Полесская дома. Этот обширный леcной край объединяет Россию, Украину и Белоруссию

До нашего времени на Полесье – обширном лесном регионе, объединяющем Россию, Украину, Белоруссию, – «домой» называют не только жилое здание, но и родное село, отчий край. По всему этому уникальному во всех отношениях лесному и озерному краю и проехал на велосипеде около тысячи километров писатель и путешественник Владимир Супруненко.

Зробы хату з лободы…

– А вы часом не голодные? Так заходьте до хаты…

Так меня встречали в полесских селах. Я хоть и не испытывал голода, однако от приглашения не отказывался. Хотелось оглядеть двор, рассмотреть поближе жилую хату и хозяйственные постройки, познакомиться с обстановкой в доме. Уже от ворот в глаза бросалась зеленая трава, ковром устилающая двор. Приятно и глазу, и ногам, да и практично, наверное, – нет ни пыли, ни грязи. Увы, у нас на юге дворы, как правило, покрыты асфальтом, заставлены хибарками, халабудками. В распаханной вдоль и поперек степи человек оградился от дикой природы, здесь же, в Полесье, рядом с лесной пущей, лугами и озерами ощутимее насущная потребность их «ничьего блага». Бросающаяся в глаза примета полесских дворов – поленницы и кучи дров. Важно не только их заготовить, но и в порядке сложить. «Чумаком» на Полесье называют слой дров в поленнице, которая часто подпирает стену и служит для ее утепления. «Костер», «стожок» – это дрова, которые сложены посреди двора в виде стога.

С чужого двора не добудешь добра. Надо иметь свой. «Зробы хату з лободы, а в чужую не веди», – требовала молодая жена от мужа. «В своем доме своя и правда, и сила, и воля», – утверждали селяне. В своем хозяйстве (а нередко и за его границами) полещук чувствовал себя «дворянином»- владельцем двора, с которым вынуждены были считаться другие хозяева и даже община.

Жилище и двор, что его окружает, на Украине называют «усадьбой», «обийстям», «селитьбой», «посельем» – поселившись на новом месте, украинец, не тратя попусту времени, «садился» на хозяйство и сразу попадал в крепкие объятия надворных забот. Среди них и хлопоты о разнообразных «притулах»и «прибочках» – пристройках к дому. К жилищу – кладовая, к кладовой – сарай, к сараю – сарайчик, к нему – еще одна халабудка, навес, и вот уже весь двор окружен строениями. Тогда хозяин имел полное право заявить: «Мой дом – моя крепость». Подобные защищенные от злых людей и диких зверей усадьбы, где все жилые и хозяйственные постройки часто находились под одной крышей, назывались на Полесье «окружными дворами».

В зависимости от природных условий, климата, строительных материалов, традиций на Украине сооружали жилища самых разнообразных типов и конструкций. В каждом регионе свои правила, особенности застройки села, возведения жилищ. Тип жилищ и даже некоторые традиции его обитателей нередко зависели от строительных материалов. На Полесье основа жилища – сруб. И сегодня полещуки жилую срубную часть жилища покрывают побелкой. Издали такая изба похожа на южную хату-мазанку.

Наконец наступала очередь крыши. Это основной элемент жилища. «Дай, Боже, свиту шитую, а хату крытую», – вздыхали селяне, которые не имели своих жилищ. Для покрытия использовали ржаную солому, которую, чтоб не задирал ветер, придавливали сверху «притужинами». Жерди могли связывать под определенным углом по две и размещать по сторонам соломенной крыши. Крыши также покрывали деревянными «плахами», «щепой», наколотой из осины (ее еще называли «стружкой»).

Чернобыльская пуща

…Деревья росли на крыше высотного дома. Даже на балконах верхних этажей торчали березовые свечки. Их кроны были устремлены в голубое небо. Люди, наверное, должны были радоваться такому соседству и жить счастливо. Однако дома стояли пустыми. Крыши изб съехали на землю, окна пятиэтажек зияли черными мертвыми глазницами. Вокруг на многие километры вообще не было ни одной живой души. Так получилось, что мой маршрут по Полесью «зацепил» чернобыльскую зону. В основном это Полесский район Киевской области. Есть район, есть его границы, а вот самого райцентра Полесское уже нет на карте. Не существуют, вычеркнуты из всех списков и многие окрестные села. Асфальтовые дороги к ним потрескались, сквозь щели пробилась трава, торчат кусты, деревца. Перед зоной меня остановил милиционер: «Тут любая песчинка может бедой обернуться. Лучше в круговую поезжайте». Однако я рванул напрямик. Через несколько километров увидел щит на обочине с весьма красноречивой надписью: «Украина. Территория зоны отчуждения и зоны безусловного (обязательного) отселения. Въезд только с разрешения администрации». Сразу за щитом – контрольный пост. Возле шлагбаума дремал солдатик. Он проводил меня сонным взглядом. И я покатил дальше. Уже по зоне отчуждения. Мимо обвитых плющом надломленных телеграфных столбов с обрывками проводов, упавших заборов, за которыми по-прежнему беспечально цвели розы, брошенных (отчужденных!) сел и хуторов. Я так и не решился пройти по их улочкам, помня слова милиционера о «песчинке». Даже на обочине не рискнул чайком побаловаться. Уже перед выездом из зоны увидел плакат, приглашающий посетить Чернобыльскую пущу. Надпись яркая, броская, краски еще не выцвели. От слова «пуща», правда, вдруг повеяло холодом и отчужденностью. Рядом с ним хочется поставить другое, близкое по звучанию, однако противоположное по смыслу слово – «пустошь». Был лес дремучим. Таковым и остался. Только стал… пустым.

Вера или красота?

…На Житомирщине я специально заехал в Овруч, где в 977 году похоронен удельный князь древлянской земли Олег Святославович. «Откуда есть пошла Русская земля…» – написано на надгробном камне. Неподалеку находится один из древнейших на славянских землях храмов, который стоит здесь с того времени, когда «пошла» Русская земля. Наверное, там и истоки нашей веры. И о ней были мысли в пути. Нужна ли она сегодня? В каком обличье? Кому? Я остановился на берегу озерца, залюбовавшись дивным отражением в нем церквушки, что стояла у самой воды на зеленом лугу. Местный рыбачок признался: «Сплошная благодать – выудил рыбешку и тут же исповедался…» Через несколько дней возле голубой придорожной часовенки я приглядел колодец и тенистую полянку, продуваемую ветром. Время перевалило за полдень, зной густел, и я задержался тут чуть ли не до вечера. Местные на меня не обращали внимания. У всех свои заботы. Я дремал, и над моей головой – мне казалось высоко-высоко в небе – золотился увенчанный крестом купол. Так я и ехал по полесским проселкам – от храма к часовне, от церкви к костелу. Красивые это были сооружения – легкие, изящные, нарядные. До сих пор у меня в памяти их разноцветье, дивная красота. И до сих пор я не знаю ответа на вопрос: что спасет мир, вера или красота?

Крестный путь

Всю дорогу меня сопровождали кресты. Высокие, деревянные, обвязанные рушниками, расцвеченные трепещущими на ветру ленточками, они стояли на обочинах полесских дорог. Фигуры эти (их тут так и называют – «фигурами») были видны издалека. Бросалась в глаза их торжественность, нарядность, пестрота и яркость красок. Что бы это все означало?

– Их по старому завету ставили на перехресных шляхах, – объяснила мне одна старушка.

– Тут вроде нет перекрестка, а крест стоит?

– Так дорога круто повертает. Все равно – опасность. А крест от нее сохраняет и спасает. И перед селом фигуры ставят, чтоб всяка нечисть до хат не пробилась.

Как правило, «фигуры» обнесены оградками. Внутри посажены цветы. Обычно украшением крестов занимаются накануне Пасхи. Каждая улочка, хуторок ответственны за свои придорожные крестовые памятники. На многих сверху возле креста прибиты вырезанные из дерева щипцы, молоток, лестница. Поначалу я подумал, что это знак для путников – в селе живут мастера, знающие толк в разных ремеслах умельцы. Набожные полещуки мне, правда, объяснили, что инструменты эти связаны с распятием и последующим спасением небесного заступника. Со временем линяют краски, ветшают рушники, вянут цветы, однако кресты сохраняют свою обереговую силу, оставаясь надежными стражами полесских дорог на протяжении года.

Каменные дива

Я прислонил велосипед к камню и прилег рядом в тени. Вверху шумели сосновые кроны. Пахло песком и хвоей. Я остановился километрах в десяти к югу от Любешева, прочитав на придорожном щите: «Место отдыха «Возле камня». Посреди лесной поляны лежали два больших гладких валуна. Вокруг одного были врыты скамейки. Здесь, в краю лесов, рек и болот, камни встретишь нечасто. Когда-то их здесь оставил ледник. Все поросло травой и быльем. Однако у этих холодных немых глыб память весьма долгая. Издавна полещуки поклонялись этим валунам, использовали их как обереги, ставили возле дорог. На Житомирщине, возле села Словечно, на холмике возле шоссе мне попался на глаза врытый каменный столб. На одной из его граней была даже выбита какая-то надпись. Проезжающие на возу селяне объяснили, что столб этот привезли из леса и установили у дороги в честь учителя, который сделал доброе дело – посадил возле села березовую рощу. На одном хуторе старик-охотник поведал мне про камни-«следовики» с изображением медвежьей лапы. Якобы такими оберегами еще древляне отваживали от своих лесных поселений опасного зверя. Следы на камнях могли принадлежать и людям. В Олевском районе на Житомирщине, возле Рудни Замысловичской, есть так называемое Каменное Село. Название урочища условное. Вместо хат там высятся огромные валуны. Проходы между ними, как улицы и проулки в настоящем селе. На некоторых глыбах выбиты огромные ступни. Утверждают, что тут спускался на землю небесный владыка. Якобы он и превратил в камень жилища лесных поселян, которые чем-то прогневали его.

Полесская чаровница

…Еду по глухому проселку, думаю о своем, вдруг слева из сосняка доносится протяжный свист, и тут же справа из зарослей раздается неприятное урчание. Налегаю на педали, стараюсь побыстрее выбраться на трассу. Под вечер сворачиваю с шоссе в лес, забираюсь в чащу и там на сухом мху располагаюсь на ночлег. Посреди ночи вдруг просыпаюсь, будто кто-то толкает в бок. Откидываю полог, под которым прятался от комаров, и прислушиваюсь к ночным звукам. В глубине леса что-то ухает, постанывает, черные кроны деревьев кажутся великанами, приобретают очертания косматых чудищ. Потом, конечно, я ко всему этому привык, однако в первые дни жутковато было одному в лесу. Здесь, на Полесье, его дикая пуща, глухие болотистые заблуды издревле будоражили воображение мирных поселян, то и дело подкидывали им сюжеты самых невероятных историй. Я их немало наслушался и на отдаленных хуторах, и на лесных кордонах, и возле рыбацких костров. Рассказывали мне и о змеях-медянках, пожирающих своих детенышей, и о разрыв-траве, открывающей все замки, и о леших, заманивающих людей в болота. Однажды я окликнул старуху, что, опершись на палку, застыла возле ворот, и попросил у нее воды. Бабуля что-то прошамкала в ответ и зло сверкнула в мою сторону единственным глазом. Потом посмотрела вдоль дороги и стала грозить кому-то пальцем. Проходившая мимо женщина усмехнулась:

– Та хиба ж у нее воды допросишься… Ходи он тудою до моей криницы, может, и начерпаешь себе на дорогу.

Мы отошли в сторону, и молодица поведала мне, что в селе завелась… ну ведьма не ведьма, а чаровница точно. Вода в колодцах пропала, молоко у коров портиться стало, дети малые болеют.

– Наврочил нам хтось. Есть разные подозрения, а точно никто не скажет. Так что ты лучше таксируй через наше село без остановки. И со старухами сильно не балакай. Нехай тебя вдача заступае, милуе и сохраняе!

С этим напутствием я и двинулся дальше. А взгляд той бабульки с бельмом помню до сих пор…

Ягодный дар

Нередко (больше от скуки, чтоб встряхнуться от тряской езды по щебенке) я останавливался и рвал ягоды: на обочине – землянику, малину, в лесной чаще – чернику. Это сегодня главная ягода Полесья. Она издавна была в почете у полещуков. «Ягоды – это лесной харч», – говорили крестьяне. Тем более что для сбора этого чудесного дара природы особого таланта и опыта не надо. Если грибы надо еще поискать, то ягоды приходи и собирай. Хоть баночку, хоть бидончик, хоть целое ведро. Конечно, это довольно однообразная и утомительная работа. Но, как известно, курочка по зернышку клюет и сыта бывает, а сборщик ягод по ягодке кладет – так незаметно и набирается полная емкость. Пусть это даже будет всего лишь кружка. Все равно – добыча, лакомство, пикантная добавка к разным блюдам. Чернику в основном сушили в печах «в срок». Сегодня в основном собирают на продажу. Настал ягодный сезон – забудь про покой и сон. На велосипедах и возах выбираются в лес целыми семьями, чтоб добыть свежую копейку. Сборщиков уже ждут на дорогах перекупщики. Приезжают за черникой из Польши, Литвы. Лесная ягода нынче везде в цене. Рвут по старинке руками, однако все чаще используют специальные «гребенки» (их в народе шутливо называют «комбайнами»). За сезон ретивый сборщик может заработать до 2 тысяч долларов.

А воз и ныне там…

Нельзя представить полещука без коней и воза. Как сто лет назад, так и сегодня он без них как без рук. Безотказная тягловая сила, универсальный транспорт. День у полещука начинается с того, что он накидывает хомут на лошадь и впрягает ее в воз (его здесь еще называют «фурой»). На нем он и на сенокос, и в лес за ягодами, и на лесопилку, и в райцентр за покупками, и к своякам в гости в соседнее село. При этом полещук не чужд прогрессу. Его приметы зримы в каждом селе. Однако древнее, старое и новое (и даже новейшее!) вполне уживаются под одной крышей. В гараже – машина, в конюшне – конь, в сарайчике-возовне – фура. Даже если она не используется по назначению, то вполне может служить, скажем, для…украшения газона. Я видел современную усадьбу, перед которой на лужайке рядом с разноцветными зонтиками и бассейном стоял старый воз с цветами.

Случалось, обгоняя по дороге очередную фуру, я, придерживаясь за ее борт, беседовал с хозяевами. Они охотно отвечали мне, подстегивая лошадку, перебрасывались шутками. Неторопливый, ни к чему не обязывающий дорожный разговор под цокот копыт и пение придорожных птах. В Любешеве, погрузив на воз велосипед вместе с походным снаряжением, я отправился в гости к хуторянину Алексею Ведерко. Он приезжал на лесопилку за досками, я пережидал в сторожке дождь. Пока чаевничали, разговорились. Алексей и предложил съездить к нему на хутор. С шоссе дорога свернула на проселок, потом нырнула в лесную чащу, дальше пересекла пойменную низинку. В некоторых местах колея терялась в траве, пересекала лужи. Конь уверенно, без понуканий тянул тяжелый воз. Мы лежали на досках и смотрели в темнеющее небо. Еще немного – и на нем засветится звездный Воз, засияет крылатый конь Пегас. Мы, правда, успели на хутор до наступления ночи…

Аист на крыше

Большая красноклювая птица степенно бродила по жнивью. Я проехал несколько километров и увидел аистов, высоко задирающих ноги в густом разнотравье. В селах большие гнезда на столбах и печных трубах брошенных хат мне попадались на каждом шагу. Удивительное здесь на Полесье соседство этих больших и добрых птиц рядом с человеком. Издавна ужились они с ним. Когда видишь, как аист, озаренный утренними лучами солнца, плавно парит над крышами и кронами деревьев, кажется, что это ангел спускается с небес на землю. Что ж, сам внешний вид этой красивой, нежной и смирной птицы наводит на мысль о ее божественной природе. В полесских селах до сих пор родители, предупреждая детей о том, что нельзя разорять гнездо аиста, говорят: «То Божья птица – грех ее обижать». Клекот аиста, когда он высоко в небо задирает клюв, даже воспринимается как обращение к Богу, своеобразная молитва…

– Сидят друг против дружки, что-то сердито цокотят. То он подскочит, то она засмыкается – ссорятся. Потом, вижу, отвернулись – надулись и молчат. А через пять минут опять зацокотели, теперь уже тише, мягче – помирились…

Я сначала подумал, что речь идет о семейных делах сына и невестки или дочери и зятя. Однако вскоре понял, что женщина рассказывала об аистах. Селящихся на крышах аистов до сих пор на Полесье воспринимают как членов семей. И говорят о них как о людях со своими характерами и привычками. Часто даже называют человеческими именами: Иван, Василь, Яша, Грицько, Адам. Кстати, известно немало легенд, которые связывают происхождение аиста с человеком. Аистам приписывали чисто человеческие черты и способности: они, например, имеют человеческие пальцы, у них есть душа, они понимают язык людей и могут плакать слезами. Как и люди, справляют свадьбы, заводят семьи. Каждая семейная пара неразлучна до смерти, в случае гибели одного из супругов другой добровольно лишает себя жизни. Случается, что самку, заподозренную в измене, семейный клан аистов судит публично и убивает. Согласно некоторым поверьям, чтобы прекратился дождь, вызванный убийством аиста, его нужно похоронить, как человека, со всеми почестями: в гробу на кладбище, с отпеванием, обязательным ритуальным плачем, поминками.

Гнездо аиста на крыше – добрая примета. Может, благодаря этим птахам, во всем помогающим людям, так радостно прошел и счастливо завершился мой полесский маршрут.

На ловца и зверь…

У Николая Руданского из житомирского села Кованка заботы те же, что и у односельчан: огород, корова, заготовка дров. Однако есть еще занятия, которые не только кормят, но и греют душу, веселят сердце. Издревле здесь, в лесном и озерном краю, люди жили охотой и рыбалкой. До сих пор эти промыслы в почете у полещуков. Николай перебирал во дворе сеть, когда я проезжал мимо.

– Ставок тут у нас рядом. Замулился, правда, весь. Раньше старики волами из него грязь вывозили – очищали, в порядок каждый год приводили всей громадой. Сейчас не до этого. Но я хоть какого щупачка или плотвичку себе на юшку завсегда словлю. На глаза вот, правда, слаб стал. С ружьем уже не побегаю…

Охотником Николай был знатным. На него, рассказывали, зверь сам шел. Сохатого каждый год добывал. «Ярка стрельба у него была», – так отозвался о нем сосед. «Ярка стрельба» – это значит, как мне объяснили, доброе пристреленное ружье. Вообще у полесских охотников много таких колоритных словечек, характеризующих как самого добытчика зверя и птицы, так и его орудия лова. Плохое ружье, например, называется «пустой рушницей», «живцом» или «кривовником» (не убивает, а только ранит), «кульбакой», «люшней», «ожогом».

На прощание я хотел запечатлеть Николая с ружьем, однако он посетовал, что отдал его другу. Развесил на заборе сеть, вынес корзину, ягодную «гребенку», усмехнулся и сказал: «Добудемо, якщо живы будемо. Не пропадем!»