Последняя радость. Зачем больные нужны здоровым?

Есть сложные истины, уяснение которых требует накопления информации, напряжения при ее обработке и систематизации, но самое главное – интеллектуального мужества, позволяющего трезво, бесстрашно сделать выводы и извлечь уроки, даже если эти уроки горькие. Что поделать – истина не всегда приятна.

Речь пойдет о крайне чувствительной теме: обучении детей, находящихся на длительном излечении. Сложилось так, что в последние годы мне приходится решать проблемы этих детей, поскольку в состав школы входят два подразделения: одно на базе ФНКЦ им. Д.Рогачева, где лежат дети со сложными онкологическими заболеваниями, и другое – на базе РДКБ, где также проходят длительное лечение дети, прибывающие из различных регионов страны. Среди них те, кто годами ждет пересадки почки, проходит лечение после серьезных ожогов и т. п. Всем им гарантировано конституционное право на получение полноценного образования. Но практическая реализация этого права наталкивается на целый ряд правовых, финансовых и организационных ограничений. Решению этих серьезных проблем было посвящено всероссийское совещание, прошедшее в апреле, в котором приняли участие министр образования и науки РФ Дмитрий Ливанов, министр здравоохранения Вероника Скворцова, Уполномоченный по правам ребенка при Президенте РФ Павел Астахов, руководитель Рособрнадзора Сергей Кравцов, ответственные за решение этой проблемы представители сорока пяти регионов России. Еще в прошлом году на базе двух наших клиник по согласованию с Рособрнадзором для желающих старшеклассников, каких оказалось немало, были организованы выпускные экзамены как в девятых, так и в одиннадцатых классах. Уже в этом году с заявкой на проведение итоговой аттестации обратились 80 (!) клиник страны. Я не стану утомлять читателей детальным перечнем проблем, которые еще только предстоит решить для организации полноценного процесса обучения длительно болеющих детей. Здесь речь пойдет об иных деликатных материях: о  внутреннем настрое педагогов и администраторов образования.Обсуждая с коллегами из разных регионов проблемы обучения длительно болеющих детей, я часто получаю вопросы, которые они стесняются задать напрямую в большой аудитории, предпочитая прояснять их приватно, в кулуарах, что называется, с глазу на глаз. Среди них выделяю два основных: зачем мучить больных детей, организуя в клиниках итоговую аттестацию выпускников? Второй вопрос прозвучал в более жестком формате: целесообразно ли тратить столько сил и средств на обучение тяжелобольных детей, когда ресурсы ограничены и их явно не хватает для получения качественного образования их здоровыми сверстниками? Отвечая на подобные вопросы, проще всего встать в обвинительную позу, упрекая коллег в недостатке сострадания, этической глухоте, а также  в прочих смертных и педагогических грехах. Но снизим пафос, отвечая по существу на естественно  возникающие недоумения. Начнем с итоговой аттестации. У длительно болеющих детей повышенная мотивация к обучению. Оно для них зачастую единственное окно в большой мир. Такие дети даже под капельницей хотят продолжать занятия. Вот почему врачи считают обучение одним из действенных средств реабилитации больного ребенка и его родителей. Нельзя бесконечно концентрироваться на болезни и жить только по медицинскому протоколу: от процедуры к процедуре. Хотя, разумеется, в специфических условиях больницы с этим протоколом необходимо считаться, дозируя учебные нагрузки и графики занятий. Острее всего свое положение переживают старшеклассники. Им так не хочется отставать от своих здоровых сверстников, которые строят планы на будущее, сдают ЕГЭ, без которого продолжение образования в вузе невозможно. Прилежание и целеустремленность этих ребят беспрецедентны. В глубине души они полагают, что, коль скоро государство тратит силы и средства на их обучение, они точно будут жить. Это ведь так важно – иметь цель, осмысляющую твою жизнь. Один из основоположников гуманистической психологии В.Франкл, переживший ад нацистских концлагерей, в своей книге «Сказать жизни «да» пришел к выводу, что в нечеловеческих обстоятельствах лагеря смерти выживали не самые физически сильные люди, но те, кто не испытал смыслоутраты, не потерял веры и надежды на свое будущее. Интуитивно осознавая этот посыл, родители даже тех детей, чей диагноз не сулит радужных перспектив, настаивают на подготовке к итоговой аттестации. В прошлом году среди сдававших ЕГЭ были стобалльники. Увы, жизнь сурова, некоторых из них уже нет среди нас, но на последнем трагическом отрезке бытия госпитальная школа обеспечила им то, что именуется качеством жизни. Вот и судите после всего сказанного, мучаем ли мы больных детей, организуя выпускные экзамены в клиниках. Увы, до конца понять, а главное, прочувствовать важность полноценного проживания большим и маленьким человеком любого, даже финального, этапа жизни может  лишь тот, кто сам пережил подобную трагедию.  Не дай Бог никому.       Теперь о втором вопросе, который редко задается вслух, но, что называется, витает в воздухе: о целесообразности серьезных финансовых и прочих затрат на обучение тяжело болеющих детей. Сама постановка вопроса выдает те самые двойные мысли, о которых писал еще Ф.М.Достоевский. «Да, разумеется, мы сострадаем детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, и, соблюдая букву закона, а также взятые на себя международные обязательства, готовы оказывать им посильную помощь. Но с другой стороны, большой отдачи от этих вложений ожидать не приходится».  В контексте, когда образование трактуется как сфера услуг, а при оценке деятельности образовательной организации не последнее место занимают экономические критерии ее деятельности, удивляться такому ходу мыслей не приходится. Вдобавок страна переживает не лучшие времена, вынуждающие проводить повсеместную оптимизацию расходов. Так не лучше ли ограничиться исключительно дистанционными формами обучения длительно болеющих детей, предоставив им возможность получать знания в отдаленном доступе. Дешево и современно, если, конечно, клиника имеет скоростной Интернет, а родители в состоянии купить своим детям планшет. (Замечу в скобках, что мы используем в том числе и дистанционные формы обучения для тех детей, кто не может участвовать в групповых занятиях и подключается к уроку прямо из боксов.) Но  компьютер не заменит  больному ребенку непосредственный контакт с учителем. Впрочем, не стоит уходить в методические детали, вступая в полемику с «трезвыми» прагматиками. В основе их воззрений лежит распространенное одностороннее представление о благотворительности: «Больные дети нуждаются в помощи здоровой части общества. Мы готовы ее оказать в рамках реальных возможностей, не ожидая от них взамен серьезной отдачи».Между тем для вдумчивого педагога очевидно:  не только больной нуждается в здоровом, но и здоровый – в больном. И еще неизвестно, чья помощь существенней… Девушка-старшеклассница пережила обычную житейскую драму, восприняв ее как трагедию: ушел мальчик. Она еще не знает, что мальчики, как автобус: один уходит, но через некоторое время появляется другой. Нам, взрослым, легко рассуждать. Реакция на первую несчастную любовь – попытка суицида. Вывести ее из этого состояния помогли не психологи, а больные дети, в совместных занятиях с которыми она участвовала. Когда молодой человек видит истинный масштаб проблем, преодолевать которые ежедневно и ежечасно приходится его  сверстникам, собственные удары судьбы представляются не столь катастрофичными. Другая самоуверенная девушка из очень обеспеченной семьи, одна из тех, кого на школьном жаргоне называют «распальцованные», проведя полдня в клинике, где наравне с ней свои проекты защищали облысевшие после химеотерапии, подключенные к капельницам старшеклассники, сказала, как выдохнула: «Я словно в храме побывала». Подобные педагогические факты не единичны. Печально известные расовые законы Третьего рейха предписывали стерилизовать или уничтожать расово и физически неполноценных людей. Предполагалось, что эта программа, выполненная с немецкой педантичностью, приведет к оздоровлению нации. В 1947 году выяснилось, что популяция больных, прежде всего  с ментальными заболеваниями, полностью восстановилась. Они зачем-то нужны Богу. Смею думать, что я догадываюсь зачем. Обсуждаемая тема неизмеримо шире проблемы обучения длительно болеющих детей. Она затрагивает отношения в целом к инклюзивному образованию, которое также понимается у нас весьма односторонне, с точки зрения того, какую пользу оно принесет детям с ограниченными возможностями.  Выгоды, которые получат здоровые дети от совместного обучения, пока не очевидны не только для родителей сохранных школьников, но и для педагогов. А вот это уже серьезно. Чем медик отличается от педагога? Врач не выбирает себе легких больных, избегая трудных случаев. Его профессиональное мастерство оценивается прежде всего исходя из того, как он справляется с тяжелыми патологиями. Профессиональные психологические установки учителя иные. Он предпочитает иметь дело с умными, способными «пациентами».  Они греют душу педагога, свидетельствуя о высоком качестве его работы. Именно по этим высшим достижениям (стобалльники ЕГЭ, победители олимпиад) выстраиваются рейтинги школ, присваиваются квалификационные категории, выплачиваются надбавки из стимулирующего фонда. Мало того что это несправедливо, поскольку поднять до тройки малоспособного ученика, имеющего серьезные проблемы в развитии и ограничения в здоровье, – труд не менее сложный и, безусловно, достойный вознаграждения, нежели обучение мотивированного талантливого ребенка. Примечательно, что на любой конференции, где подводятся итоги деятельности школ, в первую очередь сравниваются показатели ЕГЭ и результаты участия школьников в олимпиадах федерального уровня. На одной из таких конференций в небольшом городке, где всего сто пятьдесят тысяч населения, я задал ряд неприятных вопросов начальнику управления образования: «А вам не кажется, что все те выпускники, достижениями которых вы сегодня хвастаетесь, непременно от вас уедут? Хорошо еще, если в Москву или Санкт-Петербург, а то и за рубеж, где они смогут с успехом продолжить свое образование. Насколько мне известно, во многих развитых странах талантливым молодым людям дают гранты для обучения. Едва ли эти  вундеркинды вернутся в ваш городок.   С кем останетесь вы? С теми, кто портит вам сегодня показатели успешности школ? Но именно они будут определять функционирование местной инфраструктуры, качество жизни людей, а следовательно, перспективы развития вашего поселения».Навязанная школам погоня преимущественно за  высшими достижениями обучения при независимой внешней оценке качества их работы влечет за собой не только тяжелые социальные последствия. Она еще опасна для здоровья детей. Вот свежий пример. В конце учебного года  в четвертых классах проводится контрольный срез знаний. Все по-взрослому: независимый наблюдатель, секретный пакет, который вскрывается в определенное время, детские работы, которые необходимо собрать, запечатать в конверт, скрепить печатью и отдать на независимую экспертизу. Одним словом, мини-ЕГЭ. Несмотря на предварительную работу  учителей и психолога, направленную на создание благожелательной атмосферы и снятие с детей стресса, они нервничают, что естественно. В разгар контрольной работы одному мальчику становится плохо: у него тяжелая форма диабета, в школу он ходит с подключенной помпой. Медсестра рядом, она немедленно делает необходимую инъекцию и вызывает маму ученика. Сметая на пути охрану и дежурного администратора, с полными слез глазами мать врывается в класс. Через некоторое время мальчик приходит в себя, его успокаивают, и он успешно завершает работу. Здесь возникает ряд вопросов. Кому это нужно? Зачем итоговые формы аттестации запускать даже в начальную школу? Для оценки качества работы учителя и школы, а также для морально-психологической подготовки к ЕГЭ. Но не слишком ли дорогой ценой достигается такое качество?Между тем социологические исследования академика В.С.Собкина показывают, что подавляющее количество учителей стремится преподавать в лицеях и гимназиях, видя потенциальные возможности для своего карьерного роста в работе с отборным контингентом учащихся. При таких исходных установках о какой инклюзии может идти речь? Здесь не помогут никакие новые профессиональные стандарты, включающие компетенции, позволяющие работать со сложным, неоднородным составом детей. Не спасут стандарты, ибо для их освоения требуется прежде всего сильная гуманистическая позиция учителя. Увещевания и проповеди в таких условиях  малоэффективны. Необходимо немедленно менять критерии оценки педагогической деятельности как отдельных учителей, так и школ в целом.