Премьера

Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт, этот не живший мальчик, вытравленный тобой?

Кедринские строки попали в точку. Но родилась девочка, которой через двадцать пять лет суждено было сыграть гения…

Как отметить 200-летие нашего незабвенного Александра Сергеевича, каждый определял себе сам. Журналист, телеведущий и драматург Андрей Максимов отрежиссировал и выпустил в трепетные пушкинские дни “Моцарта и Сальери”. Тогда как многие знатные московские подмостки отдыхали, над малой сценой Государственного культурного центра-музея В. Высоцкого гремели аплодисменты…

На программке, которую мне вручили при входе, значилось “Театральный этюд”. А его девизом были слова “Не марай себе воображения, женка…” из писем великого именинника Н. Гончаровой.

Но это была ничуть не шутка, а тонкая уловка от Максимова. Дальше больше…

“…а может быть, Она, поняв, что Он не обращает на нее внимания, – решила превратиться в того, кто не дает покоя ее любимому, да вот беда: заигралась…

…а может быть, Она, поняв, что ее любимый замыслил убийство, решила проиграть всю эту историю то ли во сне, то ли в видениях, да вот беда: любимый не оценил ее жертвы…

…а может быть, великие слова: “Нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой, единого прекрасного жрецов”, – сказаны не только о музыкантах, но и о влюбленных…”

Довольно редко удается “вступить” в диалог с театральной программкой. А тут:

“Коллега-зритель! Ну ей-богу, не может же “Моцарт и Сальери” быть только историей о зависти, в этом случае пьеса вряд ли бы столь долго волновала умы и зрителей, и актеров, и режиссеров.

…а может быть, у Вас есть собственный взгляд на эту маленькую трагедию и Вы увидите в ней то, чего не заметили мы…

Мы же были счастливы оттого, что могли два месяца во время репетиций ежедневно произносить великие слова Пушкина.

Теперь послушайте эти слова и Вы.

Все остальное – детали.

Андрей МАКСИМОВ”

Зал затаенно погружался в действо. Но что такое Валерий Золотухин в роли Сальери после Моцарта в “Маленьких трагедиях” Швейцера? Печать двух гениев – сказать здесь неуместно. Из лицедеев, кому доводилось так мастерски писать портрет злодея-гения, я бы мог сравнить его с почерком Смоктуновского – в тех же “Трагедиях”.

Но это была отнюдь не копия экранной роли другого несравненного мастера. Золотухин-Сальери, совсем не шумный, не таганковский (представляю, как нелегко было ему с Максимовым при постановке), мучимый сомнениями злодей, открыл такие глубины человеческих страстей, что, как я слышал потом в фойе в разговоре театральных критиков, переиграл самого себя. И может быть, даже своего Павла Первого…

И получилось так ярко и убедительно еще и потому, что Моцарт (Ирина Линдт), словно светлый лучик, царил на тревожной сцене, наслаждаясь молодостью, жизнью и талантом. И тем, который дарили автор и постановщик, и тем, где актриса шла к Моцарту от себя. И тогда, когда в конце первой части взяла в руки скрипку и подарила нам четвертую часть 40-й симфонии (фрагмент выбрала и предложила сама) и когда в финале своим драматическим сопрано живьем “повела” фонограммный хор с “Ля кримозой”, реквиемом прощаясь со своим героем.

О метаморфозе, что задумал постановщик, а сотворила Линдт, лучше него самого и не скажешь. И не берусь. В самом деле слишком прост такой ключ к драме: гений и злодейство. Как, скажем, неуемная привязанность, полная странностей и противоречий Артюра Рембо и Поля Верлена. У нас случай иной, ибо на сцене присутствует третий. Он царит и мучает, буквально вдавливая в кресло ревнивого Сальери. Здесь, в этой мизансцене, Золотухин просто неповторим: апоплексия буквально разбивает его…

Само собой – в основе пушкинское слово. Но если оно ведет в глубины философии и души, то этот третий – выплескивающаяся страсть самих героев. Моцартовская музыка. При его жизни она не почиталась так, как творчество Сальери. Но теперь Моцарт звучит как живая, необходимая музыка, соединившая времена, зрителя, актеров…

Точно подметил взволнованный увиденным автор гипотез о новых хронологиях академик-математик Анатолий Фоменко: “Сложилось созвездие: Моцарт, Сальери, Высоцкий и Максимов. А какая тишина стояла в зале…”

Это первый опыт центра-музея своей собственной постановки. И надо сказать – очень удачный.

А потом, не забыв о дне 6 июня, Золотухин и Линдт импровизировали по Пушкину еще, не поленились взять в руки гитары и так душевно, на моцартовской волшебной ноте помянули Поэта.

…Если имя Валерия Золотухина давно в театральном зените, то Ирина Линдт только начинает свое восхождение. Выпускница Щукинского училища сейчас играет на Таганке.

Еще совсем недавно с сокурсницами моталась зрителем по всем столичным театрам, мечтая попасть в любой. В русско-немецкий ученика Ю.П.Любимова Эрвина Гааза Ирину взяли исключительно из-за… немецкой фамилии. Там ее в “Триумфальной арке” и подсмотрели.

В апреле – месяце сюрпризов – начало жизни на Таганке и 15 числа у Ирины еще и день рождения, стала репетировать Моцарта. Познакомившись с замыслом режиссера, в партнеры ее пригласил Золотухин.

Перевоплощаться было не страшно. Страшно – сыграть плохо…

Ирина родилась в Алма-Ате в семье военного музыканта. После школы с золотой медалью – год на факультете журналистики. Так готовилась к Щукинскому. Брали без экзаменов в консерваторию. Отказалась. А на уроках вокала, скрипки и даже акробатики готовилась только в актрисы. Цель и мечта теперь живут с ней на Таганке. Пока – в Лизе из “Подростка”, в царице Ксении из “Бориса Годунова”. Первая главная роль уже сыграна. И я представляю, какая Шарлотта Корде со скрипкой в руках в пьесе Петера Вайса “Марат-маркиз де Сад”, вылепленная Юрием Любимовым.

После Моцарта Линдт ждет еще одна мужская роль – пажа Фальстафа – злого мальчика в “Хрониках Шекспира”.

Не сомневаюсь, что впереди у нас еще много встреч с этой молодой, как моцартовский лучик, живой, и очень необычной актрисой. А вот с поэтессой Линдт – большая редкость:

Боль… какая странная боль…

Жизнь… или всего только роль…

Ложь… в оправе слов золотых…

Страсть… сильнее, чем совесть

и стыд…

Страх… сводящий чувства на нет…

Бог… сулящий праву и свет…

Грех… такой… как будто чужой…

Власть… над чьей-то слабой душой…

Зло… что так безжалостно бьет…

Смех… лишенный радостных нот…

Миг… разнесший все в пух и прах…

Бред… тонувший в пьяных слезах…

Сон… мне предсказавший беду…

Он… меня водивший в аду…

Да… в котором правды на грош…

Нет… что не произнесешь…

Боль… Жизнь… Ложь… Страсть…

Страх… Бог… Грех… Власть…

Зло… Смех… Миг… Бред…

Сон… Он…

Да?.. Нет?..

И наверное, праздник не был бы праздником, если бы Валерий Золотухин на встрече после спектакля не спросил:

– А почему уходите без моей книжки?

И, надписав ее, вручил нам свои дневники “На плахе Таганки”.

Я открыл страницу и прочел:

“25 октября 1987 г. Воскресенье.

Господи! Прости и сохрани! Был в церкви. Помолился за Тамару и Сережу. Дениса вспомнил и себя не забыл. Причастился, хотя и не исповедовался. Ну да Господь про нас и так все знает. Просил Бога, чтоб вернул мне талант, чтоб сподобил меня на написание “Родословной” моей, а то ушел от меня талант и не возвращается. И вернул чтоб смирение мне! Вот и сегодня – сыграю я Находку беспрекословно, оттанцую и отпою”.

И вам, читатель, – таланта и смирения.

Юрий КОВЕШНИКОВ

На снимках: Моцарт (Ирина Линдт) и Сальери (Валерий Золотухин). И пожелание В. Золотухина читателям “УГ”.