Полосатые шахматы

«Неправильными» мы обычно называем такие поступки, за которые учитель может как минимум получить выговор, а как максимум – увольнение или что-нибудь похуже, особенно если в «дело» начинают вмешиваться вышестоящие органы, мнящие себя образцами нравственности и бескорыстия, готовые оказать «помощь» ребенку и родителям, не разобравшись в ситуации и не имея педагогического опыта. Тут речь не только о «неправильной учительнице в купальнике» или (о, боже мой!) «учительнице-стриптизерше», или о «фото, где он со стаканом пива»…

Каждый, кто более-менее долго проработал в школе, рано или поздно «попадает» на такой «проступок», и только отпетые ханжи от образования, гордо подняв нос, стараются постоянно подчеркивать, насколько сами они кристально чисты. Чисты? Нет, не бывает этого, если ты человек, а не ходячий робот. Не бывает в живом человеке только черное или белое, всегда есть в нем какая-то серая полоса, что-то эгоистичное, злое, иногда почти звериное.

Вообще, если жизнь – это шахматная доска, то советую играть в нее правильными шахматами, полосатыми. Так будет честнее по отношению к себе и к другим. И знаете что? Никто из детей не любит роботов, нет! Дети тянутся к живым, которые могут быть злыми, но чаще – добрыми, потому что только живые способны понимать чувства других, помогаь в них разобраться, жалеть и сострадать.

Истории, которые я расскажу, абсолютно реальны, я лишь поменяю имена и хронологию, потому что в основном это что-то лично школьное, что должно оставаться в школе, а не идти дальше по кривым рельсам неясных чиновничьих путей.

Брусок

Это случилось в одной из школ, где я преподавал. Вместе со мной работал замечательный учитель технологии, отдавший школе 40 лет. Станки, верстаки, инструменты – почти все это он собрал своими руками, а что-то – вместе с учениками. И вообще, мне кажется, этот мастер смог бы сделать абсолютно все. Звали его Семен Ильич.

Как-то раз в один из дней к нему в мастерскую ворвался разъяренный родитель, таща за руку своего сына-пятиклассника, и начал кричать:

– Как вы посмели дать оплеуху моему ребенку? У него от этого до сих пор болит шея и кружится голова! Поднимать руку на ученика! Вы не педагог! Сейчас же я иду к директору, а потом мы едем на освидетельствование травмы! Я вас засужу!

Довольный отпрыск стоял позади отца и улыбался. От удовольствия он даже сощурил глаза: «Сейчас батя наподдаст этому плохому учителю! Как же тому не поздоровится! И ведь это я этого добился!»

Семен Ильич спокойно выслушал тираду, а потом взял в руку подвернувшийся брусок и сказал отцу:

– Пойдемте, что покажу…

Отец широко раскрыл глаза, но последовал за ним.

Учитель подошел к стоящей в углу мастерской циркулярной пиле и, спокойно откинув крышку, включил станок. С огромной скоростью завертелся блестящий диск, с жужжанием разрезая воздух и разбрасывая оставшиеся от прошлой работы опилки. Семен Ильич провел бруском слева направо и в миг располовинил деревяшку.

– А ваш Вася, – он кивнул в сторону щурившегося и масляного, как кот, школьника, – засовывал туда руку. Несмотря на мой запрет.

Отец оторопело посмотрел сначала на пилу, потом на блестящий, лоснящийся срез дерева в руках трудовика, затем на самого Семена Ильича. После чего развернулся, большими шагами подошел к сыну и отвесил тому смачный подзатыльник. И еще один… Обернулся и вгляделся в усталое лицо учителя технологии.

– Спасибо, – сказал он. – Я понял. Мы с ним дома договорим…

И потащил почему-то переставшего улыбаться сына к выходу.

«Русалочка»

Как учитель, я точно могу сказать, что ученики легко способны вывести и довести абсолютно любого педагога, если он не робот. Эта история произошла со мной, когда я проработал в школе всего три года и, конечно, не имел тогда достаточного опыта. Мне дали вести уроки в 7‑м «Г» классе. Причем набор в классы изначально осуществлялся по стандартному принципу: «ашки» – отличники и ударники, «бэшки» – троечники, «вэшки» – «не падай со стула и «зомбируйся» вместе со всем классом»… Класс «Г» – вообще мечта мазохиста. Где-то так.

Нет, ребята там были неплохие, они что-то корябали в тетрадях, с энного раза могли понять и выучить правила, огорчались из-за двойки и радовались четверке, как дару небес. Они с большим интересом слушали рассказы о писателях и о произведениях литературы, искренне пересказывали тексты – как умели. Зачарованно слушали стихи и страстно хотели вникнуть в непонятную грамматику русского языка…

Они были обычными детьми с такими же фантазиями, желаниями, были обычными восторженными и веселыми ребятами. Я считаю, что мне очень повезло, что я с ними работал. Тем более радует, что сейчас один из них стал одним из крупнейших в городе предпринимателем, владельцем нескольких заводов и производств…

Но сезонно с ними что-то происходило, и они становились практически неуправляемой массой, стихией, от которой многие учителя сбегали на середине урока в кабинет директора или завуча, и лишь силами двоих-троих взрослых удавалось их успокоить.

Меня выбесила бейсболка, которую Евдоким, войдя в школу, ни за что не хотел снимать…

– Сними кепку, ты в помещении, – говорю я ему на перемене. Он демонстративно отворачивается и уходит в коридор.

– Сними кепку, это некультурно, – говорю я в начале урока. Он делает вид, что не слышит и продолжает о чем-то возбужденно болтать с соседом по парте.

– Евдоким, ты мне мешаешь, – я стою перед ним с учебником в руках, так как читаю вслух Бунина, и это его «бу-бу-бу» мешает мне и классу. – И наконец же сними свою бейсболку…

Он таки меня замечает, лениво отмахивается и говорит:

– Не хочу. Мне же она не мешает. Это вы мешаете мне своим чтением.

– Но у нас же урок! – я опускаю учебник, – И я читаю…

Класс в ожидании молчит. Видимо, наш диалог оказался интереснее любого Бунина.

Евдоким откидывается на стуле.

– Да пофиг мне ваш Бунин! Я король, а это, – он тычет пальцем в кепку, – моя корона!

– Ладно! – я уже в полнейшем гневе. – И долго ты ее будешь носить, ваше величество?

– Сколько захочу! – он неторопливо перегибается через парту и на глазах у всего класса начинает лапать Веру Шарикову. – Валяйте, читайте дальше, че хотите, а лучше валите-ка отсюда…

Шарикова хихикает, шутливо отбиваясь.

Меня это глумление доводит до состояния полного параллелизма, когда реальность будто бы расслаивается на несколько: в одной урок продолжается, а во второй он превратился в какую-то вакханалию, в которой непонятный кто-то является «старостой».

– Хорошо, – я, тоже хихикая, отворачиваюсь и иду к доске. – Может быть, ты сможешь прочитать что-то лучше, чем я?

Ему становится интересно. Для меня же всего остального класса словно нет, они исчезают, есть только Евдоким и его настороженность.

– Ну уж повеселее, это точно… – он отвечает, и из пустоты доносится парочка одобрительных возгласов.

Евдоким идет к доске, и я даю ему книгу.

– Начнем! – картинно восклицает он и открывает страницу.

Обе его руки заняты, поэтому я быстрым движением срываю с его головы бейсболку, наполняю ее водой из стоящего рядом ведра для мытья доски и со всем содержимым водружаю ее ему на голову со словами:

– Русалочка возвращается!

…Конечно, был большой скандал, который чудом не стал достоянием гласности, зато потом Евдоким вдруг как-то сразу повзрослел, стал серьезнее относиться к учебе и вообще до неузнаваемости изменился. Изменился и весь 7‑й «Г».

Евдоким окончил школу, имея в аттестате только четыре тройки. Кстати, когда я говорил об одном из крупнейших предпринимателей, так вот, это о нем…

Александр ЦЫГАНОВ, учитель русского языка и литературы ульяновской школы №55 с изучением культур народов Поволжья, финалист Всероссийского конкурса «Учитель года России»-2019