На чтение: ≈ 8 мин.Михаил Васильевич галантен и стремителен. Я долго подсчитывала, сколько ему лет, не веря собственным глазам. В конце концов поняла, что ничего не смыслю ни в математике, ни в жизни. Потому что родился Кондриков в 1912 году, но, встретив меня у подъезда, на третий этаж взбежал первым.
Выпускники 134-й омской школы, где Михаил Кондриков работал два десятка лет, вспоминая директора, называют его «вечным двигателем». В тесной прихожей он нетерпеливо ждал, пока выпутаюсь из зимних одежд, и тут же отобрал у меня пальто…
На бедной кухоньке приготовил для меня холостяцкое угощение – кофе и две тарелки, ломящиеся от хлеба и масла. Отсутствие голода – уже богатство, считает Михаил Васильевич. Впрочем, главное его достояние – в шкафу. Книги с потрепанными корешками: история, литература, педагогика. Да две коробочки с наградами – медалью «За трудовую доблесть» и орденом Отечественной войны первой степени. На письменном столе – бюст Суворова и свежие газеты. Телевизор Михаил Васильевич не любит. Говорит, что вместо трудовой доблести там пропагандируют суррогат красоты и легкость бытия. К тому же слышит все хуже, а включать аппаратуру во всю мощь стесняется, не хочет мешать соседям. Чтение – лучшая тренировка ума. В 1943-м, после ранения, ему грозила растительная жизнь – врачи говорили, что фронтовик вряд ли сможет читать, писать и думать. Недооценили его жажды жизни.
Больше всего сейчас тревожит Михаила Васильевича то, что молодежь не любит Родину так, как любило его поколение. Но юных он в этом не обвиняет. В прошлом году, когда исполнилось 70 лет с тех пор, как Кондриков начал педагогическую деятельность, его пригласили в городское управление образования. «Вы спросите у директоров школ, сколько ветеранов труда, инвалидов и фронтовиков живет на их участке. Они не ответят, потому что не знают. О каком патриотизме может идти в таком случае речь?» – сказал он тогда в своем выступлении.
Про войну Михаил Васильевич говорит неохотно – попал на фронт он, когда 92-й гвардейский артиллерийский полк отступал. Фашистов разбили под Москвой, и они решили взять реванш на Кавказе. Горечь поражения гвардеец испытал сполна. За победу благодарит Сталина, за свою жизнь – Бога. Заняли они оборону под Орджоникидзе – окапывались по семь раз за день, только кукуруза и спасала. Утром немец пошел в наступление – на сорокакилометровую линию фронта бросил 200 самолетов и столько же танков. Солдаты, ехавшие в грузовике, при команде «Воздух!» бросились в лес. Кондриков, обычно скорый, почему-то замешкался и оказался один в чистом поле. Пополз в лощину, и тут каску с него снесло взрывом, как перышко. Пока отлеживался, понял, что, если сейчас к своим через дорогу не переберется, попадет в плен. Дорога простреливается – пули свистят, взрывы вздымаются. Страшно. Но плен – хуже. Перекрестился, встал во весь рост и побежал. Шинель пробило в нескольких местах, но остался цел. А те, кто первыми в лесу укрылись, и полегли первыми. К вечеру наших осталось мало. Знакомых – ни одного. Михаил Васильевич посмотрел на разбитых, измученных солдат и для поднятия боевого духа… пошел чистить картошку, хотя в поварах на фронте не числился. Сам поесть тогда и не успел, стихи товарищам читал – Некрасова, Лермонтова, Пушкина.
А ранило его, что обидно, когда наши перешли в наступление. И день-то был праздничный – 23 февраля 1943 года. Не зря он праздники не любил. Хотя и тут, можно сказать, повезло – осколок с палец величиной пробил ложе автомата, каску и, уже обессиленный, впился в затылок. Валялся гвардеец в медсанбате без особых надежд на выздоровление. Ранение оказалось все же тяжелым, он слеп и глох. Но стояла распутица, дороги перекрыли, раненых отправляли в город небольшими партиями. Кондрикова записали в «деды», что-то напутав, он не спорил и о спасении не просил. На самом деле шел ему тогда 32-й год, но был он учителем, а рядом умирали совсем мальчишки – почти такие же, как его ученики. Когда пришел парикмахер, он встал с расстеленного на полу матраса, решив подготовиться к смерти. Только-только подстригся-побрился, как его увидела главный военврач медсанбата. Удивилась: «Новенький?» Потом руками всплеснула: «Господи, я ж думала, ты старик совсем». Его отправили в Пятигорск со следующей же партией.
Лечился он долго – почти четыре года. Лежать позволить себе не мог, но, слава Богу, руки помнили отцовскую науку – стал катать валенки. Как только начал немного слышать и видеть, поступил заочно в Мичуринский педагогический институт на литературный факультет, хотя и пугали врачи осложнениями. Директорствовал, преподавал литературу в школах Кавказа и Казахстана до 9 мая 1965 года. В единственный праздник, уважаемый Михаилом Васильевичем, умерла жена. Достала ее война через 40 лет – сказались голодные сиротские годы. И стал для него этот день еще торжественнее и еще печальнее.
Кондриков уехал в Омск к детям. И… поступил в Омский педагогический институт на исторический факультет. Вместе с младшим сыном. Только тот учился очно, а отец – заочно. Его назначили директором школы, которой не было – за месяц нужно было достроить третий этаж. Родина сказала «надо», и он стал на время прорабом. Успел, хотя к моменту сдачи приемная комиссия обнаружила 180 недоделок. Но учить детей надо – школа №134 была рассчитана на 1200 человек, а принять пришлось 1700.
Михаил Васильевич дает мне полный отчет по успеваемости – сколько золотых медалей было в 60-м, сколько троечников в 70-м. Он помнит все и немножко гордится этим. Хотя видно, что устал. Я спрашиваю о лучших учениках, и, кажется, напрасно. Он трет глаза и вдруг забывает все фамилии. Расстраивается ужасно, но тут же вскидывает голову: «Жил я по-настоящему, себя не жалел ради дела». Мне горько, что, сама того не желая, обидела доброго человека. Но едва успеваю добраться до дому, как звонит Михаил Васильевич. Спрашивает, хорошо ли доехала, сетует, что мало съела, а потом диктует… целый список лучших учеников 134-й школы. И смеется, довольный: «Ничего, старая гвардия не сдается! Еще поспорю с судьбой».
Выбор читателей
Комментарии