Православное рождество

С Праздником!

Людмила СЕНЧИНА, народная артистка России:

– Увы, все предпраздничные дни обычно проходят в чудовищной суете. Поездки, концерты, съемки. Некогда остановиться, оглянуться, замереть в ожидании чуда. Впрочем, последнего я не жду. Оно у меня как-то под Рождество никогда не случалось. И скорее всего уже не случится. Когда дети были маленькие, конечно, покупали елку, наряжали ее, но сейчас они выросли, а для себя этим заниматься не хочется. И потом, очень жаль срубленное дерево! Я предпочитаю собрать немного веточек, они больше греют сердце. Мне не нравится яркость, мишура, блеск, которые якобы должны сопутствовать празднику. Я лучше пройдусь по магазинам, куплю милую, добрую атрибутику: крохотных дедов морозов, елочек, ежиков и посижу потом у телевизора. Можно, конечно, созвать друзей, но я – не застольный человек. В последнее время сильно устаю от общения, иногда его достаточно на уровне телефонного разговора. Наверное, для меня праздник – возможность отдохнуть, остаться наедине с собой.

Валерий ПОПОВ, писатель:

– Рождество для меня – праздник, который борется с буднями. Может, не в Петербурге, а в каком-нибудь другом городе, где звенят колокольчики на дверях и в каждой лавке дремлет сказка, оно становится осязаемым чудом. Я живу мечтой о Рождестве в Таллине. Впрочем, так или иначе, оно остается праздником, и очень хочется находиться в ожидании его.

Одно Рождество мне запомнилось на всю жизнь. Случилось это сорок лет назад. Я тогда был студентом Ленинградского электротехнического института и крепко дружил с замечательными парнями. Четыре друга нас было. Однажды мы решили провести Рождество за городом, сняли домик в Кавголово, но так получилось, что двое из нас поссорились, и праздновать мы отправились втроем. Стояла чудная погода, деревья кутались в снежные шубы, вокруг сновали лыжники в ярких костюмах. Мы тоже попробовали себя на лыжне, слепили огромного снеговика, набегались, наигрались. Словом, провели восхитительный вечер. Потом, как водится, отметили Рождество и легли спать. Не знаю, что меня тогда заставило открыть глаза среди ночи, но когда я их распахнул, то увидел, что вся комната затянута дымом. Дышать было нечем. Я попробовал подняться, но не смог. И как-то очень ясно осознал: это конец. Мы рано закрыли конфорку в печи и угорели.

В этот момент вдруг раздается скрип двери, и в клубах мороза, пара, дыма появляется… Дед Мороз! Оказалось, наш четвертый друг не выдержал одиночества и явился сюрпризом, тем самым спас наши жизни. Потом он признался, что весь предыдущий вечер ему было не по себе. Этот случай сплотил нас еще сильнее и научил дорожить друг другом.

Евгений ВЕСНИК, актер:

– Не могу сказать про себя, что я человек верующий, но в церковь иногда захожу – это как-то очищает, мне нравится атмосфера. И праздник Рождества для меня – праздник духовного очищения. Я даже завидую верующим людям, больше им доверяю. Но я чувствую себя вполне комфортно в отношении веры. У меня была беседа об этом с одним батюшкой после концерта в городе Судиславль. Он меня пригласил к себе, и мы о многом поговорили. И он меня спросил: тебе стыдно, когда врут твои друзья или когда ты видишь, что на экранах телевизоров врут всякие чиновники, руководители? Я говорю: каждый день. Батюшка сказал: значит, ты верующий, потому что в тебе жива совесть…

С Рождеством у меня связана трогательная история. Накануне этого дня в 1944 году, перед наступлением из Литвы на Восточную Пруссию, я получил от своей учительницы литературы Анны Дмитриевны Тютчевой письмо. Это был радостный подарок – в армии старались к празднику доставить всем письма и подарки. Кстати, среди солдат во время войны было много верующих.

А надо сказать, что Анна Дмитриевна была не просто учительницей 15-й московской школы, она была праправнучкой Тютчева и вообще замечательной женщиной. Ее письмо начиналось словами: «Здравствуй, дорогой мой голубок!». Она писала о том, как живет школа, что все меня вспоминают, и в конце добавила: «Да хранит тебя Бог». А я был в то время командиром батареи. И никто из моих старшин и старших сержантов не верил, что это писала не моя любовница. А Анна Дмитриевна была уже пожилой дамой, за 70 лет, старой девой. Но я боготворил ее, ведь она решила мою судьбу.

Анна Дмитриевна считала, что образование, заложенное в школе, решит будущее не только человека, но и страны. Она приходила в ужас от плохих педагогов. Так, она настояла на том, чтобы уволили из школы полупьяненького учителя черчения. Потому что была уверена, что рядом с тем, что она несла – настоящей культурой, театральным искусством, не может быть такой преподаватель, от которого пахнет перегаром.

И именно Анна Дмитриевна уговорила меня стать актером. Она водила нас в театр и сама организовала кружок в школе. С этим кружком у меня было связано замечательное событие: в пьесе Гусева «Слава», которая обошла все сцены России и республик, я сыграл народного артиста. Мог ли я предположить, что сам стану когда-нибудь народным артистом – и не только РСФСР, как в пьесе, но и СССР?

Анна Дмитриевна чисто по-человечески взяла надо мной шефство: я же был сирота, родители у меня были расстреляны и сосланы как «враги народа». И вот я получаю от нее такое письмо на Рождество. Я плакал. Единственный раз за все время войны…

Евгений ДОГА, композитор:

– Прежде всего с Рождеством у меня связаны воспоминания детства. Я рос в молдавском селе, и у нас было принято в ночь перед Рождеством ходить колядовать, славить Христа. Дети ходили по домам, пели здравицы, пожелания хозяевам, а нас за это угощали кто чем мог, иногда даже дарили денежки. Но для начала надо было обязательно спросить разрешения колядовать – годы-то были военные и послевоенные, голодные, и не все могли позволить себе чем-то одарить. И вот был такой смешной случай, связанный с колядками. Мы ходили по дворам и решили заглянуть к дяде Фырне – так прозвали одного старенького дедушку. Не помню уже, что это значило – может быть, он фыркал часто при разговоре, а может, это была просто смешная абракадабра. Мало кто уже помнил, как его звали. А мы не понимали, что это кличка, и так его называли между собой. И вот мы зашли во двор к дяде Фырне и кричим: «Можно колядовать, дядя Фырня? А, дядя Фырня?» Молчок. Мы снова давай кричать, и по очереди, и хором: «Дядя Фырня!» Никакой реакции, безответные темные окна. И вдруг он ка-ак выскочит из-за угла с коромыслом и как бросится за нами! Бежит и кричит нам: «Я вам покажу Фырню! У меня что, имени нет?» Да еще спустил всех своих собак!

Мы разбежались по домам, кто куда успел. Моя бабушка нас спрашивает: «Что вы плачете, детки, что случилось?» Мы рассказываем: «Мы пошли колядовать к дяде Фырне, а он нас погнал коромыслом да еще собак спустил!» А бабушка говорит: «Какой же он дядя Фырня? Как вам не стыдно? Его же дядя Вася зовут!»

В общем, даже в эти голодные годы люди справляли Рождество, это потом его стали искоренять – в 1950-е, 60-е, 70-е годы особенно. Сейчас я Рождество, можно сказать, и не отмечаю: я не люблю шумных компаний… Я лучше скромно встречу этот праздник дома, тем более что у меня есть изумительная икона. У нее удивительная история: она была написана в монастыре, где служили все мои предки по материнской линии. У мамы была церковная семья, моя тетушка была старицей в монастыре, но, естественно, все это держалось в тайне при советской власти.

И вот в 1985 году, когда я баллотировался в депутаты Верховного Совета СССР (я четыре раза был депутатом Верховного Совета Молдавии и СССР), я приехал в село на юге Бессарабии, где была одна из двух сохранившихся деревянных церквей в Молдавии. Она была обнесена забором… из навоза. Деревянный забор сломали и специально сделали забор из навоза, чтобы люди туда не ходили. А саму церковь дважды обливали бензином и хотели поджечь, но местные жители косами и вилами встали на защиту храма и уберегли его. При Горбачеве уже пошло послабление, от церкви отстали, но забор из навоза я еще застал. Я пообещал людям, что открою эту церковь, и, когда меня избрали, приехал туда снова с разрешением из Москвы. Внутри церкви еще стояли плуги, вместо святых висели портреты знатных сельхозработников. А все иконы были сложены кипами на полу, и лишь одна из них стояла отдельно, в стороне. Я ее взял и увидел потрясающей красоты икону Скорбящей Божией Матери: слезинки как настоящие, поворот головы в 45 градусов, направленный в небеса. Молодая, красивая Матерь Божья! И живопись совершенно объемная, потому что в Бессарабии укоренилась смесь византийской и европейской школы.

И самое интересное, что, когда я оказался в Румынии, у своего дяди в Бухаресте, я у него дома увидел маленькую помятую почтовую открытку с изображением такой иконы. Дядя мне рассказал, что она была написана в 1946 году 29-летним монахом, который еще, возможно, жив. Он бежал на румынскую территорию Молдавии после того, как здесь начались гонения на служителей церкви. При этом он захватил самое ценное, что у него было, – либо саму икону, либо ее копию, которую он сам же написал. Так одна икона осталась в Бессарабии, а другая попала в Румынию.

Я сделал новую отличную ксерокопию иконы, восстановил на компьютере цвета, утраченные фрагменты. И сейчас она хранится у меня, а еще по копии я подарил дяде – он ее уже освятил – и своему внуку. А сама икона, наверное, попала в музей. Во всяком случае Минкультуры возило ее на выставку в Париж. И Владыко Питирим, которому я рассказывал эту историю, очень заинтересовался иконой. Вот такие у меня истории, связанные с Рождеством. Они и смешные, и грустные, хотя этот праздник для меня все-таки – радость души.

Владислав ГАЛКИН, актер:

– Как большинство людей, живущих в православной стране, я отношусь к Рождеству Христову как к большому светлому празднику. Хожу в церковь, когда есть такая возможность. К сожалению, в моем советском детстве – в 70-80-е годы – Рождество никак не отмечали. В те времена, если тебя увидели рядом с церковью, тебе грозили неприятности вплоть до исключения из школы.

Сейчас я и мои родные празднуем Рождество вместе, собираясь за столом, если нам это удается. Каких-то особых традиций у нас нет, мы просто дарим друг другу подарки, как, впрочем, всегда, когда встречаемся, потому что это происходит нечасто при нашей с отцом профессии (Владислав – сын известного актера Бориса Галкина. – Ред.). Когда у меня появятся дети, я, наверное, постараюсь отмечать Рождество вместе с ними. Хотелось бы, чтобы они впитали в себя эту культуру, были воспитанными в христианских традициях. Рождество – это прежде всего особое состояние души. Это то особое тепло, которое не поддается ни времени, ни искушениям, ни переменам в стране. Это то, что незыблемо и вечно.

Виталий КОРЖИКОВ, писатель:

– Когда я думаю о Рождестве, я чувствую присутствие Гоголя, его усмешку. Я вырос на Украине, среди людей, в которых была память об этом празднике и уважение к нему. Так что Рождество для меня – это Гоголь. Очень люблю его «Ночь перед Рождеством». Перечитываю и вижу зимние пейзажи, эти украинские снега, эти дымки над крышами, эту вьюгу, в которой завертелась рождественская ночь… А ощущение просторов, над которыми летит Вакула! От его полета, от всех его приключений веет комическим и в то же время чем-то глубоко лирическим. Это написано с любовью к Украине, к России. Так что душа в этот праздник даже больше получает от нашей великой и прекрасной литературы, чем от некоторых духовных лиц.

Юрий РЯШЕНЦЕВ, поэт:

– Я понимаю, что Рождество значит для человечества вообще и для человека крещеного в частности. Но я не церковный человек. А кроме того, я не могу побороть в себе отношение к праздникам как к чему-то вырывающему из милого мне быта и рабочего состояния. Любой праздник надо перетерпеть. Но это не мешает мне сознавать все значение Рождества. Герой этого праздника для меня самое почитаемое явление, которое существует в истории человечества.

Александр ДОЛЬСКИЙ, поэт, музыкант:

– В нашей семье любой праздник отмечается совместно. Очень скромно. Никто не курит, не употребляет спиртного. Чай и какой-нибудь вкусный, не изобилующий сливками тортик. Сейчас в нашей компании прибыло: у сыновей появились девушки, поэтому все стало проходить намного живее.

Безусловно, мы дарим друг другу подарки. Когда мальчики были маленькими, они писали стихи. Это было смешно и трогательно. Мы устраивали розыгрыши, легкие, безобидные, внутрисемейные. Сейчас подарки вручаем посущественнее (в основном это полезные вещи), но стихи тоже звучать не перестают.

С возрастом я все меньше уповаю на чудо, но всегда задаюсь вопросом: разве это не чудесное воплощение моей мечты, моего желания, что вся наша семья вместе? Что мы живы и здоровы. Что наши дети продолжают оставаться нашими детьми, а мы их любящими родителями. И отвечаю себе: это и есть самый важный жизненный подарок. Чего желать еще?

Валентина ТЕЛИЧКИНА, актриса:

– Для меня самой Рождество – очень личный праздник. Радостные ощущения от него словами не передашь. Просто с годами мое восприятие этого дня менялось. В детстве это был просто праздник, повод для веселья, когда дома стояла елка, дарили подарки и не надо было работать – мыть полы и кастрюли. Кроме того, мы колядовали – я выросла в селе Красное Арзамасского района Горьковской области. Мы славили Христа – пели «Рождество твое, Христе, Боже наш» и нам дарили пряники, конфеты, пироги, деньги. Поэтому мы очень ждали и Пасху, и Рождество. У нас было абсолютное ощущение радости. Сейчас в Москве, конечно, этих традиций нет, но собрать близких тебе людей за одним столом тоже прекрасно.

Рождество я отмечала всегда, где бы ни находилась. И в советские времена тоже. И зная это, со мной этот праздник привыкли отмечать и мои друзья, и, конечно, близкие. Мне никто в этом не препятствовал. Творческие люди у нас всегда считались «контрой» и уж на такие невинные в нашей среде вещи, как празднование Рождества, смотрели сквозь пальцы. Кто-то ко мне ходил на Рождество, а кто-то просто в гости. У меня и сейчас собирается интернациональная компания: среди них есть и католики, и иудеи, и мусульмане, и для некоторых из них Рождество – просто повод встретиться и пообщаться. И, конечно, подарить подарки. В Рождество это делаешь с легким сердцем – мои друзья уже в том возрасте, когда к вещам относятся довольно привередливо, а на Рождество нельзя отказываться от подарков. Их я покупаю загодя – в командировках, вообще где только могу, – и мне нравится их дарить.