Политически вредная Муха-Цокотуха

Как насмешливо писал поэт Курочкин, одним из краеугольных камней партийной программы большевиков до прихода их к власти было требование и обещание свободы печати. В программе, принятой на II съезде РСДРП в 1903 году, ставилась целью неограниченная свобода совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов. Посмотрим, как это обещание было выполнено. 26 октября (8 ноября) 1917 года было создано первое советское правительство. Уже на другой день «в пять часов утра в типографию городского самоуправления явились красногвардейцы, конфисковали тысячи экземпляров думского воззвания-протеста и закрыли официальный орган Думы «Вестник городского самоуправления». Все буржуазные газеты были сброшены с печатных машин…»

Насильственное закрытие газет естественно вытекало из логики вооруженного переворота. Было бы нелепо занимать Зимний дворец, почтамт, телеграф и вокзалы и в то же время оставлять печать в руках политических и военных противников. Однако этот шаг слишком уж противоречил прежним заявлениям партии, тысячи членов которой посвятили жизнь борьбе «за лучший мир, за святую свободу». Поэтому появившийся в тот же день Декрет о печати – одно из первых установлений Советской власти – не только подвел юридическую базу под совершившееся, но и дал ему теоретическое обоснование. В декрете всячески подчеркивались вынужденность, ограниченность и временность этой меры. В нем, в частности, говорилось: «Как только новый порядок упрочится, всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону».

18 декабря 1917 года был учрежден «Революционный трибунал печати», решения которого обжалованию не подлежали. Созданная до этого ВЧК одной из своих задач также имела борьбу «с контрреволюционной печатью, устной агитацией, заговорами и пр.». В целях установления монополии большевиков в книжном деле, облегчения контроля за всей выходящей в стране книжной продукцией 20 мая 1919 года был создан Госиздат РСФСР (ГИЗ), при котором имелось особое подразделение – «Политотдел» (одно время его секретарем был автор «Чапаева» Д. Фурманов), осуществлявший политическую цензуру. Работой цензурных инстанций руководил Агитпроп ЦК РКП(б), определявший общее направление их деятельности. Вот одно из решений (секретных) Политбюро ЦК РКП(б) от 18 ноября 1921 года, обязывающее политотдел ГИЗа не «ограничивать допущение книг теми, кто сочувствует марксизму, Коминтерну и т.п., но в то же время не допускать изданий явно реакционных направлений, к каковым причисляются книги религиозные, мистические, антинаучные, политически враждебные и т.п.». Среди отвергнутых были произведения Марины Цветаевой, Ильи Эренбурга, Анны Ахматовой, Марка Твена.

Новая власть шла от практики откровенных репрессий против печати к тотальному превентивному надзору за ней. В день рождения А. Пушкина – 6 июня (1922 г.) был создан хорошо известный Главлит (Главное управление по делам литературы и издательств при Наркомпросе и его местные органы при губоно). На него возлагался «предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений, нот, карт и т.д.; составление списков произведений печати, запрещенных к опубликованию». Обещание 1917 года о временности мер по ограничению свободы печати (как и многие другие) властью было забыто. Впрочем, это касалось не всех – от цензуры освобождалась «вся вообще коммунистическая партийная печать».

Кроме запрещения изданий, Главлит прибегал к таким цензурным вмешательствам, как исправления рукописей, вычеркивания, требования марксистских предисловий (это касалось и классиков России, и мировой литературы).

Зримо опускался «железный занавес» – к ввозу в СССР не допускались:

1. Все произведения, носящие определенно враждебный характер к советской власти и коммунизму.

2. Произведения, проводящие чуждую и враждебную пролетариату идеологию.

3. Литература, враждебная марксизму.

4. Книги идеалистического направления.

5. Детская литература, содержащая элементы буржуазной морали с восхвалением старых бытовых условий.

6. Произведения авторов-контрреволюционеров.

7. Произведения писателей, погибших в борьбе с советской властью.

8. Русская литература, выпущенная религиозными обществами, независимо от содержания.

«Особое» внимание Главлита внутри страны привлекали М. Булгаков, А. Бабель, Б. Пильняк, Е. Замятин, К. Федин, М. Зощенко, Д. Мережковский, а также Н. Лесков, У. Коллинз, А. Конан-Дойль и немало других ушедших и действующих писателей. Общие требования предъявлялись и к детской литературе. Руководитель Главлита Лебедев-Полянский с явным неудовольствием отмечал: «Сплошь и рядом наша детская литература бесклассова… Она хуже, чем какая-нибудь другая, способствует политическому воспитанию». Поэтому «пришлось» запретить издавать «Конька-Горбунка» П.П.Ершова, «Муху-Цокотуху» К. Чуковского, «Сказки» Д.Н.Мамина-Сибиряка, в которых, по словам Н.К.Крупской, «проглядывает архимелкособственническая идеология и многое будет чуждо современному ребенку».

9 февраля 1923 года при Главлите был создан Репертком – Комитет по контролю за репертуаром и зрелищами. На него возлагалось «разрешение к постановке драматических, музыкальных и кинематографических произведений», а также запрещение и приостановка таковых (совместно с ОГПУ).

Из протокола заседания Реперткома 16 мая 1924 года: «Постановку «Братьев Карамазовых» Достоевского в Художественном академическом театре, как произведение которое и по теме, и по раскрытию ее культивирует реакционные настроения христианского смирения, самобичевания, самооплевывания и т.д. – в настоящих условиях считать вредной». 10 августа 1925 года. «Пьесу О. Уайльда «Идеальный муж» снять с репертуара Александрийского театра (Ленинград) как пьесу, утверждающую парламентаризм».

Репертктом составлял также списки разрешенных и запрещенных опер, оперетт, вокальных произведений (был запрещен, например, весь Вертинский, масса русских романсов), граммофонных пластинок, танцев. Но и разрешенные произведения приходилось корректировать. Так, из оперы «Царская невеста» Римского-Корсакова следовало устранить «излишества по части славления царя», из «Русалки» Даргомыжского – заключительный «апофеоз», а из «Евгения Онегина» Чайковского – «фальшивый эпизод крепостной идиллии». В секретном циркуляре Реперткома (14 мая 1925 г.) отмечалось: «Подавляющее большинство текущего оперного репертуара настолько чуждо нам идеологически или является настолько отсталым в художественном отношении, что говорить приходится не о твердом разрешении, а лишь об известной терпимости его в социалистическом государстве».

Кроме художественных произведений, под запрет Главлита попадала и другая информация. В «Перечни сведений, составляющих тайну», входили «статданные о беспризорных и безработных элементах, о столкновениях органов власти с крестьянами при проведении налоговых и финансовых мероприятий, сведения о количествах преступлений, о партийном составе обвиняемых» и др., что не является государственной тайной в демократических государствах.

Библиотеки для осуществления над ними контроля были переданы Главполитпросвету – «государственному органу по пропаганде коммунизма». «Дело очистки библиотек» было выдвинуто на очередь еще в первые годы революции, но шло очень медленно. Чтобы придать этому процессу «более планомерный и серьезный характер», в 1923 году была разработана «Инструкция о пересмотре книжного состава библиотек к изъятию контрреволюционной и антихудожественной литературы». Ее подписали председатель Главполитпросвета Н. Крупская, заведующий Главлитом П. Лебедев-Полянский. В 1926 и 1930 годах пройдут очередные их чистки, пока же рекомендовалось изъять литературу по следующим направлениям: философии, психологии и этике – книги в духе идеалистической философии; в примерном списке среди 46 имен – Вл. Соловьев, Кропоткин, Лев Толстой, Декарт, Кант, Платон, Спенсер, Шопенгауэр, Ницше. Отдел религии должен содержать только антирелигиозную литературу. По обществоведческой проблематике требовалось изъять литературу 1917 г., ратовавшую «за конституцию, демократическую республику, гражданскую свободу, Учредительное собрание, всеобщее избирательное право и т.п.». Однако эта инструкция с примерными списками оказалась недостаточной (!), и ее пришлось расширить, в частности, за счет сказок Федорова-Давыдова «Петя-петушок», «Кума-лиса», «Котик коток-серенький лобок», «Бабушкины сказки» и др. произведений.

При осуществлении этой инструкции библиотекари, по свидетельству современников, «огорчались, смеялись или ужасались». Выступая перед работниками детских библиотек, Н.Крупская признавала, что старая литература давала детям очень многое, но в ней, в том числе в сказках, «много чуждой идеологии», поэтому «старую книжку надо переделать, надо ее «осоветить».

В последующие годы спектр разрешенных мыслей, подобно шагреневой коже, продолжал сужаться, обслуживая интересы советской власти.

Контроль за средствами и каналами информации в условиях тоталитарного режима отрезал СССР от внешнего мира, от классического прошлого. Он лишил государство многих культурных ценностей, продлил и увеличил безграмотность. От него погибло много людей, людей разума и культуры, людей, желающих житейской свободы. Он морально убил огромное население Советского Союза, не позволив знать нужного, востребованного и интересного. Именно он заморозил развитие русской науки и техники. Здесь можно указать бесконечный список «злодеяний» существовавшего контроля за средствами и каналами информации, что, естественно, огорчает, но такова история, из которой мы должны извлекать необходимые уроки.

Елена ВЛАСОВА, ученица гимназии, Пенза