Преподавание музыки начинается с колыбельной мамы. Александр ФЛЯРКОВСКИЙ

Александра Георгиевича Флярковского нужно представлять тем немногим людям, которые никогда не слышали песню «Когда уйдем со школьного двора…» Он написал к ней музыку. Как-то Флярковский услышал, как эту песню играют в подземном переходе уличные музыканты, собирая деньги за исполнение, и в этот момент он шутя подумал: «Ну вот, теперь я стал композитором, любимым народом». Александр Флярковский написал музыку к трем сотням песен и романсов. Кроме знаменитого вальса, звучащего на каждом выпускном вечере, ему принадлежит музыка к песне «Говорила мама мне…» с известным припевом «Ах, мамочка, на саночках каталась я не с тем…». Песни Флярковского звучат более чем в шестидесяти фильмах («Русское поле», «Девичья весна», «Зеленый огонек», «Розыгрыш», «Еще раз про любовь», «Белый снег России»). Композитор много работает в жанре детской музыки. В то же время он автор сюит, симфоний, кантат, концертов для скрипки, саксофона, валторны, трубы с оркестром. На сцене Московского государственного академического детского музыкального театра Наталии Сац поставлено несколько детских опер Флярковского, а в начале декабря здесь прошел юбилейный вечер, посвященный 75-летию композитора. С этим театром Флярковский сотрудничает с 1981 года. Наталия Ильинична Сац однажды приехала к нему в Дом творчества композиторов. «С какой стати, чем я провинился?» – подумал Флярковский. «Вы должны написать оперу. Я сказала», – пояснила Наталия Сац и передала либретто. Через два месяца Флярковский написал детскую оперу «Отважный трубач» – первую для театра Сац.

– Секрет любой песни в – музыке. Конечно, здесь, как у птицы, два крыла, и все важно в комплексе, хотя сколько бывает случаев: стихи не дотягивают до высокого уровня, а композитор делает из них высокую поэзию, и наоборот, замечательные стихи погибают из-за средней музыки.

Мы жили в Ленинграде, в районе Витебского вокзала. Отец играл на баяне. Мама работала сторожем в кинотеатре. Я ходил туда, смотрел, и многое оседало… Отца приглашали на свадьбы. Он брал меня, пятилетнего: «Пошли работать». Мне платили рубль и давали конфеты. В школе я играл на слух, не зная нот. Однажды отец услышал по радио, что в хоровой школе при Ленинградской капелле организован прием мальчиков, и он меня повел туда. Из пятидесяти мальчиков приняли троих, в том числе меня. Таким образом я и попал в музыку… Потом война. В блокаду меня вывезли. В 1944 году на базе хоровой школы в Москве было организовано хоровое училище. Им руководил Александр Свешников, как и в Ленинграде. Первое мое сочинение прозвучало в 1947 году в филиале Большого театра. В какой-то газете я прочитал стихи Евгения Долматовского «Появился в отряде мальчишка…» Написал песню. Показал ее Свешникову. С нами учился Володя Леонов, очень хороший альт, он ее спел. Когда готовили программу для филиала Большого театра (в связи с юбилеем революции), выбрали нас. Так я впервые выступил с собственным произведением.

– Есть ли у вас любимая песня?

– Вторая половина 1950-х годов, песня «Стань таким» на стихи Роберта Рождественского:

Если я тебя придумала –

Стань таким, как я хочу…

Ей пятьдесят с лишним лет, а ее до сих пор поют. «Ах, мамочка, на саночках каталась я не с тем…» из кинофильма «Русское поле». «Когда уйдем со школьного двора…». Достаточно? Условия жанра здесь прежде всего диктуют слова. Песню «Ах, мамочка…» нельзя сделать элегией. Это частушечная вещь, и так было задумано. Всегда отталкиваешься от текстового, от словесного материала, который и диктует жанр.

– Кто из преподавателей вам особенно дорог?

– Я учился у замечательного педагога Григория Михайловича Динора. Замечателен он был своей невероятной музыкальностью и полной отдачей воспитанникам. Есть музыканты, которые представляют собой не только яркую индивидуальность, они заражают энергией, и это не укладывается в обычные рамки. Его ученики сегодня – профессора консерваторий, дирижеры. Он выходил из общих рамок потому, что был очень интеллигентным человеком. С нами, мальчишками, он общался на «вы». Когда его спросили, почему, он ответил: «Вы же индивидуальность. Как я могу вам «тыкать». Тыкать – панибратство». Он относился к каждому как к личности. Это очень важно, уважение к маленькой личности. От него многое зависит, в том числе и вера в себя. Меня уважают, значит – я могу, значит – получится, значит – я должен. С тебя не требуют, а спрашивают. Это большая разница… Помню, когда мне было семнадцать лет, я заболел скарлатиной и месяц пролежал в больнице. Выучил наизусть второй концерт Рахманинова. На пальцах. Без инструмента. Сел за инструмент, ничего не могу сделать. И тогда Григорий Михайлович попросил Свешникова, тот разрешил мне после отбоя еще час заниматься. Через год я играл с оркестром. Понимаете, какая вера была? В 1949 году я закончил учиться, а в 1950-м Свешников позвал меня в хоровое училище преподавать. Вчера с ребятами я играл в футбол, теперь стал для них «Александр Георгиевич». Непросто было…

– Если бы вы преподавали музыку в обычной средней школе…

– Прежде чем ответить, хочу рассказать одну историю. Через год или два после того, как фильм «Доживем до понедельника» вышел на экраны, я поехал в Монголию. Жена президента республики была русской. Анастасия Ивановна Цеденбал. Мне предложили поехать по республике и посетить школы. Чем я был потрясен? Во всех школах меня встречали песней: «Когда уйдем со школьного двора…». Они пели на русском языке. Их никто не заставлял. Значит, что-то их захватило… Преподавание музыки начинается с колыбельных песен мамы. Чем разнообразнее будет ее «репертуар» (имеются в виду не только колыбельные, а вообще все, что мама поет и слышит), эта музыкальность, от нее идущая, вольно или невольно попадает к ребенку. Что же касается школы, то здесь прежде всего важно не знание нот, а выяснение тенденции детей: к какой музыке их тянет. Их надо знакомить и с классикой, и с современной музыкой. Но здесь есть одно «но» – телевидение. Ту «попсу», которая там звучит, нельзя давать детям слушать! Она развращает не только музыкально, но и внутренне! Делает разболтанными. Телевидение сегодня – страшная опасность.

– Чем отличается хорошая эстрада от плохой?

– Прежде всего музыкальным качеством. В плохой эстраде работают случайные люди, а в хорошей их почти нет. Если есть, то единицы.

– Александр Георгиевич, вы профессор Государственного музыкального педагогического института имени Ипполитова-Иванова и преподаете очень давно. Есть ли отличия между нынешним поколением студентов и прошлым?

– Как ни странно, студенты сейчас почему-то более поверхностны. Современная псевдоэстрада невольно «съедает» музыкальный талант. А в принципе ребята приходят наученные, грамотные, способные. Но порой нечто поверхностное принимают за талантливое. Эти ложные критерии мешают молодым людям правильно оценить, что же хорошо, а что плохо.

– Вы много ездили по свету. Хотелось ли вам что-то перенять из того опыта, что накоплен за рубежом?

– Тут надо знать этот опыт конкретно, досконально, чтобы и ответить конкретно. И одно дело, когда нечто поражает и удивляет, а другое – надо ли это перенимать. Когда я был в Голливуде, посмотрел, как идет работа над двумя фильмами. Этот шаблон меня убил. Стало даже неловко. У нас работа шла тщательно, а здесь – конвейер… Вспоминаю одну интересную историю, которая случилась в Алжире. Был концерт, вдруг на сцену выскакивает какой-то молодой человек и говорит по-русски, что учился в МГИМО и пел когда-то одну песню, нравилась она ему. «Можно я спою». Я говорю: «С удовольствием». Он стал петь, а я играть. Аплодисменты. Он: «Откуда вы знаете музыку?» – «Так я же ее и написал». Песня называется «Что тебе нужно для счастья» из кинофильма «Весенний ветер над Веной». Ей уже более полвека.

– Александр Георгиевич, концерт, посвященный вашему юбилею, открылся отрывками из оперы «Сын полка». В чем специфика, в чем отличие детской оперы от «взрослой»?

– Детское восприятие диктует особый музыкальный звук. Нет, скорее не звук, а настроение, которое было бы понятно и близко детям. Это очень сложная вещь. Для них должны быть сделаны особые музыкальные расчеты: творческие, эстетические. Надо учитывать все особенности детского восприятия. Каковы они? Если бы я был ребенком, я бы вам ответил. Но мне кажется, это прежде всего непосредственность. Удивительная непосредственность. Дети не «едят» вранья. Им нельзя врать – ни в музыке, ни в чем другом. Их внимание рассеивается, как только оно чувствует фальшь. Чтобы писать для детей, необходима этакая творческая приподнятость, разговаривать с ними просто так – это как обычный урок.