появляются в дневниках, когда педагог работает только для себя

Вот и закончена начальная школа. Теперь Павлик пошел в 5-й класс. В первый же день он вернулся из школы крайне возбужденный – столько нового свалилось сразу! И учителя все разные, и предметы прибавились, и каждый урок проходит в новом кабинете!

– А в классе теперь четверо новеньких – три девочки и один мальчик, – рассказывал Павлик. – Так что нас теперь 40 человек. Правда, мест с трудом на всех хватило. Но Нина Евлампьевна сказала, что ничего страшного, весь класс никогда не ходит полностью, кто-нибудь да и болеет.

Может, оно и так, да только, когда из трех классов делали четыре, образуя гимназический, директор обещала разгрузить и без того переполненные классы, а получилось совсем наоборот.

Но за три года начальных классов Марина все меньше удивлялась происходящему в школе. Чудовищные поступки для учителя младших классов – оттаскать за косы или дать щелбан в лоб непонравившимся ученикам – оставались как бы незамеченными. Причем родители совершенно не реагировали на такие экзекуции. Они каждый день собирались около школы маленькими группками и тихо сплетничали. И при этом страшно боялись друг друга, потому что знали – были среди них и такие, кто поставлял “родительскую” информацию классному руководителю.

Новые учителя почти ни у кого из учеников не вызвали большой симпатии. Им нравилась только преподаватель литературы, которая увлекательно вела уроки и непоказушно интересовалась их проблемами.

– Ты представляешь, мама, – рассказывал Павлик однажды в электричке по пути на дачу. – Екатерина Евгеньевна, наша новая учительница по математике, такая смешная. Вчера дала нам писать контрольную работу, а потом… достала из своего стола плейер, надела наушники и стала с блаженным видом что-то слушать. Да еще тихонько что-то напевала про себя. Мальчишки из старших классов говорят, что она любит группы “Блестящие” и “Мурашки по коже”.

– А что это?

– Последние суперхиты нашей попмузыки. А иногда она выбегает посреди урока из класса, бросает на ходу, что вернется через пару минут. А возвращается на удивление повеселевшей, начинает громко хохотать…

Да и успеваемость по математике как-то сразу стала притчей во языцех. После написания очередной контрольной, а они были практически через урок, получалось не меньше 20 двоек. К тому же “неуды” стали появляться и за забывчивость: не принес циркуль или линейку – получи “два”.

Ситуация с математикой Нине Евлампьевне – новому классному руководителю Павлика не показалась необычной или тревожной.

– А как вы думали? – риторически обратилась она к родителям. – Теперь ваши дети учатся в средней школе, поэтому и требования им предъявляются более высокие. Екатерина Евгеньевна преподает у нас уже шестнадцать лет, она опытный педагог. Ведь недаром у ваших детей не один учебник по математике, как в других школах, а четыре-пять. Да, у нее серьезные требования к ученикам, но, товарищи, дорогие родители, у нас ведь и школа непростая. Когда вы отдавали сюда своих детей, мы и справку от врачей требовали о том, что здоровье позволяет вашим детям учиться в школе с повышенной нагрузкой. Поэтому будьте любезны, вспомните об этом. Дураков у нас в классе нет, все дети способные, просто им надо немного помочь. Может быть, и самим с ними позаниматься, может быть, кому-то придется походить на дополнительные занятия к Екатерине Евгеньевне. Надо думать, дорогие мои. Ведь это наши с вами дети.

Папа Леночки Хвостовой попытался робко выяснить, почему же такое происходит только с математикой и почему повышенные требования предъявляются именно к этому предмету, в то время как не надо забывать, что школа-то английская, а не математическая. Но… ответа не удостоился.

После собрания Марина вместе с другими родителями неуспевающих “математических” учеников двинулась в сторону кабинета Екатерины Евгеньевны. Голова начала буквально раскалываться от всего услышанного и пережитого.

Когда полкласса уставших и измученных родителей поднялись на четвертый этаж, то увидели еще человек двадцать изнывающих у кабинета математики. Это была очередь к Екатерине Евгеньевне на задушевную беседу. Они сгруппировались по 2-3 человека и о чем-то тихонько переговаривались. Временами из кабинета выходил кто-нибудь, уже удовлетворенный разговором, и заходил следующий.

– Что же нам делать? – спросила Марина папу Леночки Хвостовой. – Неужели придется ждать? Это мероприятие, пожалуй, еще на час-другой.

– Наверное, – ответил папа Хвостов с полной обреченностью в голосе. Но меня Нина Евлампьевна назвала в списке обязанных явиться на беседу с Екатериной Евгеньевной.

– Меня тоже, – с не меньшей обреченностью сказала Марина. И они стали ждать.

Простояв битый час под дверью, Марина наконец вошла в заветный кабинет. Перед ней была дама средних лет в ярко-красном костюме с большими золотыми пуговицами. Приветливо улыбаясь, она пригласила Марину сесть.

Марина внимательно на нее посмотрела и не нашла ничего, вызывающего на первый взгляд какую-то антипатию или неприязнь. Она кокетливо улыбалась, поправляя выбивавшуюся прядь непослушных волос из-под ободка, обрамлявшего ее голову, немного нервно теребила висевшие на шее коралловые бусы и продолжала все это время растягивать рот в привычной полуулыбке. Она вкратце изложила Марине задачи, которые она ставит перед всеми учениками класса и перед Павликом.

– Он у вас очень способный мальчик, но ленивый. И если он не будет заниматься в полную силу, для математики он просто будет потерян, – произнесла она, беспристрастно улыбаясь.

– Хорошо. Будем стараться, – сказала Марина и вышла из класса.

После разговора с Екатериной Евгеньевной прошло несколько недель, а успеваемость Павлика по математике, впрочем, как и многих других учеников, не становилась лучше. Его продолжали преследовать плохие отметки, а к Новому году в четверти замаячила двойка.

На каникулы Екатерина Евгеньевна задала всем неуспевающим ученикам по тридцать номеров задач и примеров, которые она обещала проверить в первый же день занятий.

И тогда Марина решила найти Павлику преподавателя математики для дополнительных занятий.

Каково же было ее изумление, когда Людмила Алексеевна, учительница одной из центральных школ, после серьезной работы, которую она дала Павлику, выразила крайнее удивление, выслушав рассказ о многочисленных двойках в школе.

– У него очень хорошая базовая подготовка. Наверное, у них был сильный учитель. А в пятом классе он пока ничему не научился, – констатировала она. – У него есть, конечно, кое-какие пробелы, но на сегодняшний день математику он знает на твердую четверку, – добавила учительница.

– Ну вы понимаете, – попробовала оправдаться Марина. – У нас школа с повышенными требованиями.

– А что, разве Павлик учится в математической школе? – спросила Людмила Алексеевна.

– Нет. Но нам на родительских собраниях и детям на уроках постоянно говорят, что школа работает по какой-то особенной усложненной программе. И экзамены у нас начинаются с третьего класса, – с серьезным видом продолжала отстаивать преимущество своей школы Марина.

И Павлик стал ездить по воскресеньям на занятия к Людмиле Алексеевне. Все вроде шло неплохо – она была им довольна.

Но вот Екатерина Евгеньевна – нет. Она продолжала ставить ему бесконечные двойки-тройки. Знания Павлика заметно прибавлялись, а отметки при этом не улучшались. За правильно выполненное домашнее задание Екатерина Евгеньевна стала ставить Павлику на полях тетради см., а за положительный ответ у доски просто хвалила и отправляла на место.

Стоило же ему допустить хоть малейшую ошибку, как вот тебе, пожалуйста, “три” в журнал.

…Проболев гриппом две недели, Павлик отправился в школу. Вернулся мрачнее тучи. В первый же день после болезни он получил уже две двойки по математике – одну за урок, а другую – за предыдущий. Он никак не мог понять, как он вообще что-то получил, когда его не было. Ему все разъяснил его друг Володя.

– Всем, кто болел и не писал самостоятельную, Екатерина Евгеньевна поставила в журнал двойки карандашом. А если мы не придем писать после уроков, тогда она обведет их ручкой.

На следующий день Марина стояла перед кабинетом математики в полной решимости. Минут через десять она увидела Екатерину Евгеньевну, поднимающуюся по лестнице. В руках у нее была небольшая сумка, из которой выглядывали черные проводочки, поднимающиеся ввысь к наушникам, обрамлявшим ее голову. Она парила с блаженным видом, никого не замечая вокруг, что-то тихонько напевала про себя.

Пройдя мимо Марины, она открыла класс и вошла. Марина последовала за нею.

– Извините, можно? – робко спросила Марина.

Тишина. Безусловно, Екатерина Евгеньевна ее не слышала.

– Екатерина Евгеньевна-а-а, – уже громче сказала Марина.

Наконец, подняв глаза, Екатерина Евгеньевна увидела Марину. Поздоровавшись, она улыбнулась и стала что-то путано объяснять Марине о лености и нежелании Павлика заниматься. На законный вопрос Марины, как она могла поставить просто так карандашом двойку, а потом грозить ее обвести ручкой, она в ответ приторно засмеялась и поведала ей по секрету, что всегда так пугает детей, дабы у них появился стимул учиться.

…Вчера Павлик пришел из школы, бросил с небывалой злостью портфель и сказал:

– Все, ухожу из этой школы. А со мной еще десять человек из класса!

– Десять? – переспросила Марина.

– Да!

Вот и наступил момент истины. Марине позвонили сразу пять мам из своих “джипов” по мобильным телефонам и все, как сговорившись, довольными голосами сообщили, что практически в обязательном порядке Екатерина Евгеньевна “непрозрачно”, то есть прямо, предложила их детям дополнительно заниматься математикой. За плату. Только тогда проблема двоек будет быстро решена.

Все вздохнули с облегчением: не первая проблема в этой школе решалась через кошелек. И не последняя. Но большинство родителей как раз и были подобраны по всей Москве в эту школу таким образом, что любая проблема им была по плечу, вернее, по кошельку.

И только папа Леночки Хвостовой огорченно признал: “Вы знаете, Марина, выход действительно только один – уходить из этой школы”…

Елена ЛОПУХИНА