«Потеря его слишком чувствительна». Барон Бюлер и Пушкин

Время бежит, отдаляя нас всех от событий тех дней. Однако продолжаются усердные и терпеливые поиски в московских архивах, государственных и частных, всего, что так или иначе связано с жизнью Александра Сергеевича Пушкина, и в наши дни. Иногда – что случается крайне редко – удается исследователям найти подлинные сокровища. Речь пойдет об одном малоизвестном некрологе, написанном на другой день после кончины великого поэта и так и не увидевшем света. Впервые на него, как на драгоценную реликвию, указал еще в начале 1980-х известный советский литературовед Иван Трофимович Трофимов. Тот обстоятельно сообщил нам об авторе этого некролога. Так кто же он?

Герой наш хорошо знал поэта, но, увы, был много моложе его, оттого, быть может, и остался, как говорится, за кадром: несколько обделенным вниманием со стороны маститых исследователей жизни и творчества Пушкина. Об этом остзейском бароне, честно говоря, просто забыли! Или не воспринимали его очерки серьезно. А зря!

Этот петербургский птенец – а к моменту роковой пушкинской дуэли ему не было и шестнадцати – со временем станет известным писателем и крупным мемуаристом. Выдающимся архивистом.

Барон Федор Андреевич Бюлер превзойдет в карьере многих, в 35 лет станет одним из членов Главного управления цензуры, а в 50 – директором Московского главного архива Министерства иностранных дел России. А проживет барон в два раза дольше любимого им поэта, но навсегда останется его горячим почитателем…

А в 1837 году тот – всего лишь пытливый архивный юноша, каких в столице сотни. Но у него холодный рассудок, острый взгляд на все происходящее и… горячее сердце поклонника русской поэзии. На многое уже тогда студент смотрит глазами опытного хроникера. Откуда у него эта зрелость суждений? И еще: юноша обожает стихи Пушкина!

Сиятельный студент Федька, воспитанник Училища правоведения, которое блестяще окончит лишь в 1841 году, с характерной немецкой педантичностью и собранностью начнет увлеченно собирать документы из истории России, автографы писателей и государственных деятелей. Пройдут годы – и в фонде Бюлера, насчитывающем 1310 единиц хранения, можно будет найти много интересных материалов, в частности, об Александре Сергеевиче Пушкине, вернее о двух встречах с поэтом. Что мы имеем в виду? А вот что!

Барон будет часто вспоминать о встрече с поэтом и его молодой женой в Царском Селе в 1831 году. Впечатления взволнованного подростка (юному барону чуть больше 10 лет!) живы, свежи и очень непосредственны. Он откровенно очарован этой прекрасной супружеской парой: «Мне, после этой единственной встречи с Пушкиным, навсегда остались памятны его проницательный взгляд, его кудрявые волосы и его необыкновенно длинные руки».

Наконец он посетит 29 января 1837 года квартиру, в которой скончался поэт, с выражением соболезнования его молодой вдове – и напишет об этом визите очень подробно много лет спустя – в №1 «Русского архива» за 1872 год:

«Это было воскресенье, и, возвращаясь в училище, я под влиянием разнесшейся по городу горестной вести зашел поклониться праху великого поэта. Народ валил туда толпами и посторонних посетителей пускали через какой-то подземный ход и черную лестницу. Оттуда попал я прямо в небольшую и очень невысокую комнату, окрашенную желтою краскою и выходившую двумя окнами на двор.

Совершенно посередине этой комнаты… где раздавались вздохи и разговаривали лишь шепотом, стоял гроб, обитый красным бархатом с золотым позументом и обращенный стороною головы к окнам, а ногами к двери, отпертой настежь в гостиную, выходившую окнами на Мойку…

Платье Пушкина было из черного сукна, старого фасона и очень изношенное…

Помню, что в дверях соседней гостиной я узнал в этот вечер В.А.Жуковского, князя П.А.Вяземского и графа Г.А.Строганова. Нелишне будет сказать, что приглашения на отпевание тела Пушкина были разосланы в церковь Адмиралтейства… но во избежание демонстрации, которой будто бы ожидали со стороны студентов, тело перевезено было чуть ли не в самый день, назначенный для отпевания (или накануне поздно вечером), не в Адмиралтейство, а в соседнюю с домом кн. Волконских церковь придворного конюшенного ведомства, откуда оно тогда же отвезено в Псковскую губернию…

Демонстрации могли опасаться только некоторые довольно сильные враги Пушкина, бывшие главными виновниками дуэли его с Дантесом-Геккереном. Огромное большинство петербургского общества (и действительно, в особенности молодежь) было крайне возбуждено против них, и им оставалось только прикидываться разделяющими общее горе…

Но было незначительное меньшинство, которое держало сторону Дантеса».

Запись выполнена исключительно подробно, детально, как в протоколе криминалиста, и тем интересна современному читателю. Повторюсь: по окончании училища барон будет служить много лет чиновником Министерства иностранных дел, к тому же ведомству был приписан и сам Пушкин! Бюлер мог знать многое из секретных архивов, что не дано было знать всем остальным…

Безвременная смерть поэта потрясла передовых людей России. Нельзя без волнения читать лаконичные строки единственного анонимного некролога, напечатанного в те скорбные дни в №5 «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду»:

«Солнце нашей поэзии закатилось. Пушкин скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща…»

Авторство названного некролога установил лишь в 1956 году профессор Ираклий Андроников, отнеся его принадлежность князю Всеволоду Федоровичу Одоевскому (в то время писатель, литературный критик, камергер, сотрудник редакции «Современника», позже заведующий Румянцевским музеем и сенатор).

О других некрологах история замалчивает, а каждую новую находку в государственном архиве сопровождает короткая пометка внизу: «Нигде не помещено». Получается, остались только записи в журналах и дневниках современников поэта!

Что делать?! Остается привести на суд пытливого читателя неопубликованный полный текст некролога, написанного юным студентом в своем дневнике:

«Встречая новый год, мы оживились надеждою на год благополучия, но первый его месяц горестно и печально кончился для всякого русского! 29 января наш знаменитый поэт Пушкин скончался после кратковременных страданий.

Никакое происшествие не могло произвести на нас живейшего впечатления, как смерть поэта, цветущие лета которого обещали много изящных произведений русской музе. Вдохновенный пиит, светило нашей поэзии, он прославился; сделал имя свое прелестным для соотечественников и известным иностранцам – и вдруг, среди блестящего своего поприща, на пути, усеянном лаврами, скончался. Имя его, порождавшее прежде радость, ныне только напоминает его горестную кончину! Потеря его слишком чувствительна, чтобы не привести в уныние; кто теперь заменит Пушкина в области поэзии? При этой мысли мы воздаем всю цену дарованиям его и вполне чувствуем ужасную потерю!

Барон Ф. Бюлер

1837 года 30-го января, вечер».

Согласитесь, для 16-летнего студента Петербургского училища правоведения, автора неизвестного некролога, текст выдержан совсем прилично!..

В обширной коллекции барона находились подлинники писем Пушкина к Дуровой от 10 июня 1936 года и барону Корфу от середины лета 1833 года. В 1872 году они будут опубликованы в «Русском архиве», где тот, уже директор Московского главного архива Министерства иностранных дел России, коротко расскажет о себе:

«Это подлинное письмо Пушкина. В 1838 году я начал собирать автографы».

Но кто склонен сомневаться в этом?..