Портрет

Академик Тарле

Окончание. Начало см. в N 49 за 1996 г. и в N 2 за 1997 г.

ван Павлов не раз публично выступал против “диктатуры большевиков”. Он называл вождей ВКП(б) и Коминтерна “недоучками” и “хамлом” и предсказал, что своей политикой “выкручивания рук” ученым они погубят и себя, и страну.

Пророчество И.П.Павлова о “недоучках” и “хамле” из КПСС сбылось, увы, только через 68 лет, после августа 1991 г., когда некогда могучая партия в одночасье разбежалась и ни один из ее “марксистов-диалектиков” не взял в руки не то что автомат Калашникова – даже булыжник, традиционное оружие пролетариата, чтобы защитить свои коммунистические идеи. Что же касается гибели науки, то это пророчество великого ученого в отношении РАН сбывается в наши дни – “недоучки” из обкомовской колонны номенклатуры КПСС, перекрестившись в “демократов” и националистов, добивают советскую фундаментальную науку путем урезания ассигнований, невыплатами зарплат и самоубийством отдельных академиков (трагический случай с академиком В.З.Нечаем из гор. Снежинска в Сибири в октябре 1996 г.).

Нетрудно предсказать, что в 1929 г. донкихотство нобелевского лауреата только распалило “неучей” из Кремля и со Старой площади. Самого академика и на этот раз не тронули (по странному стечению обстоятельств мощный старик умер лишь в 1936 г., в один год с Максимом Горьким, которого, как известно, отравили…), но остальных членов президиума вызвали в феврале 1929 г. в Кремль к А.И.Рыкову (он, правда, последние месяцы досиживал в кресле предсовнаркома) и поставили ультиматум: или вы в четвертый раз собираете общее собрание АН с кворумом 13 февраля, или… В конце концов академиков “сломали” – 13 февраля “троицу” доизбрали в академики.

Надо ли говорить, что Покровский был в первых рядах тех, кто больше других марксистов стремился загнать строптивых академиков в “открытую дверь ЧК”: “Надо переходить в наступление на всех научных фронтах, – науськивал он своих учеников в 1929 г. – Период мирного сожительства (со “спецами”. – В.С.) изжит до конца”.

Как и в 1927 г., Покровский не ограничился речами: по его инициативе само Политбюро трижды, 4, 11 и 15 апреля 1929 г., рассматривало обстановку на “историческом фронте”. В Политбюро же уже полностью заправляли Сталин и его команда – “троцкистов” вышибли еще в 1927 г., “правых” – Бухарина, Томского, Рыкова – весной 1929 г.

Поэтому параллельно с “беседой” в Кремле (не забудем, 1929 г. – “год великого перелома”) дали команду ОГПУ начать фабрикацию “дела” против “академиков-саботажников”, прикрыв агентурную разработку правительственной комиссией, которая уже весной 1929 г. отправилась в Ленинград искать “компромат” (любимый прием и коммунистов, и “демократов” – Руцкой, Илюхин, Куликов, Лебедь, Коржаков).

Как водится, “партийной разборке” предшествовали административные санкции. Особенно досталось С.Ф.Платонову, которого Покровский просто ненавидел. Еще в 1926 г. его “по возрасту” отлучили от Петроградского университета, где он проработал более 20 лет, и одновременно изгнали с поста директора библиотеки Академии наук (знаменитого БАНа). Во время работы “правительственной комиссии”, а точнее комиссии ОГПУ в Ленинграде, его выгнали с последнего административного поста – директора Пушкинского дома (март 1929 г.).

Наивный академик все еще думает, что все эти административные репрессии – не более чем недоразумение, и всерьез считает, что всему виной его преклонный возраст. Он даже пишет в марте 1929 г. в президиум АН записку о необходимости создания в Ленинграде научно-исследовательского института истории, в котором могли бы на основе творческого научного соревнования совместно работать “марксисты” и “немарксисты”. (В 1928═г. нечто подобное в виде РАНИОН – обьединенной аспирантуры Коммунистической и просто академии было уже создано в Москве, и этот РАНИОН успешно окончили многие затем известные советские историки – В.Хвостов, А.Манфред, А.Ерусалимский, М.Нечкина и др.; руководил аспирантами РАНИОН и Е.В.Тарле).

Не все академики оказались достойны нравственного уровня Ивана Павлова. О “марксистах-диалектиках” говорить не будем – они послушно проголосовали по указке ЦК ВКП(б). Но и ряд беспартийных “попутчиков” наделал в штаны. В итоге к концу 1929 г. общее собрание академии незначительным большинством проголосовало за исключение из “научного сообщества” 71 академика и члена-корреспондента из 259 действительных членов и членов-корреспондентов на момент этого гнусного общего собрания (Иван Павлов, Соболевский и еще несколько достойных ученых в этом “шабаше” участия не принимали, хотя даже ЦК ВКП(б) вкупе с ОГПУ не осмелился исключить их из академии).

Ирония истории – “буянов” не тронули, а вот “примиренцев” (академиков Тарле и Платонова, директора Румянцевской библиотеки в Москве члена-корреспондента Ю.В.Готье, члена-корреспондента ректора Белорусского университета в Минске, известного специалиста по истории и культуре славян В.И.Пичету и десятки других крупных ученых) не только исключили, но вскоре и арестовали.

Тарле взяли в Ленинграде 29 января 1930═г. “Слепить” так называемое “академическое дело” ОГПУ не удалось.

Поэтому судить “академиков-саботажников” не стали, а “просто” административно выслали на пять лет кого куда – в Поволжье, Сибирь, Казахстан или Среднюю Азию. Тарле досталась Алма-Ата (позднее он горько шутил – “я там сменил самого Троцкого”; последнего в 1929 г. из Алма-Аты вместе с его огромным архивом выслали в Турцию на пароходе с символическим названием “Ильич”).

Не вышло с судебным процессом – отыгрались в печати и на других процессах. На процессе Промпартии в 1930 г. впервые было названо имя Тарле как “министра иностранных дел” будущего антибольшевистского правительства. Процесс засняли на кинопленку как первый звуковой документальный фильм и пустили в прокат по всей стране – “от Москвы до самых до окраин”.

В 1931 г. под редакцией “марксистов-диалектиков” Г.Зайделя и М.Цвибака в Ленинграде вышел гнуснейший сборник докладов двух этих руководителей Ленинградского отделения общества историков-марксистов с покаянными выступлениями бывших учеников Платонова и Тарле с приложением их писем-доносов на своих учителей. Сборник назывался “Классовый враг на историческом фронте (Тарле и Платонов и их школы)”.

Читать сегодня эту мерзость – все равно что добровольно лезть в выгребную яму. Тарле – “активный враг советской власти”, “вредитель” (будущий видный советский историк, автор школьных хрестоматий по всеобщей истории А.И.Молок), “злейший противник советской власти, вредитель и участник контрреволюционной монархической организации” (ученик Тарле будущий видный советский историк Я.Захер) и др.

“Замазанными” в этом политдоносе оказались многие – и пушкинист П.Щеголев, и будущий автор учебников и хрестоматий ленинградский историк С.Валк, и историк ВКП(б) Н.Попов (он особенно громил Платонова с “классовых” позиций).

Московские “марксисты” оказались умереннее – они всего-навсего выпустили специальный номер (1931═г., т.21) журнала “Историк-марксист” с тем же трескучим набором “марксистской” критики школы Платонова-Тарле (С.Ф.Платонову вся эта “марксистская” трескотня будет стоить жизни: в январе 1933═г. он умрет в ссылке в Самаре).

Божья десница воздаст всем этим участникам “марксистского компромата” свое: Цвибака, Зайделя и Лукина, после страшных пыток, в 1937-1938 гг. Сталин расстреляет (остальные “марксисты” по 10-15 лет проведут в Гулаге).

А Тарле и других выживших в ссылке “академиков” тот же “чудесный грузин” в 1932-1933 гг. (в августе 1933-го ВЦИК издаст частичную амнистию для осужденных по процессам 1928-1932 гг., как бы готовя “места” для большевиков “кировского потока”) освободит и вернет по домам.

дним из первых, летом 1932 г., Е.В.Тарле был возвращен из ссылки еще до официальной амнистии “академикам”. Освобождать его в Алма-Ату еще весной 32-го года приехал сам “неистовый Арон” – член ЦКК ВКП(б), председатель комиссии по партэтике, член Президиума Верховного суда СССР (“носить золотые зубы, серьги, кольца – несовместимо с этикой коммунистов” – это из его брошюрки 1925 г. “О партэтике”) А.А.Сольц.

О чем уж там, под жарким южным солнцем, говорил Сольц с бывшим академиком, нам установить пока не удалось. Но ясно одно – без санкции “вождя” Сольц вряд ли поехал бы за тридевять земель литерным вагоном, да еще с больным сердцем.

Результатом этой поездки “неистового Арона” стало неожиданное появление Тарле летом 1932 г. в Москве, причем без конвоя. И уже 31 октября 1932 г. он пишет своей старинной приятельнице актрисе Т.Л.Щепкиной-Куперник: “Был только что принят в Кремле. Блестящий, очень теплый прием. Все прекрасно, все будет сделано… сказали: “Такая силища, как Тарле (т.е. я), должна с нами работать…”

Тарле не пишет, кто персонально принял его в Кремле, но, судя по косвенным намекам и особенно по последующим событиям в июне 1937 г., “такую силищу” мог освободить и пригласить в Кремль только САМ – Сталин.

С его подачи Тарле немедленно включили в ГУС – Государственный ученый совет при Наркомпросе СССР, где уже заседали недавние “классовые противники” буржуазного ученого Тарле – академик Т.М.Кржижановский, партийный публицист Ю.М.Стеклов, сама вдова Ленина Н.К.Крупская.

Вскоре из Кремля последует и первый “социальный заказ” – директор издательства “Академия” бывший “разоружившийся троцкист” Ивар Смилга (в 1937 г. Сталин без следствия и суда его расстреляет) поручает Тарле подготовить и издать со своими комментариями мемуары великого дипломата и гениального пройдохи Шарля-Мориса Талейрана (книга выйдет в 1934 г.)

По поводу этого “заказа” Тарле пишет Щепкиной-Куперник еще одно нетипичное для него откровенное письмо, раскрывающее не только суть жизненной концепции самого Талейрана – помните, на вопрос – что вы делали, когда вокруг другим рубили головы, пройдоха ответил – “я выживал”, но и самого Тарле: “Хочу взять (“социальный заказ”. – В.С.)… Вот тогда увидите, что значит, когда о политических делах пишет Талейран, а не нахальная индюшка. Это ничего, что Талейран сволочь и вор (?!), а она (индюшка) честная: потому что, знаете ли, все дело в голове. А башка у Талейрана была царственная…”

Талейран служил многим режимам и сумел сохранить свою “царственную башку” до глубокой старости. Сумел сохранить свою голову и Тарле, хотя в июне 1937 г. над ней в очередной раз был занесен топор смерти.

Дело в том, что 10 июня 1937 г. одновременно в “Правде” и в “Известиях” появились две почти идентичные рецензии на знаменитого “Наполеона” Тарле (1936 г.), где автор обзывался в духе 1931 г. “изолгавшимся контрреволюционным публицистом” и “пособником троцкистов”. Не следует забывать, что только что в Москве прошел второй громкий процесс над “троцкистским блоком”, на котором судили “ленинскую гвардию” (Сокольникова, Муралова и др.) и всех, кроме одного, приговорили к расстрелу.

Этим одним, давшим самые подробные показания против Троцкого и “троцкистов” как “убийц” и “шпионов”, был Карл Радек (ему дадут “всего” 10 лет, но в 1940 г. убьют по тихой в тюрьме).

И надо же было такому случиться – Тарле “обмишурился”: в 1936 г. он позволил будущему “врагу народа” К.Радеку написать предисловие к первому изданию своего “Наполеона” (Талейран такого “прокола” явно не допустил бы).

В условиях кровавой вакханалии 1936-1938═гг. такого предисловия было бы вполне достаточно, чтобы А.Я.Вышинский посадил Тарле рядом с Бухариным, Рыковым, Крестинским и Ягодой на следующем за “троцкистским” процессе 1938 г.

А “рецензии” в “Правде” и “Известиях” давали печатную “улику” для ареста.

И снова Тарле… спас лично Сталин. В ночь с 10 на 11 июня 1937 г. в ленинградской квартире Тарле раздался звонок. Незнакомый мужской голос произнес – “с вами будет говорить товарищ Сталин”. “Вождь” скупо поздоровался и сообщил, чтобы Тарле не обращал внимания на “рецензии” в “Правде” и “Известиях”. “Завтра появятся другие”, – заключил Сталин и повесил трубку.

И действительно, утром 11 июня 1937 г. в тех же “Правде” и “Известиях” появились прямо противоположные рецензии на того же “Наполеона”. О предисловии К.Радека не говорилось ни слова, но зато писалось, что “Наполеон” – это “самая лучшая” из “немарксистских работ” о Наполеоне: занесенный над “царственной башкой” Тарле топор был во мгновение ока отведен.

Более того, 30 июня 1937 г. Сталин прислал Тарле собственноручно написанное письмо, где подтвердил позитивную оценку “Наполеона” и милостиво разрешил Тарле “антикритику” либо в виде открытого письма во все те же “Правду” и “Известия”, либо нового (но уже не “врага народа” К.Радека, а собственного) предисловия ко второму изданию “Наполеона”.

Следуя заветам Талейрана, Тарле предусмотрительно не сделал ни того, ни другого. Более того, он отказался от сомнительной чести участвовать в двух сборниках статей 1939-1940 гг. – “Против исторической концепции М.Н.Покровского” и “Против антимарксистской концепции М.Н.Покровского”, хотя как раз ему-то и было что сказать по существу против бредовых измышлений о “торговом капитализме” Покровского, заменившего живую историю грубой социологической схемой и упразднившего гражданскую историю до 1934═г. из университетов СССР.

Сборники “анти-Покровский” были сработаны по той же примитивной “сталинской” схеме огульных обвинений, что и сборник о “классовых врагах” школы Платонова-Тарле 1931 г. Причем уцелевшие от репрессий “историки-марксисты” громили теперь другого учителя – Покровского (некоторые участвовали в обоих сборниках – и против Тарле-Платонова, и против Покровского – такова была мораль этих беспринципных “образованцев”, для которых высшим принципом было не хотя бы промолчать, а спасти свои шкуры и урвать потом привилегии, многие из них за свою беспринципность затем были вознаграждены титулом академиков).

К чести Тарле надо признать, что ни реабилитации по судимости 1930 г., ни восстановления в академиках он после возвращения из ссылки просить не стал.

Звание академика ему в сентябре 1937 г. вернул все тот же Сталин… простым звонком президенту АН СССР. Юридически же судимость 1930 г. была снята с него вообще посмертно – только в 1967 г. по ходатайству его ученика профессора Орловского педуниверситета Е.И.Чапкевича, автора очень интересной биографии Е.В.Тарле. “Впрочем, эта “судимость” не помешала Тарле снова быть восстановленным в академиках и получить три Сталинские премии – в те сталинские времена не отмена судимости или “права человека” обеспечивали выживание, а “царственная башка” а ля Талейран”.

сего этого тогда в МГИМО образца 1951-1952 гг. я, разумеется, не знал, воспринимая академика как “живой монумент” выдающегося советского историка, автора классических исторических трудов.

Понимание концепции “выживания” в экстремальных условиях сталинизма пришло много позднее, когда в эпоху горбачевской перестройки открылся доступ к трудам эмигрантских “белых” историков.

Иной, чем у Тарле, путь избрал другой выдающийся русский историк – С.П.Мельгунов, тоже начинавший свой творческий путь как “легальный марксист”. В 1918-1920 гг. Мельгунов открыто боролся с большевизмом, был приговорен к расстрелу, чудом уцелел и был выслан за границу. Там он написал в 1924 г. нашумевшую книгу “Красный террор в России” (в 1990 г. была переиздана в СССР), целый ряд капитальных трудов о гибели царской семьи, Февральской и Октябрьской революциях, в том числе трехтомную “Трагедию адмирала Колчака” (Белград, 1931-1933 гг.) – лучшую до сих пор работу о сопротивлении большевизму в Поволжье, Сибири и на Дальнем Востоке.

Мельгунов первым рассказал о том, что против большевиков под знаменами Колчака сражалось немало пролетариев – кадровых рабочих “казенных” военных заводов Урала, а колчаковские генералы В.О.Каппель, П.П.Петров, С.Н.Воейцеховский и другие – никакие не “золотопогонники” с сигарами в зубах из фильма “Чапаев”, а сыновья простых крестьян, мастеровых и унтер-офицеров.

И проиграл Колчак не потому, что его предали чехи, французский генерал Жанен или японцы, а потому, что обыватели Сибири и Дальнего Востока, как и сегодня, хотели отсидеться в стороне (“моя хата с краю”), не поддерживая ни “красных”, ни “белых”, лишь бы с них не драли налоги, реквизиции и продразверстку.

В сущности, русским людям, как и сегодня, оказалось глубоко наплевать на Россию, лишь бы давали доход их личный огород, куры, утки и поросята. А кто там сидит в Кремле – царь, генеральный секретарь или президент, – им было глубоко безразлично.

В итоге им на шею сели сначала большевистские комиссары, а сегодня – “новые русские”, которые не платят зарплату, плюют на их забастовки и голодные обмороки, полагая (как цари или Сталин), что это “пьяное быдло” все равно все стерпит…

Тарле и Мельгунов – две позиции российской интеллигенции в эпоху исторических катаклизмов. И если “моделью” поведения Тарле был Талейран (“я выживал”), то Мельгунов избрал образцом другого героя Французской революции – ген. Моро (“я боролся”; Моро открыто выступил против диктатуры Наполеона Бонапарта, эмигрировал в США, а в 1813 г. пошел служить в армию антинаполеоновской коалиции и погиб в бою, с оружием в руках). И чья позиция нравственна – пусть рассудят историки XXI века. А я за это не берусь, хотя все равно академик Е.В.Тарле остается моим самым первым учителем истории, ибо у Мельгунова я, увы, не учился…

Владлен СИРОТКИН,

профессор Дипломатической академии МИД РФ