Правильный человек. Можно тосковать по прошлому. Можно ждать будущего. А можно просто жить

Максу 17 лет. Он парализован. Чуть-чуть поднимаются детские руки – за эти годы они не выросли. И не окрепли – наоборот, мышцы постепенно атрофируются, несмотря на массажи, уколы, упражнения. Все, что есть у Макса, – голова. И душа – не мальчика, но сильного мужчины.

Детство Макса Филиппова кончилось в 14. Сильному, крепкому мальчишке не сиделось на месте. Лыжи, спортивное ориентирование – чем только не занимался. Но выбрал плавание. Всегда любил воду, видел во сне море и мечтал о дальних странствиях. Сейчас эти мечты задвинуты в глубину сознания – как маленькая каравелла, спрятавшаяся на книжной полке среди игрушечных ежиков. Ежиков в комнате Макса много – на стенах, тумбочке, кровати. Деревянные и плюшевые, графические и акварельные…

– Только не надо меня с ними фотографировать. – Просит Максим. – Я же не ребенок.

Он мало был ребенком. В тихий час, пока вожатые трудового лагеря спали, мальчишки побежали купаться. Макс с разбегу нырнул в мутную воду мелкого бассейна. И тотчас всплыл. Боли не помнит, сознание оставалось ясным, но шевелиться не мог. Ребятишки решили, что товарищ получил солнечный удар – трясли, поднимали ноги, делали искусственное дыхание. Спохватившиеся взрослые отправили ребенка в город на машине. Уж какая подвернулась – раздолбанная, подпрыгивающая на ухабах. Диагноз звучал, как смертный приговор: «компрессионный перелом шейных позвонков». Требовалась операция – чем скорее, тем лучше. Врачи не решались. К тому же была суббота. В воскресенье родителей пригласили попрощаться с сыном. Сказано было иначе, как вспоминает мама, Ирина Николаевна. Но она услышала именно это. Иван Михайлович, отец Макса, поднял на ноги всех – родных, коллег-учителей, бывших учеников. В понедельник мальчика перевели в другую больницу. Шанс остаться в живых был крошечным, обрести движение – еще меньше. После операции младшего, 10-летнего Пашу, пришлось отправить к бабушке с дедушкой почти на год – родители по очереди жили в больнице рядом с Максом. Он не встал на ноги. Но вернулся домой – в инвалидной коляске. Доктора, целители, экстрасенсы, колдуны и бабки ходили к Филипповым один за другим. Чуда не случилось.

Чудо Филипповы творили своими руками. Ирина Николаевна оставила работу в конструкторском бюро, Иван Михайлович, наоборот, взял дополнительную нагрузку – 40 часов в неделю. И еще бы работал, да Макса нельзя оставлять дома одного – ни на минуту. Он не хочет объяснять, почему. Скупо роняет:

– Когда пить хочется, а сам стакан поднять не можешь, тогда и думаешь: ё-мое…

Первым помощником Ирины Николаевны стал Паша. В детстве Макс нянчился с ним, теперь братья поменялись ролями. Каждое утро нужно делать зарядку – подниматься, переворачиваться, двигать руками, ногами. Поначалу одна Ирина Николаевна не справлялась – тогда Макс был тяжелым. В магазинах не было ничего – ни пеленок, ни клеенок, ни памперсов. Все изобретали сами. Благо, руки у Ивана Михайловича золотые – он учитель труда, и мальчишек своих приучал не сидеть без дела. Мастерили вместе с Пашей, идеи подавал Макс. Случайно получили гуманитарную помощь из Германии, поблагодарили чужих людей, и те стали друзьями. Присылали диковинные вещи. Например, ортопедический матрас, набитый шариками пенопласта. Всей семьей разрезали его на части – нужны были подушки для профилактики пролежней. Усовершенствовали кровать, на кресло установили разборный столик. Расширили дверные проемы, чтобы свободно проходила коляска. А главное – как бы ни было трудно, они пели вместе. Про ежика резинового, с дырочкой в правом боку… Устраивали праздники. Самый большой – день рождения Макса. У него всегда было много друзей, и давно уже установилась традиция, что гости приходят в этот день без приглашения. Засиживаются за-полночь – разговаривают, читают стихи, поют. Приходится печь несколько тортов, но Филипповы привыкли жить скромно, не отказывая себе в главном – в том, что делает каждого чуть-чуть счастливее.

Самой трудной процедурой была прогулка. Сначала спускали кресло с Максом с пятого этажа – в доме лифт не предусмотрен. Потом напрягали все душевные силы, чтобы огородить его от чужих сочувственно-любопытствующих взглядов. Тогда и появились первые ежики – маленькие, ласковые, умеющие ощетиниться, когда нужно… Макс попросил. Но не жаловался. У Филипповых это вообще не принято. Ирина Николаевна получала пенсию по уходу за инвалидом. За 17 лет она подросла со ста рублей до ста пятидесяти. Максу на пропитание государство выделяло 1500 плюс льготы – например, бесплатный проезд в общественном транспорте, в котором он не был с 14 лет. Правда, очень выручали льготные рецепты. Теперь Максу подняли пенсию до 3000 рублей, а с рецептами проблема – чтобы их оформить, Ирина Николаевна стоит в очереди не часами, неделями.

– Выжили, значит, нечего вспоминать о трудностях. – Обрывает жалобы Иван Михайлович. – Всякие люди встречались. Одни помогали, другие… Нельзя хранить обиды, работать надо. И не надеяться на других.

Макс не считает себя инвалидом, не желает, чтобы ему доставалось лучшее – за какие заслуги? Когда переехали в новую квартиру – на первом этаже – семья выделила ему самую большую, самую светлую комнату. Но недавно у Павла родился сын, и Максим уступил зал молодой семье. Все лучшее ведь детям, а не мужчинам. Теперь у него крошечная уютная комнатка, куда входит кровать, полки с книгами, компьютерный стол. Кресло разворачивается с трудом. Зато звезды зажигаются прямо на потолке. Брат придумал приклеить обои, которые напоминают ночное небо.

Английский язык Макс знает в совершенстве. Не выходя из дома, закончил среднюю школу. Самостоятельно, по книгам, освоил иностранный, потом поступил на двухгодичные курсы. Любимого Оскара Уайльда читает только в подлиннике. Сомерсета Моэма переводит для тренировки ума. Преуспел настолько, что его приняли на учебу в лингвистический коммерческий институт «ИНЯЗ-Омск» на специальность «художественный перевод». Платы преподаватели не просили, но благотворительную деятельность не афишировали, за что Филипповы очень благодарны ректору вуза Игорю Полуйкову. Он подарил Максиму печатную машинку, не очень отчетливо представляя, зачем. Думал, может, мама будет выполнять задания под диктовку студента. Макс решил – сам. Взял в зубы палочку и принялся стучать по клавишам. Буквы получались не те, «выручалочка» выпадала, лицом падал на клавиатуру. Но не сдавался – сжимал крепче зубы с инструментом. Теперь печатает так, что профессиональная машинистка позавидует. Стал подрабатывать – оформлял дипломные, курсовые. Родные подумали-подумали, посчитали финансы. Иван Михайлович подрабатывал ремонтом мебели, Ирина Николаевна вязала на продажу. Однажды взялась мастерить рукавицы. Частная фирма официально приняла на работу Макса, а кроила, шила она. 500 пар – за 500 рублей. Сумели приобрести даже старый «Москвичонок» 1970 года выпуска. Латаный- перелатаный, зато удобный – большой, коляска входит. Можно всей семьей ездить на природу. Но этих денег было мало, чтобы приобрести компьютер. Дед пожертвовал своим автомобилем, продав вдобавок еще и гараж. На жидкокристаллическом мониторе настояла мама. Уж она-то, зная характер сына, догадывалась, что работать он возьмется сутками.

А пишущую машинку Макс подарил девочке Олесе. Знакомы они только по телефону – у Олеси прогрессирует церебральный паралич. Она не смогла закончить школу, говорит с трудом, хотя на телефоне с Максом висят по полтора часа. Олеся сочиняет детские сказки, мечтая работать с ребятами, страдающими тем же недугом. Макс поддерживает девочку. Он поддерживает многих – и больных, и здоровых. Друзья рассказывают о несчастной любви, семейных проблемах, конфликтах с начальством. Просят совета. Макс изучает материалы по психологии, пытается помогать товарищам. Впрочем, считает, что до психолога, даже доморощенного, не дорос – жизненного опыта не хватает. Была мысль учиться дальше – ведь в прошлом году Максим Филиппов получил диплом переводчика художественной литературы. Ректор иняза лично вручил – прямо дома. Но пока некогда – работать надо. Одно время пахал как проклятый, по собственным словам. Кстати, играть на компьютере он вообще не может – нужно пользоваться мышкой, а силы в руках не хватает. Надеялся заработать на лечение. Германские доктора, например, по ходатайству немецких друзей пригласили к себе. Но один двухмесячный курс стоит 60 тысяч евро. Хотел поехать в московскую клинику Андрея Брюховецкого, но для этого требуется 880 тысяч рублей. Немногим легче. Он бы заработал! Если бы ему дали. Печатает курсовые, переводит любовные письма, набирает базы данных. Платят за все это копейки – в месяц удается «настучать» от силы на полторы тысячи рублей. Он хороший переводчик и мог бы переводить книги. Но найти работу не удается даже с помощью интернета, не говоря уже про жизнь. Макс не любит просить. Он не нуждается в жалости. Он просто хочет быть полезным людям.

И все-таки художественную литературу Макс переводит. Свою, личную. Он пишет стихи на русском и английском. Родным читает редко – стесняется. Мне поначалу показывать отказался категорически.

– Я не поэт. Разве это стихи? Так, баловство, с каждым бывает, – уверял меня.

Стихотворение «Закат», переведенное на английский и отправленное по интернету в США, заняло второе место в международном конкурсе молодых поэтов. Макса пригласили на симпозиум во Флориду для награждения серебряной медалью. Правда, за свой счет, и поездка не состоялась.

Не знаю, почему Макс передумал, но вечером прислал мне несколько стихов по «электронке». Я читала их долго. Немножко эпатажные, немножко подражательные – любимому Игорю Губерману, немножко грустные, немножко веселые. Разные.

…Как никогда, мое воображенье/Рисует мне безумные картины./Смешенье красок, разных лиц смешенье,/И сон, и явь – как нити паутины…

Талант есть. Недуга нет. Поэтому с Максом легко разговаривать. Еще собираясь на встречу, я настраивалась на сочувствие. Стеснялась своих рук и ног. И почти сразу все забыла. Стала спорить, доказывать – так, что ротвейлер Деми поднял голову и угрожающе рыкнул: не обижай хозяев! Нет, Макс Филиппов – не инвалид. Он правильный человек.

– Можно тосковать по прошлому, можно ждать будущего. А я просто живу. Живу!