На чтение: ≈ 27 мин.Ректор, а в последние годы президент Российского государственного гуманитарного университета Юрий Афанасьев запомнился многим людям, которые заинтересованно переживали бурные годы горбачевской перестройки, беспрецедентно дерзким выступлением на I съезде народных депутатов СССР. В дни, когда все мы старались не пропустить ни одной трансляции с заседаний съезда, он с этой высокой трибуны назвал депутатов «агрессивно-послушным большинством». Это обвинение, как и определение «сталинско-брежневский Верховный Совет», стало своего рода поворотным моментом в работе съезда, а Юрий Афанасьев – одним из самых популярных идеологов демократической оппозиции.
После того как у власти утвердилась новая номенклатура, он отошел от активной политики, критикуя послушных Кремлю и правых и левых «оппозиционеров». Сегодня Юрий Афанасьев отвечает на вопросы «Учительской газеты».
– Юрий Николаевич, мы так привыкли считать свою школу лучшей, образование – вполне достаточным и даже излишне широким, что голоса критиков этой системы, раздающиеся довольно давно, как-то не воспринимаются всерьез. Настоящее глубокое беспокойство не возникает в обществе, наверное, еще и потому, что наши специалисты, во множестве пополняющие научные лаборатории мира, работают там очень успешно. Спрос, например, на программистов, математиков, физиков из России стабильно высок и в самых развитых странах мира. В то же время, по данным ЮНЕСКО, молодежь России по своему интеллектуальному уровню в последние годы стремительно перемещается с третьего места куда-то на семидесятое. Как это объяснить?
– Объяснить можно как раз устойчивостью мифа о лучшем в мире образовании. Нашими успехами в космосе, достижениями в физике, математике – в науках, требующих точных специальных знаний. Что же касается общего, универсального образования, в частности гуманитарного знания, ситуация прямо противоположная. Очевидно, способ познания, в котором мы так преуспели и который можно назвать формализованным, рецептурно-номиналистским, вполне достаточен для развития аналитического мышления, для овладения формами. Для осмысления целостной картины бытия, для размышлений о смыслах, о сути необходимо другое мышление, где соотнесенность синтеза и анализа существенно меняется. Владение формами здесь не только не помогает, но часто мешает. Искать смыслы с помощью обычной логики бесполезно.
Ничего нового я не сказал. Эти две тенденции в образовании имеют очень давнюю традицию. Уже в греческой философии идеал bios theoretikos, требующий примата досуга и созерцания, противостоял идее bios pratikos, основанной на примате социальной полезности научного знания и профессиональной подготовки.
– Похоже, за многие столетия, минувшие с тех пор, идеал, требующий созерцания и досуга, стал почти недосягаем. Ощущение, что с нами не все в порядке, что современная цивилизация заблудилась в погоне за материальными благами, знакомо очень многим людям. Невозможно не видеть, что техника бурно совершенствуется, а человек – во всяком случае духовно – нет!
– Задача воспитания человека тоже насчитывает никак не меньше 23 столетий (считая от Платона), а человечество все не может приблизиться к ее решению. Исключением, по-видимому, следует считать только школы античной Эллады: софисты, Академия Платона и в определенной степени Ликей Аристотеля. Они отчетливо противопоставляли знания «техне» (навыки, умения) знаниям «эпистеме» (понимание). Школа Сократа не мыслила совершенства в профессиональном «техне» без овладения универсальным «эпистеме». Но уже Аристотель в одном из писем своему ученику Александру Македонскому дает понять, как труднопостижимы смыслы, добраться до них с помощью одного только чтения книг невозможно.
Вот эти письма. Александр, находясь в Азии, узнал о появлении некоторых книг Аристотеля о природе:
«Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же мы будем отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».
Ответ Аристотеля гласит:
«Ты написал мне о моих чтениях, выражая мнение, что их следовало бы сохранять в тайне. Знай же, что они изданы и не изданы, потому что понятны только слушавшим нас. Будь здоров, царь Александр». (Аристотель. Письма)
– Стало быть, смыслы не всем доступны?
– Не всем. А специалисту, как выяснилось, для успешного функционирования они и не нужны вовсе. Он знает формулу, умеет, например, правильно рассчитать угол наклона балки, а может и сам вывести какую-то следующую зависимость, остроумно применить. Но, скажем, какое место в осмыслении мироздания занимает эта наука и почему первый мыслитель, выделяя ее в отдельный предмет, дал ей именно такое название – это нашему специалисту знать необязательно.
Кстати, слова «формула», «формы» – вовсе не хулительные. От них не стоит шарахаться как от чумы. Конечно, оперировать формами и понимать их возможные смыслы – не одно и то же. Но все-таки анализ исходной формы, опознание, вычленение, синтез стандартных кирпичиков в работоспособную модель требуют известной изобретательности, сообразительности и находчивости, по-своему развивают человека. Однако все формы учат потребительскому и, значит, зависимому, рабскому отношению к научному знанию. Аккуратно расфасованная, дидактически выверенная, подготовленная к употреблению информация сама по себе никак не располагает к поиску смыслов. Напротив, она агрессивно предписывает свои деятельностные и организационные формы.
– Если я правильно вас понимаю, шутливое изречение Козьмы Пруткова «специалист подобен флюсу» превратилось в диагноз. Отличное владение формами способно ограничить разум, какие-то каналы сознания перестают работать и количество формальных знаний не переходит в новое качество, не обеспечивает прорывов к сути? Напротив, человек становится своего рода роботом, послушной частью какой-то системы?
– Системы вполне определенной. Преимущественные и весьма устойчивые организационные формы современной цивилизации в виде социальных машин породили весьма для себя удобную разновидность homo faber – человека функционирующего, человеко-элемента, человека – винтика той или иной машины. Основная его задача – служить Системе. Это верно не только относительно производственных или административных систем. Функционированию машины «Наука» тоже нужны не познавательные смыслы, не качество знания, а эффект, оправдывающий существование ее в системе других машин. Так закрепляется в общественном сознании оценка значимости научного прогресса, основанная исключительно на уважении к материальным достижениям, побеждает знание-сила, знание, преобразующее мир и направленное на внешнюю, зримую деятельность. Оно же и находит отражение в учебных материалах для всех звеньев системы образования.
Машину «Образование» в свою очередь вполне устраивает знание, носящее рецептурно-технологический характер. Оно легко укладывается в хорошо отлаженную репродуктивную процедуру обучения, которая успешно поставляет кадры в том числе и машине «Наука». Таким образом и культивируется только один тип человека. Долгое время этот тип вполне устраивал наше государство, как и многие другие государства мира. Но в обществах с выборными механизмами власти люди, мыслящие узко (даже весьма умные, но в силу укоренившейся профессиональной привычки отказавшиеся от самостоятельного осмысления мира в любых проявлениях, лежащих вне сферы их компетенции), становятся легкой добычей современных средств массовой пропаганды. Человечество вступило в эпоху, когда главным оружием в любых крупных конфликтах стало воздействие на сознание людей, умелое манипулирование массовым сознанием. На этом этапе функциональная ограниченность совместного бытия социальных машин становится опасной. И если в обществе нет других инструментов формирования человека – главным образом среды и инфраструктуры самообразования, – это может привести к настоящему национальному, а то и всеобщему бедствию.
– Самообразование, видимо, тоже может быть разным. Может быть увлекательной игрой с формами, накоплением их. Вы имеете в виду самообразование как единственный способ продвижения в понимании сути вещей?
– В противовес прагматизму технократического мышления я бы сказал, что речь идет о некоем «лишнем знании», как бы ненужном для немедленного использования, необходимом только для внутреннего потребления, для устройства души и сознания, выработки собственного мировоззрения, что невозможно сделать с помощью форм. А смыслы нельзя получить напрямую ни от преподавателя, ни даже от самого их производителя. Их нельзя прочесть в книгах, сколь бы гениальны эти книги ни были. Им нельзя учить, показывая. Они всегда требуют работы собственной мысли и воображения. При этом понимание всякий раз строится заново, результат постоянно меняется, открываются новые глубины, новые грани явлений, вроде бы хорошо известных… Этот процесс трудно описывать. Гораздо точнее он выражен метафорой английского математика Чарльза Лютвиджа Доджсона, который подписывал свои ненаучные труды именем Льюис Кэрролл: «Ну а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!» Такое знание без «умения бегать» существовать не может. А главное – оно невозможно без неистребимой, к счастью, внутренней потребности человека ПОНИМАТЬ. Вот эту потребность и следует всячески беречь и культивировать с детства.
Сила и соблазнительность форм состоят в том, что они, в отличие от смыслов, легко транслируются, усваиваются. Устроенное таким образом знание демократично. Доступное многим, оно открывает широкие возможности для социализации людям со средними интеллектуальными способностями и потребностями. В этом их большое достоинство. Но для того чтобы воспитать не только специалиста, но человека, следует выращивать в нем именно способности к пониманию сути вещей. Чем больше людей, склонных к самостоятельному размышлению, тем устойчивее общество, тем труднее манипулировать им. И кто знает, может быть, это и есть единственный путь к благотворным, а не разрушительным формам бытия беспокойного человеческого духа.
– На уровне здравого смысла задача устойчивого устройства общества представляется никак не менее важной, чем научно-технический прогресс. Однако в знаменитом споре физиков и лириков первые победили с таким преимуществом, что сумели превратить и лирику в физику.
– Чем лучше высшее специальное образование, тем больше привлекает оно свежие интеллектуальные силы. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что появляются люди, способные открывать новые глубины специального знания, создавать новые, все более тонкие технологии. Плохо, потому что мыслительная деятельность лучших в интеллектуальном отношении людей сосредоточивается в узкоспециальных областях. Как мы уже говорили, утрачивается способность мыслить широко, угнетается то, без чего невозможна полноценная культура. Дробление знаний дошло до такой степени, что практически не остается специалистов, способных видеть целостную картину даже своей собственной предметной области. Поэтому, в частности, так мало хороших популярных и одновременно глубоких книг в разных областях знания. А если способные люди уходят в узкие технические специальности, значит, культурное, общественное и государственное строительство оказывается уделом людей более посредственных. Зачастую туда проникает откровенная интеллектуальная серость. «По плодам их узнаете их» – это так наглядно!
– Тогда нынешняя популярность гуманитарных наук в среде талантливой молодежи, огромные конкурсы, например, в ваш университет должны внушать определенный оптимизм и надежды?
– Основания для оптимизма будут в том случае, если нам удастся довести до сколько-нибудь ощутимых результатов создание новой университетской образовательной модели, над которой мы работаем в РГГУ уже много лет. Пока то, что сделано, трудно назвать даже первыми шагами. Скорее, это стадия осмысления, осознания и новых задач, и новых возможностей. Попытка создать такую информационно-образовательную среду, которая подвигала бы студентов к самостоятельному поиску, к формулированию вопросов.
– Юрий Николаевич! Понятно, что все мы – питомцы единой школы, где преобладал в основном такой номиналистски-рецептурный способ познания, о каком вы говорите. Наше собственное сознание тоже формализовано. Избежать этого всегда удавалось немногим. В основном – поэтам, художникам, артистам, музыкантам – людям с другим, художественным восприятием. Остальным оставалось только чувствовать (или не чувствовать), как огромен, многообразен и не познан мир. Как много в каждом из нас непознанных тайн, способностей, резервов. Ваша новая образовательная среда должна как-то активизировать именно такие, невостребованные в обычном учебном процессе способности?
– Это отдельный, сложный разговор. У нас в университете, кроме отдельных талантливых, ищущих преподавателей, работают примерно двенадцать экспериментальных творческих групп в разных областях знаний. В самых общих чертах описывать их поиски трудно. И я бы не торопился с определениями. Можно сказать, что для нового способа познания (относительно нового, конечно) важна многомерность воображения, способность к мысленному моделированию, синтезированию, умение пользоваться самой разной, порою причудливой информацией, видеть то, чего не видят другие…
– В средней школе довольно широко известны методы развивающего обучения. В опыте некоторых педагогов они дают очень интересные результаты. В Петербурге, например, большим успехом пользуются сейчас педагогические мастерские. Это – если говорить очень общо – способ построения знаний вместе с учениками, опыт совместного творчества, в котором дети, случается, и опережают, и удивляют учителя. Но далеко не в каждой области знаний это возможно и не на каждом уроке.
– Утверждение, что школа должна учить мыслить, давно стало общим местом. Удачных опытов немало. Школы Давыдова, Библера, Колмогорова – перечислять можно и дальше. Но творческий опыт отличается тем, что плохо передается. Он всегда индивидуален, а потому, как правило, неповторим. Попытки привести его в систему часто заканчиваются искажениями, подменой, оборачиваются на практике проблемно-задачными методами. Специалисты формулируют ответы, которые нужно получить, а психологи и педагоги организуют учебное общение, направленное на получение в конце концов именно этих ответов. Так называемый Сократов метод. Но получить готовый вопрос – это и есть форма. Ответ как раз можно найти в книжках, прийти к нему с помощью рассуждения. Полной картины знания при этом не складывается. Самостоятельно прийти к вопросу – вот продукт, для получения которого требуется работа не только интеллекта, но и воображения, гармоничное взаимодействие обоих полушарий мозга. Как говорят ученые, увидеть и сформулировать вопрос – значит почти решить задачу, ибо дальнейшее, как правило, – дело техники.
Очевидная сложность в том, что в некоторых областях, таких как история, литература, самостоятельность интеллекта и воображения возможна только при наличии весьма непростого жизненного опыта. Без него нельзя увидеть проблемы и сформулировать задачи. Проблемы и задачи, которые видит преподаватель, студенты увидеть далеко не всегда могут. В результате и проблемность, и задачность воспринимаются ими на веру. Опять формы есть, а смыслы недоступны. Отсутствие личного переживания, наблюдения, размышления заставляет в таком случае компилировать чужое, угадывать, приспосабливаться. Отсюда детская болезнь эпигонства, преклонение перед авторитетами.
Любопытно заметить в связи с этим, что в математике и в естествознании довольно много значительных и сложных научных задач были решены очень молодыми людьми, почти подростками. Этого не случается в тех гуманитарных предметных областях, которые помимо навыка выстраивания мысленных конструкций требуют синтеза разнообразного жизненного опыта.
– Что же, ситуация безвыходная?
– Нет, конечно. В изучении истории, например, одна из самых простых и ясных задачных форм – выявление противоречий. Размышления над ними, моделирование ситуаций, разрешающих эти противоречия, – великолепный инструмент развития историчности мышления. Во всех случаях наша задача – сделать доступной для студентов разнообразную, даже избыточную познавательную информацию, наводящую на раздумья.
– Может быть, только теперь, с появлением новых технологий задача создания такой среды становится выполнимой. Мы-то раньше и слов таких не знали: виртуальный факультет, образовательный сервер, интерактивная доска…
– Учебный процесс выглядит теперь совершенно иначе. Уже и аудиторий в старом понимании этого слова нет. Есть помещения, заставленные техникой, где даже место профессора не зафиксировано. Он вынужден постоянно перемещаться между студентами, которые смотрят каждый на свой экран, работать с пультами, приборами, а то и отвечать на вопросы по электронной почте. Продолжительность занятий, сетка часов, расписание, экзамен, домашнее задание – все летит, полная перемена представлений о месте и времени, о содержании и методах. От этого уже не уйти. Интенсификация работы с информацией – явление очень обнадеживающее. Но в каких случаях оно помогает культивировать самостоятельность мышления, а в каких порождает новое рабство? Вопрос не так прост. Вред от применения в образовании, например, мультимедийных средств много очевиднее пользы. Вредным оказывается любое использование наглядных материалов, замещающее собственную работу воображения и мысли. Злоупотребление ими может развивать комикс-мышление, а это очень опасная форма манипулирования сознанием. Вообще наглядность часто инициирует не интеллект, а эмоции и оказывается удобным средством навязывания оценок извне, когда нам-то важно предоставить эту работу самим студентам. Изображения на экране нужны в том случае, если они обогащают, дополняют личный опыт, будят фантазию.
Новые средства прежде всего должны обеспечивать максимально прямой доступ к знаниям-первоисточникам. Один из наиболее верных путей к смыслам лежит через понимание тех задач, которые ставили перед собой творцы того или иного знания. Почему они выделяли именно эти проблемы, задавались именно такими вопросами, правильно ли мы понимаем слова, которыми они пользовались? В идеале хорошо бы владеть для этого латынью и древнегреческим языком. Можно ли понимать смысл современных точных наук, не понимая толком смысла слова «матема» у Платона (перевод как знание, наука не говорит абсолютно ничего!). Почему он ставил его выше всего остального? Ведь ясно же, что речь тут не о дисциплинарной прикладной математике! И можно ли понять смысл классической механики, не зная, что хотел сказать И. Ньютон, назвавший свой основной труд «Philosophiae Naturalis Principia Mathematica»?
Видимо, все-таки описывать, пересказывать, объяснять наши поиски – задача неблагодарная. Нужно в них участвовать, тогда станет видно, что происходит и происходит ли что-либо на самом деле. Так что приходите, включайтесь, размышляйте вместе с нами.
Санкт-Петербург – Москва
P.S.
Кто заинтересовался проблемой «нового знания», может найти дополнительную информацию на сайте www.rsuh.ru
Выбор читателей
Комментарии