          пресволочнейшая штуковина:

существует –

          и ни в зуб ногой.

Эта-то «штуковина» и наказывает за недолжное обращение с ней поэта, как наказывает человека его человеческая природа за то, что ненавидимые витийствующим атеистом «безмозглые» прихожане называют грехом.

Будучи революционером в искусстве, Маяковский предпочел служению муз, не терпящему суеты, служение партии, то есть той самой суете, из которой сотворил себе кумира – новую религию, нового идола, потребовавшего столько человеческих жертвоприношений, сколько не требовал никакой молох за всю человеческую историю. И сам стал одной из таких жертв. «Коммунистическое далеко», в которое он грозился к нам прийти с сотней томов своих «партийных книжек», отменили сами коммунисты, став капиталистами. Приходить некуда. Разве что в качестве популярного среди нынешних леваков гламурного бренда, в какой превратило всемирное общество потребления товарища Че Гевару, бившегося с ним не на жизнь, а на смерть. И не приоткрылась ли каким-то мистическим образом великому пролетарскому поэту (считавшемуся, впрочем, лишь попутчиком) именно такая перспектива? И не выстрелил ли он себе в сердце, не в силах вынести этого зрелища?

19 июля – 130 лет со дня рождения Владимира Маяковского.

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте