Полюби меня таким,

или За чей счет мы воспитываем новую элиту

Дискуссию о разноуровневых классах, начатую “УГ” в прошлом году (## 31,44), продолжает наш собственный корреспондент из Новосибирска Галина ФРОЛОВА.

горестями своими – старенькая парализованная мама, муж-офицер, проводящий в Чечне и Дагестане больше времени, чем у себя в Сибири, невыплата детских пособий и постоянная задержка зарплаты в университете, где Алла Федоровна работает библиотекарем, – со всем этим хрупкая женщина с вечно усталыми глазами еще как-то справлялась, пока старший сын не пошел в школу.

Мытарства начались с попытки устроить его в первый класс: все ближайшие школы боролись за право называться гимназией или лицеем, поэтому принимали лишь очень здоровых, одаренных или очень богатых детей, хотя числились государственными образовательными учреждениями. Впрочем, от государства они почти ничего не получали, потому, вероятно, к государственным декларациям не прислушивались. Наконец нашли школу, муниципальную, конечно, куда можно было поступить за умеренный “добровольно благотворительный взнос” в пять тысяч рублей. Алла Федоровна осталась в ту зиму без сапог, зато старший сын пошел в школу всего в трех остановках от дома. Но сразу начал болеть: школу сначала посетил грипп, затем гепатит, начались осложнения. Словом, к концу третьего класса у Андрюши была масса пропусков по нездоровью и пробелов в знаниях (дополнительных занятий никто не вел) и, конечно, две тройки в табеле. Андрюша пугался острых насмешек веселой учительницы, душераздирающих стонов бабушки по ночам, а как только его вызывали к доске, самого маленького в классе, он тоскливо немел и съеживался. Летом он занимался с репетитором математикой и с мамой – ежедневно русским. Дома он учился охотно и ошибок не делал, Алла Федоровна радовалась, что в пятом классе все теперь пойдет иначе: мальчик поверил в себя.

Вдруг на августовской перекличке выяснилось, что семь человек из прежнего класса войдут в новый, сборный коллектив. Те родители, что поскандальнее или побогаче, добились возвращения детей в привычную среду с друзьями и устойчивой программой. Интеллигентной же Алле Федоровне сказали без обиняков:

– Вы же понимаете, что там сильные дети, он с ними не потянет. Мы создаем специальный класс для ослабленных детей, где будет особая программа и условия соответствующие.

Алла Федоровна поверила: она читала про гуманизацию и гуманитаризацию школы, про классы педагогической поддержки. Но прекрасные эти теории на практике выглядели иначе настолько, что ошеломляли: к началу занятий класс еще не был полностью сформирован, ни о какой программе поддержки и речи не шло – еще не ясно было, по какой программе вообще будут заниматься эти дети… Ребята не знали друг друга, не знали своих учителей, не знали, в каких кабинетах завтра будут учиться – все менялось ежечасно. Оказавшись после “началки” практически в другом здании, дети спрашивали учителей:

– Расскажите, где что в школе расположено.

– Мы сами еще не знаем, – отвечали педагоги, которых для этого класса взяли либо с институтской скамьи, либо из другой школы. Расписание на сентябрь не отражало никакой концепции. Между тем в сильном классе сразу взяли хороший темп и хвастали перед “изгнанниками” пятерками, новым оборудованием и всякими преимуществами. Что они в школе “лишние” и нелюбимые (а значит, в чем-то сильно виноватые), дети так лихо сформированного класса почувствовали сразу же: в первый же день именно для “этих” классов (по всем параллелям) не хватило автобусов, чтобы ехать на школьный праздник, – детей отправили по домам. На второй день им не досталось кабинета для беседы с учителем. Потом выяснилось, что для этого класса вообще нет кабинетов. Хуже того – нет классного руководителя: никто не хочет брать “окрошку”. Дети с неврозами, с повышенной подвижностью и раздражительностью, с огромными пробелами в знаниях и высоким уровнем тревожности – попробуй с ними справься! Задача при отсутствии специальных знаний и опыта нерешаемая.

Класс приняла – “если уж они никому не нужны!” – милосердная, но не подготовленная к воспитательной работе выпускница вуза. К тому же расписание уроков составлено так, что она лишена возможности встречаться со своим классом часто: ее несчастные подопечные учатся в первую смену, а она работает во вторую, живет в далеком пригороде, преподает в четырех классах разных параллелей и восемь часов в сутки пишет конспекты каждого урока: ее как начинающую жестко контролируют… Классное руководство ей абсолютно незнакомо.

В классе не хватает трех учителей, по двум другим предметам нет учебников. Словом, условия весьма особенные, если учесть, что в классы для сильных детей возят гостей из других городов и университетов – в элитных классах дело поставлено образцово, учителя опытные, творческие, работают с профессиональным азартом.

…В первую же неделю молодые учителя наставили Андрею троек и двоек за оформление работы, за “несоблюдение полей” и т.д. Во вторую неделю обучения он заболел, врач говорит что-то о слабых легких, о стрессе. Когда приехала “скорая помощь”, Андрей прятал дневник за шкаф, а вдруг врачи сначала смотрят в дневник…

Историю этого несчастного “хождения в школу” я рассказала заслуженной учительнице России, много лет проработавшей директором 162-й французской школы в Академгородке Тамаре Александровне Акентьевой, лауреату премии Ушинского. В ответ – горькое признание:

– Стыдно сказать, но история не исключительная, а типичная. Наша бедная и бедствующая школа вдруг кинулась повсеместно воспитывать элиту: гимназические и лицейские классы – это новый статус, новое штатное расписание, другие ставки и другие возможности. Согласна, элиту надо растить в особых условиях. В элитных коллективах по двадцать медалистов стали выпускать из одного класса. Это же селекция – с первого года обучения идет отбор ради результата!

В сегодняшней реальности оказывается, что блестящие условия одним создаются за счет ущемления прав и интересов других. Под видом гуманизации и дифференциации создаются классы, в которые сплавляют всех слабых или проблемных детей. Классы педагогической поддержки – это же ужас! Детям там невозможно жить, а учителям работать. Это и против совести, и против закона, и против здравого смысла: у массовой школы нет возможностей массово воспитывать элиту, как и невозможно школе жестко очертить способности ребенка, границы его личности. Но всегда возможно эту личность развить – в общении с яркой личностью педагога. Нельзя без боли и стыда думать о том, что слабым детям и учителя достаются послабее.

…На школьной выставке цветов я увидела спрятанный за роскошной композицией граненый стакан с подмороженным, поникшим георгином и корявой подписью под ним “Полюби меня таким…” Именно такой “аленький цветочек” и эту мольбу подмороженной детской души хотелось бы мне поместить на первой странице учебника “Педагогика”.