Право на образование есть у каждого. Проблемные дети должны стать «выгодными» для школы

С Людмилой ВЕКО, специалистом по коррекционной педагогике, председателем Нижегородской региональной общественной организации «Верас», занимающейся реабилитацией детей и молодежи с самыми тяжелыми формами умственных нарушений, мы говорим о модном нынче инклюзивном образовании и вообще о том, как наши соотечественники, в том числе педагоги, смотрят на проблемных детей.

– Каждый ребенок имеет право на образование, с этим обычно никто не спорит. Но это право у каждого ребенка свое. Если говорить о детях с нарушениями развития, то к ним подход должен быть особенный – и индивидуальный, и дифференцированный, потому что детей с одинаковыми (стандартными) нарушениями не бывает. Поэтому и требуется более адаптивный подход. Специфика программы их обучения состоит в разложении ее на очень маленькие шаги. И эти крохотные шажочки нужно постоянно закреплять. Бывают случаи, когда ребенка считают необучаемым и на этом основании перестают с ним работать. Это в корне неправильно. Результата можно достичь всегда, если ставить реальные цели и двигаться к ним постепенно. Иногда нам, умным, красивым, имеющим одно, а то и два высших образования, трудно понять, насколько маленькими нужно сделать ступеньки, чтобы ребенок смог на них подняться, чтобы он по ним пошел, продвинулся в своем развитии. Но педагог просто обязан это понять. Профессионал должен построить программу, исходя из потребностей и возможностей каждого конкретного ребенка, а не исходя из своего видения. Скажу о своем опыте. Начинала я педагогом начальных классов, потом, работая в специализированном учреждении, получила специальность дефектолога, но и мне на первых порах было очень сложно. Приходилось даже уговаривать себя: «Я же имею высшее образование, у меня гораздо выше интеллект, значит, я могу дойти до понимания интеллекта ребенка». Это помогало. Я поняла, что если педагог ставит перед собой эту задачу, то ему удается программу обучения адаптировать под ребенка. Еще раз повторю: нельзя ребенка с нарушениями подогнать под стандарты. Наш мир разнообразен во всех отношениях, многие дети по-другому его воспринимают, они иначе взаимодействуют с ним, но мы должны их подготовить к жизни. – Как вы относитесь к инклюзии? Нужно ли расширять сеть коррекционных учреждений? – Вопрос о закрытии или сохранении коррекционных школ неоднозначен. Многие специалисты доказывают целесообразность того или другого решения. Но все понимают необходимость изменения стратегии. Мое мнение, и его многие разделяют: дети, имеющие более легкие нарушения, может быть, скорее педагогически запущенные, должны быть включены в общеобразовательные школы, хотя тут есть несколько «но»… Общеобразовательная школа сегодня, как никогда, ориентирована именно на стандарт, на высокие показатели, от которых зависят и рейтинг, и оплата труда. Поэтому школам совсем не хочется брать на себя проблемных детей. Но эту проблему можно было бы решить, если б за каждым ребенком шли деньги, так называемый образовательный полис. Очень важно, чтобы та школа, которая берет на себя заботу об образовании ребенка, получила эти деньги и смогла создать на эти средства особые условия. Вообще-то на Западе школам выгодно брать таких детей – денег у них реально больше, притом что количество детей в классах значительно меньше, больше ставок педагогов. И эта система оправдывает себя. – Но вы же знаете особенности российского менталитета. Деньги имеют склонность не доходить до детей, а откладываться в чужих карманах… – Я считаю, что можно все продумать. Но есть и другой момент, не связанный с материальными ресурсами. Многим нашим педагогам хочется провести четкую грань между детьми, способными показать результат и неспособными дать процент успеваемости. Но в жизни, к которой мы готовим детей, не будет такой грани. Ведь мы живем в обществе, и если будем изолировать от себя детей, имеющих проблемы, то в результате получим эффект обратный. Став взрослыми, не сумев вписаться в общество, они создадут проблемы так называемым нормальным людям. Я уже не говорю о том, что любая их изоляция как минимум негуманна. Вы посмотрите, сколько тратит государство на интернаты для людей с тяжелыми формами нарушений! Средства колоссальные, но все эти затраты неэффективны. Специалисты, работающие с детьми, имеющими проблемы, согласятся со мной: самое главное для них – школа жизни. Пусть они не научатся считать в пределах тысячи, пусть не освоят таблицу умножения, но они смогут отличать вчера от сегодня и завтра, «опасно» от «неопасно», «можно» от «нельзя», научатся вести себя среди людей. Их нужно научить добиваться, чтобы их понимали. Целью их обучения должны быть не знания о частях речи и членах предложения, а как обслужить себя, одеться, застегнуть пуговицы, выйти во внешний мир. Мы этому учим, объясняем функцию денег, постоянно говорим о том, с кем можно взаимодействовать в жизни, а с кем нужно быть очень осторожным – вот их программа-максимум. Должна сказать, что такая программа не для учеников обычных коррекционных школ, а для детей с тяжелыми формами нарушений в нашей стране уже есть. Она одобрена Министерством образования и науки и уже реализуется в ряде учреждений VIII вида в Псковской области, ее используют по России в ряде школ. Наши нормативы не запрещают использовать индивидуальный, дифференцированный подход. Так, например, для детей, больных аутизмом, требуются особые условия – классы до 8 человек.Еще раз отмечу, что в Европе дети-аутисты посещают обычные школы, для них создают особые классы. Они учатся отдельно, но посещают определенные общешкольные мероприятия. Конечно, для детей с особенностями нужна особая среда, потому что они по-особенному воспринимают материал. Нужно использовать формы альтернативной коммуникации (кстати, они активно используются во всем мире, в том числе и в Белоруссии). Для России это совершенно новое направление, оно развивается пока в Москве, Пскове и Питере. Мы тоже пытаемся его развивать в Нижнем Новгороде. Это реально и несложно, нужно просто желание помочь детям, найти с ними общий язык. Задача нашего центра – донести до родителей и педагогов коррекционных школ, что есть множество самых разных форм работы с такими детьми. – А педагоги школ коррекции к вам приходят? Сами, без приглашения обращаются к вам в сложных ситуациях? – Последнее время стали обращаться гораздо чаще, потому что возрастает количество детей с аутизмом и множественными комбинированными пороками развития. Рост количества таких сложных детей напрямую связан с успехами службы родовспоможения. Сегодня выхаживают почти всех детей – и недоношенных, и родившихся тяжело. Прекрасно, что мы научились выхаживать на раннем этапе, но дальше все этапы поддержки нарушаются или пропускаются, поэтому к школе мы имеем такие вот результаты. На мой взгляд, коррекционные школы должны перестраиваться на такую категорию детей, и мы им в этом помогаем. Приглашаем часто специалистов, делимся опытом, рассказываем о новых технологиях. Те дети-дошкольники, которые приходят к нам, пойдут потом в коррекционные школы, и нам хочется передать их в хорошие руки, чтобы там они развивались наиболее успешно. Нужно, чтобы там была для них атмосфера доброжелательная и благоприятная. А иначе ребенок может замкнуться, негативная реакция затормозит развитие. На данном этапе интеграции общественных организаций и государственных образовательных учреждений пока больше проблем, но результат все равно есть. – Людмила Викторовна, специалисты вашего центра постоянно общаются с иностранными коллегами, знакомятся с передовым опытом других стран. Какая из них, на ваш взгляд, наиболее успешно решает проблему детей с тяжелыми нарушениями? – Образцом, идеалом образования таких детей можно считать Швецию. Там совсем нет коррекционных школ, там инклюзия постоянного действия, потому что начиная с самого рождения ребенок, даже с особенностями и тяжелыми нарушениями развития, посещает обычный детский сад – именно тот, который удобен семье, ходит в школу по месту жительства, выбор учреждения не зависит от степени умственных или физических нарушений ребенка. Там считают так: раз ребенок пришел в школу, школа должна приспособиться к ребенку, а не ребенок к школе (как часто у нас бывает). Обычные педагоги умеют работать с любым ребенком. Они не могут от него отказаться, сославшись на то, что «я не хочу, мне неприятно», – закон очень строгий. Ребенку нужно дать тот максимум, на который он способен, – не минимум, я повторю, а максимум. У каждого он, разумеется, свой. К педагогам общеобразовательных школ периодически приходят узкие специалисты, врачи – психиатры, дефектологи – и подсказывают, как создать для ребенка наиболее комфортную атмосферу. Такой подход хорош для всех: дети, не имеющие нарушений, учатся доброте, сочувствию, милосердию. В Швеции нет недели или дня толерантности, там толерантность – норма повседневной жизни, они видят ее примеры ежедневно. Поэтому все члены общества воспринимаются как равные.Мы удивляемся: откуда у нас берутся родители, которые отказываются от своих детей, почему детей даже с незначительными нарушениями отдают в интернаты? А это все оттуда же. Все закладывается с детства. Мы привыкли, что если кто-то от нас внешне сильно отличается, то с ним лучше не общаться. Раньше в православных традициях было милосердное отношение к слабым, увечным. К юродивым относились с особенным чувством – их считали божьими люди. К сожалению, такое отношение было утрачено за годы советской власти. Сейчас оно потихоньку, но возвращается. Есть православные волонтеры, есть социально ответственный бизнес – мы получаем помощь корпораций, чаще все-таки крупных международных.  Да, они пришли с Запада, но западные идеи помощи внедряются в сознание наших сограждан. Меня очень радует, что сотрудники компаний – наши земляки – приходят и спрашивают: «Чем мы можем вам помочь?» Причем не только деньгами помогают, но и участвуют с нашими детьми в совместных мероприятиях. Это уже большой шаг вперед по сравнению с тем, что было несколько лет назад. Мы надеемся, что эта волна дойдет и до остальных компаний. Нижний Новгород