Похититель огня

Август Стриндберг настолько высоко ценил Отто Вейнингера и всячески солидаризовался с его отношением к женщинам, что Карл Ясперс, описывая психическую болезнь шведского классика, раскрывает некоторые особенности его мизогинии и тяги к суицидальности через биографические и идеологические параллели с автором книги «Пол и характер». В монографии «Стриндберг и Ван Гог» Ясперс цитирует из Стриндберга, к примеру, такое: «Вейнингер скрепил свою веру смертью; «примерно в 1880 году, оставшись наедине с моим «открытием», я был близок к тому, чтобы сделать то же. Это не точка зрения, это открытие, и Вейнингер был первооткрывателем». Несколько позже он пишет: «Странный, загадочный человек этот Вейнингер!.. А судьба Вейнингера? Он что, выдал тайны богов? Похитил огонь?»…»

В письме Эмилю Шерингу Стриндберг объяснял, что Вейнингеру удалось решить одну из самых трудных мировых проблем – «женский вопрос». Но ведь не только его. Предположение о всеобщей бисексуальности принято приписывать Зигмунду Фрейду, хотя вообще-то идея о человеке как арене столкновения мужского и женского оказывается прежде всего основным тезисом книги «Пол и характер. Принципиальное исследование» (1902) именно Отто Вейнингера.

Всех людей он поделил на линейку промежуточных типов, чьи характеры и поведение зависят от соотношения полов внутри одного отдельно взятого существа. Конечно, теперь такие умозаключения кажутся общими местами, так как давно усвоены мировой культурой (в том числе массовой), однако важно осознавать: именно Вейнингер стоит у истоков интереса к вопросам пола, этих коренных дискуссий Серебряного века, перевернувших положения не только социологии и антропологии, но также политики и медицины.

Опубликовав свой главный труд, выросший из перемонтированной диссертации, 23‑летний Вейнингер снял гостиничный номер, в котором умер Людвиг ван Бетховен, один из его музыкальных кумиров, где и выстрелил в сердце. Первоначально главная книга его прошла не слишком замеченной, и только театрализованная смерть, попавшая в газеты, вызвала всемирную сенсацию. Заставив увидеть в Вейнингере первооткрывателя последних универсальных законов (психоанализа ведь тогда еще не существовало) и даже «нового Ницше».

Самоубийство Вейнингера стало одним из знаковых событий сецессиона, «венского модерна», самого декадентского из всех возможных, породив волну подражаний по всему свету. Так, Ганс, старший брат Людвига Витгенштейна, тоже ведь одержимого манией самоубийства, по словам биографа, «музыкальный вундеркинд, сравнимый с Моцартом», бежал от отцовского давления в Америку, чтобы там исчезнуть с корабля в Чесапикском заливе именно в 1903‑м.

Через год Рудольф, другой старший брат Людвига Витгенштейна, уехавший в столицу Пруссии, отравился ядом в питейном заведении. В небольшой заметке в местной газете говорилось, что «одним майским вечером Рудольф пришел в берлинский паб и заказал два напитка. Посидев немного в одиночестве, он заказал бокал для пианиста, попросив сыграть его любимую песню «Я пропал». Как только заиграла музыка, Руди принял цианид и рухнул на пол…» (Рэй Монк).

Людвиг Витгенштейн неоднократно признавался, что книга «Пол и характер» повлияла на представления о человеческих отношениях. Мода на суицид, последовавшая после демонстративной смерти Вейнингера, вполне напоминает «эпидемию самоубийств», разошедшуюся по Европе из-за «Страданий юного Вертера», задававших новые стандарты бытового поведения. Книга, читаемая сегодня беллетристически как темпераментная исповедь и «документ эпохи», помимо полового вопроса поднимает темы гениальности (зависимой от силы человеческой памяти), женской эмансипации (явная дурь и извращение), а также антисемитизма, из-за чего Вейнингера любили цитировать нацисты, а Гитлер называл единственным честным евреем.

Между тем харизма этого труда, многие положения которого ныне кажутся несколько наивными, а то и вовсе неполиткорректными (женщина Вейнингера – воплощение зла, настолько зацикленное на сексе, что не способна к саморефлексии и «рассказу о себе», отчего подчиненное отношение к мужчине является для нее спасительным), жива до сих пор. Не всегда правый в частностях и примерах, Вейнингер сумел поймать и выразить амбивалентность подспудного гула человеческого либидо, сложность и хрупкость карт собственных самоопределений, оказывающихся не данностью, раз и навсегда застывшей в момент рождения, но тектонически подвижными процессами. Промахнувшись в деталях, Вейнингер дал само это направление исследования вглубь и «под кожу», не устаревающее до сих пор. Настолько мощно он переплавляет догадки в чеканные формулы, объясняющие, к примеру, тонкую душевную организацию евреев (народ-женщина), появление гомосексуалов и лесбиянок, ну или же почему въедливая память способна победить время.

Кстати, страницы, где Вейнингер сталкивает понятия «память» и «гениальность», выглядят философской программой для «Поисков утраченного времени».

За эти откровения Вейнингера сильно уважал и Николай Бердяев, правда, иначе определивший самый женственный народ мира в книге «Судьба России» (глава «О «вечно-бабьем» в русской душе»). Надо сказать, что «Пол и характер», ставший бестселлером во многих странах, особенно мощно, словно катком, прошелся именно по российской культуре. Так уж совпало с моментами местной общественной эмансипации, но, по словам Евгения Берштейна, перевод книги «Пол и характер» явился здесь «кульминацией философского обсуждения вопроса пола – магистрального, в частности, для русского символизма…».

Русские тиражи венской новинки распространялись лавинообразно один за другим, сравнявшись с успехом самых известных романов Анастасии Вербицкой и даже арцибашевского «Санина». Множились переводы, а общественные дискуссии вокруг книги «превратились в целую индустрию». Ярыми сторонниками Вейнингера в России, которых Аркадий Аверченко пародировал в «Сатириконе», стали, к примеру, не только Михаил Кузмин и Зинаида Гиппиус, Павел Флоренский и Андрей Белый, но и, скажем, Андрей Платонов.

Отталкиваясь от анатомии и физиологии как предметов вроде бы очевидных и даже элементарных, Вейнингер быстро переходит к особенностям функционирования интеллекта и памяти как главного его проявления. «Расчлененность мысли в речи мужчины ожидается женщиной как третичный половой признак и действует на нее в таком смысле. Многие девушки говорят, что могли бы полюбить мужчину только более умного, чем они. В качестве признака мужественности женщина ощущает тот факт, что мужчина сильнее ее в духовном отношении, и только такой мужчина привлекает ее. Сама этого не сознавая, женщина подает решающий голос против всех теорий равенства полов».

Гарольд Блум называл подобные книги и умозаключения «вещами своего времени». Вот почему из автора влиятельнейшего труда, выдержавшего десятки переизданий и представляющего европейский модерн наряду с «Закатом Европы» (1918) Оскара Шпенглера и «Путевым дневником философа» (1919) Германа фон Кайзерлинга, Вейнингер к середине ХХ века превратился в эксцентричного истерика. В фигуру едва ли не комичную, удобную для пьес и романов о чем-нибудь декадентском. В девственника-самоубийцу вроде других гениальных юнцов типа Томаса Чаттертона (1752‑1770) или графа де Лотреамона (1846‑1870).

Остается сожалеть, что мы не сможем прочесть книги Вейнингера, созданные уже после периода сексуальной гиперреактивности, – плоды зрелого и, главное, сытого ума.

Встретишь любовь – станешь счастливым в браке, не повезет с женой – станешь философом. Однако приватное существование – это ведь еще не вся жизнь. Вейнингер ведь уже в самом начале своей короткой творческой жизни прекрасно умел (Фрейд бы сказал – «сублимировал») отчуждать важные для себя вопросы в оригинальные исследовательские направления (чтобы понять человека, нужно перевоплотиться в него, пишет он в девятой главе книги «Пол и характер»), из-за чего второй важной темой Вейнингера является тема гениальности. Ибо она проявление высшей мужественности.

Правда, гением может стать, хотя и ненадолго, любой человек: для большинства людей гениальность длится мгновения, чаще всего выпадающие на переход от жизни к смерти. Тогда-то и вспоминается все пережитое, а умственная деятельность взлетает до предельных скоростей: Вейнингер убеждает, что гениальность – понятие количественное, а не качественное, и описывает повышенную интенсивность работы сознания.

Если бы у Пушкина были антибиотики, он вполне дожил бы до состояния патриарха, опубликовав еще сколько-то томов, забитых поразительными шедеврами. Если бы Вейнингер продолжил труды и, главное, дни, то, вполне возможно, он стал бы психологом и философом (эссеистом) значительнее Фрейда. Из-за чего его идеи о всеобщей бисексуальности легли бы в основу практик бытового поведения на самом что ни на есть бытовом уровне. Дабы цивилизация действительно пошла по пути совсем уже иного самоощущения.

Реальность, однако, сложилась иначе. Для того чтобы стать таким же влиятельным, как Лев Толстой или же Александр Солженицын, пропагандой своего наследия важно заниматься последовательно и методично. Без скидок и компромиссов. С помощью семьи, наследников, добровольных помощников по всей планете, а также Нобелевского комитета.

Иначе даже труд самой исключительной важности окажется замкнутым в границах своего времени, и необходима полная смена приоритетов и всех ветров, чтобы позавчерашние маргиналы вернулись на подиумы интеллектуальных мод. Логика исторических акцентов непредсказуема, из-за чего заговаривать будущее, пытаясь заранее вписать себя в учебники, кажется зряшной страстью. Как объяснял «бедный Отто», важно жить настоящим.

Ныне, в посттравматическую эпоху тотального микса всего со всем, сочинения Отто Вейнингера вновь актуализировались. Правда, с текстами его произошло то же самое, что с другими шедеврами публицистики, откуда выветрилась «злоба дня». Вот как это случилось, к примеру, с «Исповедью» Льва Толстого или иными его выступлениями по актуальным поводам. Когда суетное и наносное уходят в контекст и в подтекст, окончательно выпариваясь из «содержания», такое выдающееся произведение способно сделать кульбит и прийти совсем с другой стороны. Именно тогда на первый план выступают «форма» и то, что «Пол и характер» – образцовый и даже огненный пример автофикшн-жанра, во-первых, дико модного, как показывает пример Винфрида Георга Зебальда или Уве Карла Кнаусгора, а во-вторых, сильно полезного в развитии нынешних культуры и искусства.

Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ